Джон Гарднер - Жизнь и время Чосера

• Название: Жизнь и время Чосера
• Автор: Джон Гарднер
• Издательство: Радуга
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1986

Книга Джона Гарднера представляет собой серьезное документированное и одновременно увлекательное жизнеописание английского средневекового поэта Джеффри Чосера.

Из нее мы узнаем, в чем поэт был традиционен, отдавая дань господствующим этическим, религиозным, философским воззрениям, в чем проявлял самобытность и оригинальность, что сделало его гениальным художником слова.

Мир средневековой Англии, в которой жил Чосер, ее люди, культура, традиции и нравы предстают удивительно ярко и ощутимо.

Рекомендуется широкому кругу читателей

---

«Легко представить себе, как встревожились Глостер и его союзники, услышав рассказ архиепископа: ведь вопросы Ричарда и ответы судей значили куда больше, чем просто подготовку к схватке с советом. Они пробуждали призраков, дремавших более полувека. Отныне в спор было привнесено внушающее трепет слово «измена» со всеми вытекающими из обвинения в измене последствиями: конфискацией имущества, лишением всех гражданских прав и смертной казнью через повешение, четвертование и вырывание внутренностей. Помимо того, вопросы, поставленные королем, представляли собой более ясно сформулированное и подробное изложение некоторых аспектов роялистской теории исключительного права короля, чем все, что когда-либо говорилось по этому поводу ранее».[250]

Единодушный и неизбежный вывод судей – они отвечали на вопросы короля под присягой и вопреки позднейшим своим утверждениям не под принуждением – сводился к тому, что действия, подобные предпринятым Глостером и его друзьями, должны квалифицироваться как измена. Следует здесь отметить, что Ричард добивался не видимости законности для обоснования своих поступков, когда для него придет время расквитаться с врагами, но подлинной законности – защиты прав и привилегий английского короля и их четкого определения на все времена.

Вооружившись этими заключениями, которые он, увы, не подкрепил вооруженной силой, так как полагал, что его враги будут связаны силой закона, король вернулся в Лондон и призвал к себе своих надменных недругов. Те уклонились от встречи под тем предлогом, что король окружил себя людьми, жаждущими убить их. Ричард выпустил королевскую прокламацию – оружие, которое он в течение большей части своей жизни применял вместо пороха, – запрещающую жителям города продавать что-либо графу Аранделу. Немедленно вслед за этим Глостер, Арандел и дряхлый, но многоопытный Уорик начали собирать войско в Харрингуэйском охотничьем парке к северу от Лондона. Затем они отступили к Уолтем-Кросс и принялись рассылать оттуда хитроумно составленные циркуляры, в которых объясняли причины своей оппозиции фаворитам и призывали оказать им поддержку. Их пропаганда побудила к действию горожан, и Ричард был вынужден пойти на компромисс. Глостер настойчиво утверждал, что он и его сторонники никогда не намеревались причинять вред самому королю, а лишь хотели избавить его от дурных советников. Глостер потребовал суда на этими советниками и потребовал далее, чтобы король держал их в тюрьме, пока не соберется парламент. Ричард с церемонной учтивостью согласился удовлетворить эти требования и приказал парламенту собраться в одиннадцатинедельный срок. Однако он совсем забыл о втором своем обещании, и все обвиняемые скрылись в густых английских лесах, за исключением одного только Николаса Брембра, который храбро оставался в Лондоне, пытаясь собрать для короля войско.

На заседаниях парламента, когда он собрался, кипели бурные страсти. (Чосер не присутствовал на этой сессии – возможно, он не был избран.) Согласно вестминстерскому летописцу, некоторая часть лордов хотела низложить короля и посадить на его место Глостера, который был готов принять этот план, но старик Уорик убедил их избрать более благоразумный образ действий: собрать армию и устроить облаву на Роберта де Вера, герцога Ирландского. Армия, предводительствуемая, среди прочих, Генрихом Болингброком, сыном Гонта, настигла и окружила войско де Вера, но упустила самого де Вера, которому удалось бежать, воспользовавшись густым туманом, и которого король сумел спрятать и тайно переправить через Ла-Манш. Ричард укрылся в Тауэре, где чувствовал себя в большей безопасности, и, по-видимому, начал составлять заговор, с тем чтобы заручиться помощью Франции в борьбе против своих зарвавшихся баронов. В числе прочих он поручил ехать за границу и Джеффри Чосеру, который, конечно, тяжело вздохнул – это поручение могло оказаться гибельным даже для человека, до сих пор ухитрявшегося уцелеть во всех исторических передрягах, – но тотчас же отложил все дела и выправил бумаги для поездки в Европу. По какой-то причине Чосер так и не совершил этой поездки, хотя другие эмиссары Ричарда отправились в путь. А тем временем состоялись весьма серьезные переговоры в Тауэре. Еще в 1385 году, когда девятнадцатилетний бездетный Ричард собирался предпринять военный поход в Шотландию, парламент назначил его наследником Мортимера, и Ричард согласился с этим назначением. И вот теперь лорды, явившиеся для переговоров, сурово напомнили королю, что его наследник достиг возраста, в котором он может управлять королевством, «после чего Ричард, stupefactus,[251] обещал, спасая свою корону и свое королевское достоинство, что будет послушен их управлению».[252] Лорды, обратившиеся к королю – они получили название «лордов-апеллянтов» (Глостер, Ричард Арандел, Томас Бошам, граф Уорик, Томас Моубрей, он же граф Ноттингемский, и сын Гонта Генрих Болингброк), – приняли это обещание всерьез и исполнились решимости править страной по своему усмотрению.

3 февраля 1388 года в Вестминстер-холле[253] собрался так называемый «Беспощадный парламент». 14 февраля Михаил де ла Пол, де Вер (граф Оксфордский, герцог Ирландский), главный королевский судья Роберт Тресилиэн (автор искусно сформулированных вопросов, с которыми король обратился к судьям) и архиепископ Йоркский были объявлены виновными в измене и все, за исключением архиепископа, которого спасла сутана, приговорены к ужасной казни. Три дня спустя обвинение в измене было предъявлено партнеру Чосера по таможенным делам толстяку Нику Брембру. Когда Брембр заявил, что он невиновен, и предложил доказать свою невиновность при помощи судебного поединка, король попытался заступиться за него, но пятеро апеллянтов со звоном бросили к ногам Брембра свои рыцарские перчатки, вслед за которыми, «как снегопад», посыпались перчатки многих других. По формально-юридическим причинам в судебном поединке Брембру было отказано. Разгорелись споры, с разных сторон выражались серьезные сомнения относительно виновности Брембра в каком-либо преступлении, караемом смертью, но после трехдневного бесчестного и циничного судебного разбирательства он был осужден. Тем временем схватили Тресилиэна, уже осужденного заочно. На повозке, на которой возили преступников к месту публичной казни, Тресилиэна доставили на Тайберн[254] и подвергли жестокой казни. На следующий день такой же казни подвергли Брембра.

Последовали новые суды, приговоры и казни. На Тайберне пролились реки крови. Никогда еще в истории Англии не было казнено столько людей благородного происхождения под столь неубедительными предлогами. Спору нет, многие придворные Ричарда были алчны, безответственны, близоруки, но никого из них не удалось уличить в преступлениях, и никто из них, конечно, не заслуживал смерти именем закона. При рассмотрении некоторых дел – дела Саймона Бэрли, например, – между самими апеллянтами вспыхивали ожесточенные разногласия. Генрих Болингброк решительно защищал Бэрли, а младший сын Эдуарда III Эдмунд Лэнгли, герцог Йоркский, человек по характеру невоинственный, грешивший стихами, вызвался даже защищать Бэрли на поединке со своим собственным братом, герцогом Глостерским. Однако Глостер, чей неукротимый нрав теперь, в отсутствие Гонта, ничто не могло сдержать, победил в этом споре и занялся установлением твердого контроля над троном, который, как он себя наполовину уверил, должен бы был занимать он сам. Впрочем, он, видимо, и впрямь ненавидел не короля, а королевских советников; с другой стороны, если бы Глостер не уничтожил любимых друзей короля, тот пощадил бы его, когда настал час расплаты.

Торжество Глостера было недолгим. 3 мая 1389 года на заседании большого совета Ричард спокойно спросил, сколько ему лет. Выслушав ответ: «Двадцать два года», он объявил, что намерен теперь, по достижении полного совершеннолетия, править королевством самостоятельно. Против этого ничего нельзя было возразить. К тому же самые опасные враги совета были к этому времени мертвы или скрывались от преследования. В ноябре того же года рухнула последняя надежда Глостера вернуть себе власть: ничего не добившись в Испании и не имея больше оснований опасаться врагов в окружении Ричарда – все они были уничтожены, – в Англию возвратился Джон Гонт.

Годы 1386–1388, на которые пришелся период господства Глостера, были печальной порой в жизни Чосера, и политическое положение Англии, надо думать, затрагивало его меньше, чем другие несчастья. По-видимому, летом 1387 года умерла Филиппа Чосер. 18 июня этого года Чосер в последний раз получил ренту, которая выплачивалась его жене, а 7 ноября он получил уже только свою ренту. Странно сказать: мы знаем столько фактов биографии Чосера и ничего не знаем о самой, может быть, сокровенной стороне его жизни. Мы можем только предполагать, что последняя болезнь Филиппы или ее смерть избавила Чосера от поездки во Францию, когда Ричард укрылся в Тауэре и искал помощи из-за границы. Но как бы то ни было, Чосер был рядом с ней – или где-то поблизости, – когда Филиппа скончалась; по-видимому, тут же были и дети, приехавшие домой на летние каникулы. Если не считать его ранней поэмы, написанной на смерть Бланш Ланкастер, Чосер нигде не затрагивает тему смерти любимой жены – он пишет, притом часто, лишь о радостях любви и семейной жизни; пожалуй, это дает нам лучший ключ к пониманию того, что он чувствовал. Он часто говорит о том, чего женщины хотят от мужчин и чего мужчины хотят от женщин, предвосхищая Уильяма Блейка, писавшего – в высшем физическом и духовном смысле – об «утоленного желания чертах». И он выставляет в комическом свете мужчин и женщин, неспособных понять эту простую истину. Немыслимо, чтобы он мог быть одним из неумелых мужей, изображенных в его комедиях. Наверняка он любил жену и был любим ею, а что до ее смерти, то, как бы он ни горевал, у него не было ни малейшего сомнения в возможности воссоединения любящих в раю (в этом нисколько не сомневаются даже худшие из его злодеев). Как и всякий средневековый добрый христианин, он поплакал над покойницей, похоронил ее и полем побрел вместе с сыновьями с кладбища домой.