Кэрол Дринкуотер - Оливковая ферма

• Название: Оливковая ферма
• Автор: Кэрол Дринкуотер
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-367-01241-5

Это реальная история романа актрисы Кэрол Дринкуотер и телевизионного продюсера Мишеля на заброшенной оливковой ферме в Провансе.

---

Наверняка есть и еще какие-то способы извлечь пользу из этих удивительных древних деревьев, но мне они пока неведомы. Пока я успела узнать только, что их ветки горят лучше любого другого дерева, а это значит, что нам надолго хватит топлива: все оливы нужно подстричь. Их крона чересчур густая и высокая. Я читала где-то, что между ветвями правильно подстриженной оливы должна легко пролетать ласточка, не задевая их крыльями. Бродя по участку с тетрадкой в руке, я старательно припоминаю подобные обрывки полезной информации и обещаю себе, что, когда в следующий раз поеду в Канны, непременно куплю там книгу о том, как ухаживать за оливами. Но мне ясно, что одной книги здесь мало и нам не обойтись без помощника, который возьмет на себя эту сложную и очень специфическую работу. В Провансе таких специалистов уважают и высоко ценят. Пока я даже не представляю себе, к кому можно обратиться, но не сомневаюсь, что в свое время нужный человек найдется.

Еще у нас есть четыре миндальных дерева, самое большое из которых растет на одном уровне с бассейном, справа от дома и слева от убитой морозом апельсиновой рощицы. Оно опасно клонится на один бок, и его надо срочно подрезать и укрепить, иначе первый же мистраль вырвет его с корнем, а вместе с ним и кусок соседней каменной стены. Мне бы очень не хотелось терять этого красавца. Его нежно-розовое цветение будет отлично видно с нашей главной террасы. Миндаль цветет раньше остальных деревьев, и я надеюсь, мы сможем полюбоваться им уже в феврале. А потом будут плоды, которые мы станем извлекать из похожей на мохнатую гусеницу кожуры и жарить на огне.

Наша крошечная апельсиновая рощица представляет собой печальное зрелище. Все шесть деревьев мертвы. Перед отъездом надо будет их спилить.

Слева от дома, на нависшем над морем уступе я разглядела две вишни. Их тоже не мешало бы подстричь, а собирать урожай мы будем, наверное, во время Каннского кинофестиваля. Тогда вместо попкорна можно будет брать с собой на просмотры сочные красные ягоды. Напротив вишен растет большой лавр, к которому из-за зарослей невозможно подобраться. Зато я уже чувствую запах будущих супов и рагу, приправленных розмарином, собственным оливковым маслом и только что сорванным лавровым листом.

Пока я насчитала восемь фиговых деревьев, и одно из них — просто гигант. Его изрытый морщинами, искривленный ствол наводит на мысли о каких-то доисторических чудовищах. Оно бросает густую тень на ведущую к дому дорожку и прячет уродливый бетонный столб с проводами, который надо будет снести, как только у нас появятся деньги на подземный кабель.

Несколько веток нависают прямо над бассейном. Я представляю себе, как приятно будет в перерывах между энергичными заплывами отдохнуть на спине и полакомиться спелыми плодами прямо с дерева. Раньше я никогда особенно не любила инжир, но, возможно, здесь мои вкусы изменятся. Что-то гедонистическое и сексуальное есть в этих плодах со сладкой мякотью, густым соком и множеством семян. Они ассоциируются у меня с пирами в римских термах и с рабами, подносящими гостям целые подносы спелых фруктов. Задрав голову и придерживая одной рукой панаму, я пытаюсь обнаружить в массе зелени хоть один цветок, но не нахожу. Интересно почему? И как же тогда происходит опыление? Жаль, если пчелам не доведется попробовать этого сладкого сиропа.

* * *

Я сняла свои часы уже две недели назад и с тех пор, кажется, ни разу ими не пользовалась. Время теперь я определяю по солнцу. Оно поднимается из-за холмов, пробирается в нашу спальню и завтракает вместе с нами. Между завтраком и ланчем навещает вишневые деревья, в полдень стоит прямо у нас над головой, а потом, совершив плавную дугу над морем, ненадолго зависает на западе и неторопливо прячется за холмами, оставляя после себя кроваво-алый след на небе.

Сейчас оно стоит высоко над Фрежюсом. Четыре часа, пора пить чай. Я разворачиваюсь и медленно бреду к дому, где на кухне меня ждет по-стариковски капризный прародитель всех электрических чайников. А куда же подевались Мишель с девочками?

Я продолжаю размышлять над своим списком. Хорошо бы посадить яблони, мандариновые и лимонные деревья; спилить погибшие апельсиновые и еще посадить груши… Нет, одну грушу я, кажется, видела. Она растет на уступе ниже бассейна, примерно там, где завтра начнут устанавливать очистительную систему. На ней есть даже несколько плодов довольно жалкого вида и все изъеденные червями. Грушу тоже надо будет привести в порядок. Мне всегда хотелось иметь настоящий фруктовый сад. Когда я была совсем маленькой, родители купили дом с садом, но мы там не жили постоянно, а несколько коротких визитов были единственными случаями, когда я видела, как мой отец копается в земле. И еще неплохо бы завести небольшой виноградник. Интересно, где разбивал его синьор Спинотти?

Мечты, мечты… Но ведь говорят, что мечты — это топливо для реальности. Я горжусь тем, сколько мы успели сделать этим летом при весьма ограниченных средствах. «Аппассионата» уверенно возрождается, и дом уже зажил собственной жизнью. Свет и тени, краски, формы и запахи как будто разговаривают с нами.

* * *

Мишеля с девочками по-прежнему не видно и не слышно, и я решаю не заваривать чай, тем более что я его не люблю. Вместо этого можно вытащить уродливый полосатый шезлонг на верхнюю террасу и спокойно посидеть там, любуясь на море. Я могу смотреть на него часами, наслаждаясь непрерывным движением и игрой света на волнах. У меня уже давно не было такой возможности. Слишком давно. Время идет, а я смотрю, слушаю, наблюдаю, и тревоги с заботами постепенно отступают. На земле даже в полной тишине постоянно бурлит жизнь. Муравьи, ящерицы, жуки и цикады занимаются своими делами, добывают пищу, отбиваются от врагов, ухаживают, спариваются, радуются теплу или страдают от жары. У них не бывает каникул.

Как, впрочем, и у меня. Конечно, случается несколько коротких дней или недель передышки, как сейчас, но по большому счету — нет. Ведь даже теперь я поворачиваю штурвал своей жизни и становлюсь на новый курс. Беру свою судьбу в собственные руки, превращаю мечту в реальность. И не может быть ничего важнее и священнее этого — выбрать свой путь, не пропустив ни одного указателя судьбы.

— Чем это ты занималась все утро?

— А, привет! Пересчитывала деревья.

Вернулись Мишель с Клариссой, пыльные и запыхавшиеся. Девочка показывает мне маленький карандашный рисунок, сделанный во время прогулки. Он очень хорош, и я говорю ей об этом. Радостно просияв, она скромно отвечает:

— C’estla lumière[65].

Да, здесь, на Лазурном Берегу, и вправду какой-то особенный свет, и недаром он привлекает сюда столько знаменитых художников. Каждый день я замечаю его новые оттенки и состояния. Иногда он бывает таким чистым, что ослепляет, а иногда облака, ветер или жара привносят в него новые оттенки. Иными словами, свет здесь живой, а потому способен оживлять пейзажи и даже фотографии, а созерцая его, можно познать самого себя.

* * *

А вот созерцание Памелы доставляет мне гораздо меньше удовольствия. Я с тревогой слежу за тем, как, тяжело дыша, она перебирается из одного кусочка тени в другой, не в силах найти спасение от дневной жары. Всю свою жизнь собака прожила в предместье Парижа, и, мне кажется, безжалостное местное солнце просто убивает ее.

— У нее не выдержит сердце, — мрачно предсказываю я.

Все остальные подшучивают над моей страстью все преувеличивать, но я твердо стою на своем и как-то утром за завтраком объявляю, что с сегодняшнего дня наша толстуха садится на строгую диету.

— Кэрол, ну почему ты такая зануда? — ворчит Ванесса. — Пей свой кофе и оставь бедняжку Памелу в покое.

— А ты что об этом думаешь? — поворачиваюсь я к Мишелю, но он меня не слышит. Наподобие Памелы, он стоит на четвереньках и пристально смотрит на стену.

— Тебе же хуже будет, — предупреждает меня Кларисса.

— Идите-ка сюда, посмотрите на этих ребят!

Мы подходим к нему и видим, как мохнатые коричневые гусеницы, выстроившись в цепочку примерно метр длиной, дружно ползут куда-то по нашей стене.

— Похоже, они знают, куда идут.

Да, они явно знают и двигаются довольно быстро. Может, они направляются в какое-то известное только им укромное местечко, где состоится волшебное превращение гусениц в бабочек? Все вчетвером, опустившись на четвереньки, мы завороженно наблюдаем за этой необыкновенной процессией и, наверное, со стороны выглядим довольно забавно.

За час, прошедший после завтрака, гусеницы успели спуститься по каменной стене, пересечь террасу и заползти в дом, а мы, забыв про свои дела, следили за их путешествием. Потом они вышли из дома, оставив ясный след на пыльном полу большой гостиной, до которой у нас пока не дошли руки, пересекли еще одну террасу и спустились по колонне. Сейчас они маршируют мимо бассейна по направлению к зарослям папоротников. Неужели они в них и скроются? Или, может, им не понравится этот первозданный хаос и они вернутся в дом? Теперь я наблюдаю за ними одна, потому что уже наступил самый жаркий час сиесты и все остальные отправились вздремнуть. Цепочка гусениц похожа на крошечный поезд, едущий открывать неведомые земли. Или на трактор, который пересекает Россию, направляясь в Сибирь. Вот колонна достигла границы папоротников, без малейшего колебания углубилась в заросли и исчезла в них. Bonne chance!