Евгений Рябчиков - Поединок на границе

• Название: Поединок на границе
• Автор: Евгений Рябчиков
• Издательство: Казахстан
• Жанр: О войне
• Год: 1966

Однажды агенты иностранной разведки, прикрываясь дипломатическими паспортами, пытались вывезти из нашей страны своих шпионов в больших кожаных чемоданах. Об этом стало известно чекисту-пограничнику Павлу Ивановичу Босому. До прихода на пограничную станцию международного экспресса оставалось менее суток. Как быть? Ведь чемоданы дипломатов так просто не проверишь. А вдруг это провокация? Но П. И. Босый и его товарищи нашли выход и разоблачили матерых разведчиков. Шпионки оказались на скамье подсудимых, а чемоданы вот уже тридцать лет хранятся в Музее пограничных войск в Москве.

О непрекращающемся поединке на границе с империалистическими разведками и их агентурой, о бдительности и самоотверженности воинов в зеленых фуражках, населения приграничных районов живо и увлекательно рассказывает книга «Поединок на границе».

Книга написана писателями и журналистами, хорошо знающими пограничную службу.

---

Когда Женя лег и приложил к плечу приклад, Данила Кузьмич поднял с земли стреляную гильзу и поставил ее на прицельную планку автомата.

— Прицеливайся и нажимай на спуск, да так, чтобы гильза не упала.

Вороной подумал сначала, что удержать ее на планке сущий пустяк, но не успел старшина поднять руку, как гильза свалилась вправо.

— Понял? — спросил Данила Кузьмич и тут же пояснил: — Сваливаешь автомат вправо. Гильза тебе что уровень у плотника. Будет она держаться на твоем автомате до спуска курка — тогда не промажешь. А пока дело у тебя табак. Стрельба для солдата перво-наперво, без нее никак нельзя.

Из ворот заставы вышла женщина и недовольно крикнула:

— Кузьмич, время-то идет, ехать пора.

Старшина вздохнул, подал Жене гильзу и сказал:

— Держи, на память от меня. И помни этот урок. А еще дружбу солдатскую почитай, как мать родную. Ты парень дюжий, по кости видно. Да ведь одной силы мало. Жизнь людская что течение рек. Всякая речушка своим руслом идет, а в общий котел гонит воду. — Старшина взял Вороного за плечи, потряс его, словно испытывал, крепок ли на ногах, выстоит ли в здешних суровых краях, затем пожал руку и простился.

«Вот он какой Кузьмич, — подумал Женька. — Люди что реки. Правильно приметил».

На второй же день Вороной выцарапал на гильзе слова: «От Данилы Кузьмича последний урок» — и носил ее в кармане, как самый дорогой подарок. Тренировке с гильзой Женя отдавал все свободное время и через месяц стал стрелять отлично. Кое-кто из знатоков огневого дела поговаривал, что слишком примитивный это способ обучения стрелков, но Женю уже нельзя было разубедить в чудодейственной силе гильзы Кузьмича.

…Отшумели буйные воды весны, прошло и короткое с частыми дождями лето. По-прежнему раз в неделю приходила почта, и в каждой пачке было Вороному письмо от Маринки. Она писала, что скучает, ждет его, как соловей лета, и высохла бы, наверное, с тоски, если б не учеба в институте, которая заполняет все ее дни и ночи.

В один из вечеров на боевом расчете начальник заставы объявил, что требуется человек для сопровождения нового пополнения, и назвал фамилию Вороного. Это было великой честью для Жени. Ему доверили первому встретить тех, кто сменит старослужащих и будет продолжать их дело.

Вороного назначили сопровождать эшелон, который пройдет по Зауралью, рядом с его тихой Крутояркой. Им овладело страстное желание хоть на пять минут заглянуть к маме, только одним глазком глянуть на Маринку. На последнем сборном пункте, от которого до дому было езды часа два, не больше, Вороной обратился к офицеру с просьбой об отпуске. Ему разрешили уехать вперед эшелона и встретить его в своем городе.

Мелькают огни станций и полустанков, светофоры смотрят на счастливого солдата то красными, то желтыми, то зелеными глазами. Он едет домой. Кажется, что и перестук колес четко выбивает: «Ма-ма, Ма-рин-ка. Ма-ма-Ма-рин-ка».

Женька помнит каждую морщинку на лице матери, чувствует биение ее сердца. Он угадывал по его пульсу все, все: и материнские радости, и горести. Знает, как оно замирало, когда больному отцу становилось хуже. Помнит, как материнское сердце разрывалось на части в те тяжелые дни, когда не стало отца. Чтобы как-то заглушить горе, облегчить страдания, мать и Женька по настоянию родственников переехали в город, где дали им небольшую комнату недалеко от фабрики, куда мать устроилась на работу. Она уходила на смену, а Женька в школу. Мать возвращалась домой, ждала его, а он в это время бродил по улицам города в шумной компании и в конце концов заглянул в ресторан. Тогда под звон бокалов он и услышал «бери от жизни все». А что это значит? Ни Женька, ни его окосевшие наставники не знали, искали чего-то неземного в самых будничных вещах: в танцах, манере говорить и держаться на людях, стремясь обязательно выделиться, привлечь к себе внимание…

В один из трезвых вечеров после очередной клятвы матери Женька забрел в студенческий клуб и увидел среди девушек Маринку Серебрякову из Крутоярки. Она была красива и элегантна, бойко рассказывала подругам что-то смешное, и те дружно хохотали. Женя пригласил Маринку танцевать и после нескольких «па» сделал залихватский выверт, стараясь блеснуть выучкой школы «модерн», но в ответ получил от девушки звонкую пощечину. В глазах поплыли разноцветные круги, а к горлу, точно картофелина, подкатился комок и перехватил дыхание. Женька так и остановился с протянутой рукой, застыв не столько от сильного удара, сколько от неожиданности, позора и оскорбления его мужского достоинства, от оглушительного хохота разом собравшихся в круг студентов. Маринка вмиг исчезла в толпе, будто ее и не было среди танцующих. Под насмешки и выкрики покинул Вороной танцевальный зал и на этот раз пришел домой с целехонькой одеждой, но с разбитой душой. В комнату он пробрался на цыпочках, босиком, чтобы не разбудить мать, и, в чем был, лег на кровать, свесив ноги, и долго лежал так, шаря глазами по свежепобеленному материнскими руками потолку.

Маринкина пощечина припекала кожу и мучила совесть, заставляла думать над своими поступками. Раз уж девушка ударила его на людях, значит, он был до предела глуп и нахален, на кого смотреть не хочется.

Эта ночь была для Женьки сплошной мукой и кончилась тем, что у него созрело твердое решение доказать девушке, что не совсем потерянный он человек и может взять себя в руки.

Прошла первая трезвая неделя, но повода для встречи Женька никак не мог придумать. Прийти в общежитие к студентам после того вечера он не решался, а встретить Маринку хотелось все сильнее. В субботу, выпросив у бригадира разрешение уйти пораньше, он направился к институту и проторчал в сквере до сумерек, но дождался, когда Маринка, постукивая каблучками, торопливо прошла мимо.

— Марина, — окликнул он девушку издали, боясь, что она скроется за дверями института и у него не хватит духу зайти туда, заговорить при людях. Приближаясь к Маринке робким шагом, он напряженно думал над словами, подбирал самые красивые и вдруг спохватился, что если он сейчас скажет их, будет выглядеть очень глупым и смешным. Маринка наверняка расхохочется и исчезнет навсегда. Таким растерянным, оробевшим и подошел он к девушке, не зная, с чего начать разговор, и вдруг, вспомнив, что Маринка недавно приехала из Крутоярки, спросил:

— Ну как там, дома-то?

Маринка подняла на него изумленные глаза и без обиняков, резко, в упор бросила:

— Не надо предисловий. У студентов мало времени, выкладывай, зачем пожаловал.

Маринка, знакомая с детства, была чужой, строгой, говорила обидные слова. Она высмеивала вычурные манеры и плоские словечки «старичков», сравнивала этих парней с мухоморами, бьющими в глаза людям яркой окраской.

— Да пойми же ты, — пушила его Маринка, — что мухомор не берут люди, а сшибают его пинком. Вот и тебя и всю твою компанию сшибает с корня сама жизнь. Понятно?

Может, потому, что никто так резко не говорил с ним, а может, оттого, что слова эти принадлежали любимой девушке, Женька не мог возразить, не нашел ни одного слова в оправдание, а только попросил:

— Приходи, Маринка. Ладно? Я буду ждать.

И Маринка пришла.

— Не трать зря времени, — сказала она ему, — ты и так много его растранжирил. Вот тебе книжки за восьмой класс, принимайся за дело.

Женька бросил свою компанию, перестал не только пить, но и курить. До призыва в армию он закончил десятилетку, работал на целине.

…Когда поезд, шипя тормозами, остановился наконец у родного перрона, Женя вылетел из вагона вперед всех. Ведь в его распоряжении так мало времени — 6—8 часов. Вскоре он шагал уже по знакомой улице. Ему улыбаются не только люди, но и витрины магазинов, окна домов, уличные фонари и, конечно, не по-осеннему яркое солнце. Но знакомая до каждой щербинки дверь квартиры оказалась на замке. Сосед, затащивший к себе Женьку, с сожалением сообщил, что Екатерина Федоровна уехала в поле копать картошку и будет только к вечеру.

Вороной поехал к Маринке в общежитие и с помощью девчат тотчас же отыскал ее. Четыре неповторимых для Жени и Маринки часа, которые перенесли их на десятое небо, пролетели быстро.

С зарядом новых сил, который дает только отчий дом, Вороной вернулся на пограничную заставу, к ребятам Малой земли. Все спорилось в его руках. Огорчало только то, что не было долго дорогого письма. И когда оно наконец пришло, Женька распечатал его с какой-то смутной тревогой. И действительно, первая же строка письма вонзилась в сердце Вороного острой иглой.

«Извини, Женя, — писала Маринка, — нам, видимо, придется забыть друг друга. Забыть навсегда, — эти слова были выведены неровными, прыгающими буквами. — Когда я, обрадованная и счастливая, рассказала твоей матери о нашей встрече, она обругала меня самыми пошлыми словами. Что только не пускалось в ход. И ты забрала у меня сына, закрутила ему голову, он забыл мать, не мог подождать ее несколько часов, а я кормила его целых двадцать лет, отдала ему все: молодость, здоровье, силы, поставила на ноги, дала образование. Вот чем платит нынешняя молодежь родителям».