Надежда Остроменцкая - Ветеран Цезаря

• Название: Ветеран Цезаря
• Автор: Надежда Остроменцкая
• Издательство: «Детская литература»
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1969

У древних римлян был обычай называть сыновей, родившихся после смерти отца, «Постум». Эту книгу можно было бы назвать «Постумия».

Она появилась после кончины Надежды Феликсовны Остроменцкой, известной юным читателям по повести «Приключения мальчика с собакой».

Новая книга осталась незаконченной. Её дописал историк А. Немировский. Так родилась эта полная увлекательных приключений и полная трагизма история жизни юного римлянина Гавия.

Гавия называли «ветераном Цезаря», но он стал воином Спартака и разделил судьбу участников величайшего в истории восстания рабов.

---

«Бежать! Бежать вместе с Формионой!» Эта мысль овладела мною. Я забывал, что Формиону ещё надо найти и похитить. Я жил как в бреду.

Говорят, что счастливцев посещают музы. Мало кому удаётся их видеть, но можно услышать их слова, почувствовать их одобрение. Муза являлась ко мне по ночам. Она простирала руки, иссечённые бичами, и звала на помощь. Я просыпался в холодном поту и садился за свиток. Откуда-то появлялись слова, заставлявшие меня самого плакать от жалости. Я не слышал этих слов от отца. Мой отец писал одни счета и расписки. Валерий меня научил читать и любить прекрасное, но сам он только переписывал чужие книги. Кто говорил моими устами? Клио? Эвтерпа? Терпсихора? Нет! Формиона! Муза моей гневной любви!

Глава четвёртая

Я начинаю новый свиток. Тот, кто отыщет мои прежние записи, решит, что их писал другой человек. И он не ошибётся. Всё началось с того, что вернулся Лувений. Он был возбуждён. Глаза его сверкали.

— Формиона! Ты видел Формиону? — бросился я к нему.

— Нет! — отвечал он. — Но я принёс добрую весть. Спартак захватил Везувий.

Я слышал, что гора с этим названием находится в Кампании, между Геркуланумом и Помпеями. Но имя Спартака мне ни о чём не говорило.

— Э! Да вы тут ничего не знаете! — Лувений шлёпнул ладонью по лбу. — Спартак — это фракиец, человек силы необыкновенной, но ещё большей доброты. Он решил освободить всех.

— Кого это всех? — спросил я.

— Всех рабов, — продолжал Лувений, — но начал он с гладиаторской казармы в Капуе, той, что принадлежит Лентулу Батиату. Спартак сам был гладиатором. Разве станет такой человек терпеть неволю? Он бежал и других увлёк за собою. Он им говорил: «Зачем нам убивать друг друга в цирке на потребу толпе? Если уж суждено богами умереть нам от меча, так лучше обрушить его на голову врага, чем вонзить в грудь друга». Многие согласились бежать с ним. Они прятали оружие в потаённом месте, чтобы не очутиться на воле с голыми руками. Заговорщиков, говорят, было человек пятьсот. Но среди них нашёлся предатель: заговор был открыт. Успели бежать всего пятьдесят или шестьдесят. Вместо оружия похватали они вертела да топоры на кухне. И ещё послали им боги твоего покорного слугу. Мне удалось купить им мечи и доставить на Везувий. Спартак был очень доволен и просил тебя благодарить.

— Меня! — воскликнул я удивлённо. — Что ты мелешь?

— Но я сказал Спартаку, что купил оружие на твои деньги, и объяснил ему, что ты за человек.

— Какая наглость! — вырвалось у меня. — Я тебе дал деньги на другое дело! Ты это прекрасно знаешь!

— Не думаю, — отвечал Лувений. — Если победит Спартак, получат свободу твоя Формиона и твой Гней.

Это было логично. Мне ничего не оставалось делать, как согласиться с таким употреблением моего капитала.

— Ну, а дальше что было? — спрашивал Валерий.

Лувений пожал плечами.

— Пока не знаю! Но вскоре, — добавил он шёпотом, — всё будет известно.

Мы поняли, что он собирается возвратиться к Спартаку.

Я попросил Лувения передать фракийцу, что готов оказать ему помощь, если он в ней нуждается. Слова Лувения об освобождении Формионы глубоко запали мне в душу.

* * *

Как удивился бы Цезарь, узнав, что я пишу. Мне кажется, я слышу его насмешливый голос: «Что ты совершил такого, чтобы оставлять о себе память?»

Я не осаждал Трою вместе с Ахиллом и Агамемноном. Меня не кормила римская волчица, прибежавшая на плач младенцев. Я не командовал легионами и не заседал в сенате. У меня нет желания оспаривать славу Гомера или Энния. Я пишу, для того чтобы успокоить свою совесть. И мне хочется, чтобы эти записки прочитал ты, мой Гней!

Что ты будешь знать о своём отце? Рабы, с которыми ты вырастешь, скажут: «Мы помним лишь своих матерей. Их тепло согревало нас в холодные ночи, когда задувает Борей. Они научили нас произносить первые слова. Держась за их руку, мы сделали первый шаг. Брось думать об отце! Ведь он не подумал о тебе!»

И тогда ты, Гней, откроешь эти записки. Ты узнаешь, что твой отец был не такой, как все.

Месяца через два появился, наконец, и Лувений. Его туника превратилась в грязные лохмотья, зато под нею был панцирь, а сверху — военный плащ. Голодный, но бодрый, он, словно корзина с книжными свитками, был набит историями о приключениях. На гору он проник благополучно, а уйти не мог: у всех спусков с Везувия за одну ночь возникли обнесённые рвами и частоколами лагеря римлян. Это подошёл со своими войсками претор Гай Клодий. Он решил взять гладиаторов измором и окружил их, чтобы ни к ним, ни от них никто не мог пройти. Сверху было видно, что делалось внутри лагерных стен; просто зло брало глядеть, как спокойно легионеры занимаются своими делами, уверенные, что рано или поздно голод заставит гладиаторов спуститься и вступить с ними в бой. Их полководец не сомневался в победе: ведь войско его было чуть ли не в десять раз больше спартаковского. Однако Спартак оказался хитрее, чем предполагал надменный римлянин. Заметив, что с одной стороны, где пропасть была особенно глубокой, Клодий не поставил охраны, Спартак приказал…

— Нет, вы только послушайте, что он придумал! — воскликнул Лувений, уписывая жареную курицу, в то время как Валерий, подперев щёки руками, влюблённо смотрел на него, время от времени подкладывая ему куски порумянее. — Разве какому-то там Клодию могло прийти в голову что-либо подобное! Но прежде я должен рассказать, что из себя представляет гора… — Он взмахнул куриной ножкой, рисуя в воздухе очертания Везувия. — Это настоящий многоэтажный дом. Внизу виллы, сады, виноградники и отличные дороги, вымощенные лавой; выше — лес, тут дровосеки наездили довольно сносную дорогу, а ещё выше — дремучие заросли и среди них тропинка, которая делается всё у́же, у́же, пока совсем не пропадает на голой скалистой вершине. В лесу множество дикого винограда. Он подползает к верхушке горы и вьётся даже по её каменным глыбам. И вот Спартак обратил внимание на крепость этих лоз и предложил свить из них предлинную лестницу. Её плели целый день, а ночью, прикрутив к скале, сбросили другой конец вниз и до рассвета по одному спускались в пропасть…

— И ты тоже? — спросил восхищённый Валерий.

— Ну конечно. Иначе я тут перед тобой не сидел бы. Первым полез Эномай, помощник Спартака. Атлет огромнейшего роста! Раз лестница выдержала его, я мог сползти по ней с лёгкостью мухи. В общем, к утру спустились все и очень утомились. Целый день мы отдыхали, а чуть стемнело, Спартак приказал незаметно пробираться к главному лагерю римлян, бесшумно снять стражу у Декуманских ворот[68] и с криком ворваться внутрь лагеря. Так мы и сделали. Правда, кто-то из охраны успел поднять тревогу. Её подхватили у других ворот. Легионеры повыскакивали из палаток. Но спросонок её могли отличить своих от врагов. Мы с ними живо справились! Я сам вот этой рукой несколько человек убил, — похвастался Лувений. — Когда рассвело, мы собрали оружие убитых в одну кучу, а всё, что нашли в палатках, — в другую и стали делить. Спартак взял себе только меч, копьё, панцирь, поножи[69], шлем да коня. Словом, то, что необходимо для войны, а всё остальное — деньги, драгоценные кубки и прочее — поделил между своими бойцами. Каждому досталась богатая добыча. Я тоже получил. Вот: плащ, кошелёк и панцирь центуриона с нагрудными бляхами. — Лувений раздвинул на груди складки рваной туники, показывая бляхи, которые дают воинам за храбрость в бою. — Ну, когда окрестные волопасы да овчары услыхали, как справедливо делит Спартак добычу, они со всех сторон стали к нему стекаться. Каждый, конечно, старался принести что-нибудь с собою на первое время: кто — топор, кто — кинжал, кто — вилы… А я… — Лувений тяжело вздохнул, — хоть и завоевал себе меч, должен был уехать, зная, с каким нетерпением тут меня ждут. К тому же Спартак попросил меня выполнить одно поручение. Мне нужно попасть в Сицилию.

— Зачем?

— Этого я не могу тебе сказать…

— Хорошее дело! — возмутился я. — Может быть, твоему Спартаку придёт в голову перерезать всех сицилийцев.

— Спартак — не убийца! — отрезал Лувений. — К тому же ты послал меня, чтобы узнать, не нуждается ли он в помощи. Переправь меня в Сицилию. Это и будет твоя помощь.

Сицилия! Меня словно обожгло это слово! Ведь вилик говорил о сицилийском имении Стробила, и, конечно, Формиона там. Богач перевёз её через пролив на остров, где другая власть и другие законы. Почему эта мысль не посетила меня раньше?!

— А если я отправлюсь с тобой? — сказал я, стараясь скрыть своё волнение.

— Зачем? — спросил Лувений, зевая.

— Этого я не могу тебе сказать, — сказал я с улыбкой. — Ведь и у меня есть тайна.

— О! Твоя тайна мне уже известна, — молвил Лувений. — В гавани мне сказали, что Диксип сел на сицилийскую триеру.