Михаил Козаков - Фрагменты

• Название: Фрагменты
• Автор: Михаил Козаков
• Издательство: Искусство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1989
• ISBN: 5-210-00342-6

Имя М. Козакова стало известно широкому зрителю в 1956 году, когда он, совсем еще молодым, удачно дебютировал в фильме «Убийство на улице Данте». Потом актер работал в Московском театре имени Вл. Маяковского, где создал свою интересную интерпретацию образа Гамлета в одноименной трагедии Шекспира. Как актер театра-студии «Современник» он запомнился зрителям в спектаклях «Двое на качелях» и «Обыкновенная история». На сцене Драматического театра на Малой Бронной с большим успехом играл в спектаклях «Дон Жуан» и «Женитьба». Одновременно актер много работал на телевидении, читал с эстрады произведения А. Пушкина, М. Лермонтова, Ф. Тютчева и других.

Автор рисует портреты известных режиссеров и актеров, с которыми ему довелось работать на сценах театров, на съемочных площадках, — это M. Ромм, H. Охлопков, О. Ефремов, П. Луспекаев, О. Даль и другие.

---

Парадокс? Да. Потому что здесь-то и завязалось одно из противоречий этого непростого структурного узла.

Я тогда выступал долго, обстоятельно и, кажется, доказательно. Олег потом назвал меня «могильщиком студии» и долго не мог простить, считая, что мое выступление и повернуло ход собрания. Но дело было вовсе не в моих ораторских способностях, а в том, что высказанная мною истина, увы, была давно уже всем очевидна. «Современник» оставался студией только де-юре. Возникший как студия, выросший на студийных традициях, он уже несколько лет, по существу, являлся театром, жившим по правовым законам всех московских театров.

Нам, так же как и другим, контролировали репертуар и пытались диктовать, что следует играть, а о чем даже и заикаться не стоит. Никакие ссылки на студийные постановления Управлением культуры всерьез не принимались. Для них существовала ими же утвержденная номенклатура — худрук О. Н. Ефремов, директор В. С. Куманин, замдиректора Л. И. Эрман, а Устав и студийные обязанности (вот он, вышеназванный парадокс!) нужны были только Ефремову, так как это облегчало ему руководство театром: обязанностей у студийцев было до черта, а прав практически никаких. Хуже того, гордо провозглашенное право тайно проголосовать за вывод своего товарища из постоянной труппы и перевод его в переменный состав к 64-му году ощущалось как наказание для него и для тебя. Не случайно я одним из первых бросил в урну чистый бюллетень, и многие последовали моему примеру.

Среди доводов, высказанных мною на саратовском собрании, была эта двусмысленность и ложность нашего существования. Я предложил назвать наконец вещи своими именами. Есть театр «Современник», руководимый лидером. Этот лидер — Ефремов. При нем должен быть выборный худсовет. Труппа обязана быть единой и подчиняться нормальным профсоюзным законам. Короче, пусть надстройка соответствует базису. Не подпертая экономическими новшествами игра в студийность, игра в государство внутри государственной системы — есть ложь. И как всякая ложь, она унизительна. Так зачем же нам, актерам театра, объявившего войну лжи, приумножать ее двойственностью своего положения? Зачем на вывеске, установленной на фасаде театра в центре Москвы, красуются эти три слова: «Театр-студия «Современник», когда истинное положение вещей требует всего двух: «Театр «Современник»? Конечно, власть главного режиссера делается, вернее, признается в таком случае абсолютной, но зато и ответственность его перед труппой за принимаемые им решения, естественно, увеличивается, а не раскладывается на членов совета и на постоянную часть труппы с демагогической ссылкой на уже не существующие на деле демократизм и общую волю коллектива.

Когда в итоге решение было принято и занесено в протокол с поименным подсчетом результатов голосования, бывшие студийцы долго еще сидели понурившись и никак не могли разойтись: будто поминки справляли. Вот тогда-то Ефремов и обозвал меня «могильщиком». Грустно, как-то беззлобно обозвал, но обида у него в душе осталась. Надолго ли? Увидим.

Кто-то, помнится, даже предложил:

— А может, переголосуем, ребята?

Михаил Козаков и Олег Ефремов

Но это прозвучало неуверенно, хотя у многих глаза были на мокром месте. Помню, что и сам Ефремов буркнул что-то вроде:

— Да нет, чего уж там? Несерьезно…

Я думаю, что в этом решении проявилась сила, а не слабость тогдашнего коллектива. У ребят была идиосинкразия ко лжи, и это свойство, воспитанное в коллективе тем же Ефремовым, сработало, несмотря на ностальгическую грусть по студийным основам, на которых начиналось дело «Современника», дело Ефремова и его сотоварищей, основателей театра: Жени Евстигнеева, Гали Волчек, Лили Толмачевой, Игоря Кваши, Олега Табакова, Вити Сергачева…

В общем, гастроли, съемки картины, конец существования студии.

Саратов 64-го года!

На съемках картины «Строится мост» был эпизод пожара дебаркадера. Как горел корабль, облитый бензином! На нем проходили главные сцены фильма, я так просто и жил там, в маленькой каюте, весь съемочный период, — и вот теперь его запалили, и он заполыхал. «Мотор!!!» Времени — на два дубля!!! В съемках этого эпизода участвовал весь театр. Жар был такой, что, казалось, под тобой горит сам берег Волги. Огонь, треск, пепел! И только черный остов остался от корабля-дебаркадера… Снято! А что потом — на пленке, в кино? Да почти ничего. Ну, горит себе кораблик. Ни жара, ни пара, ни даже подобия того, что виделось глазом и чувствовалось всем нутром. Так и весь этот Саратов, когда перенес его на бумагу.

И еще одно событие в жизни театра связано с саратовскими гастролями, на сей раз уж никак не личное. Параллельно с «Сирано» весной, еще в Москве, театр начал репетировать «Всегда в продаже». Главную роль, Кисточкина, получил Табаков, Треугольникова — уже не помню кто. В Саратове Сергачев, которому в очередной раз была доверена режиссура, показал совету результат проделанной работы. Не на сцене и даже не в фойе, а в гостиничном номере, только чтобы обозначить направление и продемонстрировать подход к очень непростой пьесе Аксенова. Мы увидели что-то абсолютно невнятное и непонятное. При обсуждении Ефремов устроил разнос, увы, справедливый.

Итог и решение были безжалостными. С нового сезона начать все сначала. Пьеса заслуживает того, но в ней еще предстоит разобраться. Табаков должен играть совсем другую роль — продавщицы Клавы, он же сыграет лектора в красном уголке и главное лицо энского измерения в третьем, фантасмагорическом акте комедии. А главное, нужно иначе распределить ведущие мужские роли — Кисточкина и Треугольникова. К началу сезона Ефремов берется все это продумать и сам приступит к репетициям. Дело крайне ответственное, и проиграть его нам никак нельзя…

О чем и о ком комедия?

Евгений Кисточкин и Петр Треугольников когда-то, году в 54-м, поклялись в дружбе на манер Герцена и Огарева, но потом (надо полагать, во время венгерских событий) Треугольникова исключили из университета и он уехал (правда, по своей воле) в Магадан, а Женя Кисточкин в МГУ задержался и стал бурно прогрессировать.

И вот теперь он преуспевающий руководитель отдела одной из столичных газет, а Петр Треугольников, попав в Москву проездом на юг, ищет своего дружка, чтобы начистить ему рожу: за год до этого журналист Кисточкин побывал на прииске в Ягодном, что на магаданской трассе, повидал друга-геолога Петю Треугольникова и воспел его в газете в таком стиле, что, человек наивный и кристальной души, Треугольников от стыда не мог глядеть в глаза ребятам из геологоразведочной партии.

Словом, Треугольников находит Кисточкина и начинается их поединок, который и составляет сквозное действие причудливой, реальной, публицистической, фантастической, абсурдистской комедии Аксенова. Как и положено, соперничество антиподов подогревает существование девушки Светланы, в которую с ходу влюбляется идеалист из Магадана, — «но спать она будет со мной», — уверенно заявляет его бывший кореш, имея на то немалые основания. Ее отец, профессор, отсидел в лагерях десять лет и ненавидит сталинизм, но все еще верит в добро и разумность мира, — правда, помогает этой вере коньячок: слабая струна, на которой играет Женя Кисточкин.

Он и вообще мастер играть на «флейте», если припомнить слова Гамлета. В первом акте комедии он демонстрирует Треугольникову обитателей дома (дом в разрезе — это как бы общество в разрезе): здесь и тот же спивающийся профессор, и Светлана, и вся череда обитателей дома, сопровождаемая остроумными комментариями Кисточкина, знатока и ловца душ человеческих. Семейство Принцкеров: бабушка, кролик-папа, крольчиха-мама и дочь — «этакий крольчонок» — девочка в школьной форме, втайне влюбленная в супермена Кисточкина. Оптимист Толстяк и ипохондрик Нытик, которым автор даже не дал имен собственных. Одержимый трубач из джаза и клевая в прошлом чувиха Элла, ныне растолстевшая мамаша их ребенка, которая вечно занята просушкой вечных пеленок (А. Покровская и Л. Гурченко). Калейдоскоп лиц и человеческих типов.

«Засыпает жилмассив, коллектив-кооператив. Спят мои пупсики. А в них идут необратимые процессы: облысение, склероз… Накушались, подсчитали, сколько дней до получки, и улеглись… Спите, пупсики. Спите, умницы… Светики-пересветики…» — таким монологом заканчивал Женечка Кисточкин, счастливчик Кисточкин, общий любимец Кисточкин, преуспевающий журналист Евгений Кисточкин первый акт комедии «Всегда в продаже».

Неблагодарное и невозможное дело — пересказывать пьесу, да еще талантливую, многоплановую, сложную по архитектуре. Но что делать: она не издана… Кстати. Недавно за границей мне попался в руки сборник пьес Василия Аксенова: «Четыре темперамента», «Цапля» и другие. Среди них напечатана и «наша» комедия «Всегда в продаже». Аксенов издал полный ее вариант, не тот, что был сформован Ефремовым и театром, но вот что любопытно: он, на мой взгляд, куда менее строен, чем наш. И уж точно не сценичен. Забавно, что вынужденное ограничение дает вдруг положительный эффект. Спектакля давно нет. Рецензии? Что в них? Те, кому спектакль нравился, не могли раскрыть скобки, дабы не повредить «Современнику». Те, что негодовали, — просто грубо лаяли: таких, между прочим, было немало и могуществом они обладали весьма реальным. Но как же тогда пьеса вообще увидела свет рампы? Как пробилась к зрителю комедия, чей основной персонаж отнюдь не мелкая сошка из тмутараканской многотиражки, но преуспевающий (!) редактор отдела (!) московской (!) газеты, откровенно исповедующий философию сталинизма-ницшеанства-суперменства и просто откровенного фашизма, прикрываясь обаятельными и разнообразными масками?