Дмитрий Ломоносов - Записки рядового радиста. Фронт. Плен. Возвращение. 1941-1946

• Название: Записки рядового радиста. Фронт. Плен. Возвращение. 1941-1946
• Автор: Дмитрий Ломоносов
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-227-03409-0

Дмитрий Борисович Ломоносов в свои почтенные 87 лет известен интернет-сообществу как, пожалуй, самый пожилой российский пользователь Интернета и блогер. Несмотря на современный образ жизни, главным событием в ней для Д. Б. Ломоносова остается далекая война, от начала которой минуло уже 70 лет. Память о ней долгие годы не давала покоя ветерану, и он изложил свои воспоминания на страницах этой книги. Репрессированные родители, сын «врагов народа», короткая юность, прерванная войной, нелегкий солдатский труд в кавалерийской части, скитания в плену, едва не окончившиеся смертью от истощения в самые последние дни войны, и, наконец, послевоенное клеймо бывшего военнопленного. Личная судьба солдата и общая слава военного поколения представлены в этой замечательной в литературном отношении и исторически точной книге.

---

Через некоторое время меня перевели в местечко Караманлы, посреди дороги к Нефте-Чала, в 20 километрах от Сальян. Здесь была база механизации — трактора, автогрейдеры, прицепные грейдеры, бульдозеры. Командовал базой младший лейтенант Сушко, выслужившийся из рядовых, отличный механик и слесарь, но абсолютно неграмотный. Меня и прикомандировали к нему в качестве «грамотея». Я ведал там учетом производимых ремонтных работ, а в дальнейшем — дорожных работ на строящемся участке дороги.

На базе была пара лошадей и повозка. Ее мы использовали для выполнения заказов местного колхоза, за что получали натурой — немного муки или молока. Этим несколько дополняли свое очень скудное меню.

Вскоре, когда строительство дороги развернулось на всем ее протяжении и близилось к завершению, нас перевели в Нефте-Чала на строительство жилого поселка и промышленных сооружений нефтедобывающего комплекса.

Здесь меня определили в гараж, исполнять обязанности диспетчера. Весь день я сидел в вагончике у ворот гаража и в обществе черной лохматой кавказской овчарки оформлял путевые листы, собирал листки учета «ездок» шоферов с грузами для дороги, составляя вечером дневной отчет об объеме выполненных работ и подлежащее списанию количество бензина и масел.

Пес по кличке Дружок знал всех работников гаража, встречал их, дружелюбно махая хвостом, и готов был разорвать на куски любого постороннего.

Приключение на Ярославском вокзале. Встреча с мамой

Работая здесь, я впервые получил отпуск для поездки к маме, к этому времени выпущенную на жительство в Кыштовку, чего от меня настоятельно требовали Мария Викторовна и Калерия. Я долго считал это неосуществимым: на поездку требовались огромные средства, которых у меня не могло быть. По закону я мог получить только двухнедельный отпуск. Какие же у меня могли быть отпускные при зарплате 360 рублей? Кроме того, стоимость поездки до станции Татарская под Новосибирском и далее оплата проезда 250 километров до Кыштовки на попутных машинах при цене рубль за километр — все это удваивается с учетом обратной дороги, а проблема с продолжительностью отпуска — разве уложиться со всем этим за две недели?

К тому же, не зная условий, на которых мама была отправлена на жительство в Кыштовку, они предполагали, что обратно я вернусь уже вместе с ней.

Но Калерия с Марией Викторовной убеждали меня в том, что с привлечения всех, кто знал маму ранее, им удастся собрать нужные средства.

Теперь, спустя много лет, я удивляюсь своей тогдашней легкомысленности, позволившей мне возложить такую тяжкую материальную заботу на плечи этих героических женщин, и без того обремененных невыносимыми условиями существования при карточной системе и грошовых заработках.

И я до сих пор не перестаю удивляться и восхищаться необыкновенной отзывчивостью и даже героизмом этих людей.

Калерия Васильевна Калмыкова — бывшая царская политкаторжанка — жила на пенсию, Мария Викторовна Нестерова — врач, на ее иждивении были дочь-студентка и сын. Они отнюдь не благоденствовали при карточной системе и грошовых доходах, однако настояли на моем приезде в Москву с тем, чтобы затем отправить меня в поездку за мамой.

Желание увидеться с мамой, которая также в письмах звала меня приехать, пересилило все мои сомнения. Я ведь тоже не знал, что ей запрещено покидать Кыштовку, и надеялся, что мне удастся устроиться вместе, вдвоем нам было бы легче, чем порознь.

К этому времени к некоторым моим сослуживцам приехали из Украины, где было очень голодно, а здесь в Сальянах можно было устроиться работать и жить на стройке. По сравнению с Украиной и большей частью России здесь было значительно легче, учитывая теплый климат и рыбное изобилие.

Отпуск мне упорно не хотели давать. Дело в том, что многие, особенно те, у кого дом и семья были в сельской местности, из отпуска уже не возвращались, пользуясь тем, что там не требовались паспорта.

Наконец, к лету 1947 года я получил справку о том, что мне предоставлен двухнедельный отпуск.

Никаких накоплений у меня не было, и, собрав сколько удалось денег, одолжив у соратников, в основном у шоферов, имевших приличные «левые» заработки (слава богу, у меня всегда были очень хорошие с ними отношения), и обменяв свои продовольственные карточки на «рейсовые», я отправился в дорогу.

Добраться до Баку на попутном грузовике, что я и раньше несколько раз проделывал, не составляло труда. Но площадь перед вокзалом была заполнена людьми, тщетно пытавшимися купить билеты, простаивая в многодневных очередях.

Потолкавшись здесь целый день, я понял, что потрачу весь свой двухнедельный отпуск, так и не вырвавшись из Баку. Тогда вместе с группой военных — солдат и младших офицеров, объединенных общей проблемой отъезда, — мы атаковали военного коменданта вокзала, но тот лишь беспомощно разводил руками. Наконец, он добился того, что офицерам и солдатам-фронтовикам, имевшим орденские книжки, продали бланки билетов, на которых не были указаны ни номер поезда, ни номера вагонов и мест. Предполагалось, что где-то на промежуточных станциях эти билеты удастся закомпостировать.

Я же, не считавшийся фронтовиком и тем более не имевший орденской книжки, просто присоединился к компании этих «счастливцев», с которыми успел перезнакомиться в процессе толкотни на вокзальной площади.

Несмотря на шумные протесты проводников, мы ворвались в вагоны очередного отходящего поезда и разместились в тамбурах и на подножках.

Вскоре офицерам и солдатам-фронтовикам из нашей группы удалось закомпостировать с помощью проводников свои билеты, заняв места, освобождавшиеся по ходу поезда. Я же так и провел в дороге пять дней, увертываясь от назойливых проводников и контролеров, проводя ночи то в тамбурах, а то и на ступеньках вагонов.

Наконец, за окнами вагонов и дверями тамбуров замелькали знакомые с детства подмосковные дачные деревянные домики в просветах сосновых лесов и перелесков. Поезд подходил к Москве.

Вот и Казанский вокзал.

Я прошел через знакомую площадь на Ярославский вокзал и, прежде чем купить пригородный билет до Лосиноостровской, где жила Мария Викторовна Нестерова, решил пройти в вокзальный туалет, чтобы умыться после такой тяжелой дороги. Нужно сказать, что вид у меня был довольно подозрительный. Испачканные сажей лицо и руки (поезда ходили с паровозной тягой, сопровождаемые клубами дыма), грязная и так давно не стиранная и еще более выпачканная лежанием на грязных полах вагонных тамбуров солдатская форма…

Это привлекло ко мне внимание какого-то «функционера» в штатском, сидевшего у входа в зал ожидания вокзала. Он потребовал предъявить документы. Взяв в руки мою солдатскую книжку и справку об отпуске, он предложил пройти с ним в служебное помещение вокзала. Здесь и произошло это неожиданное приключение, оставившее по себе память на всю жизнь.

Оказалось, что на вокзале имеется специальное отделение транспортной милиции со всеми атрибутами милицейского застенка. Меня, ничего не объяснив, поместили в камеру, где уже находились арестанты весьма колоритного вида: карманники, воры, специализирующиеся на вагонных кражах, бандитствующие хулиганы, несколько человек, случайно оказавшихся в этой компании.

Весь день я был в неведении. Когда меня вывели на обед (выводили по очереди), я пытался узнать, долго ли мне ждать выяснения моей личности, но безуспешно. Милиционеры, охранявшие камеру, ничего не могли объяснить, хотя обращались со мной вполне благожелательно.

На следующее утро я обнаружил, что из моих карманов исчезли все имевшиеся у меня деньги до копейки, и я оказался в полном смысле слова нищим. Попытался апеллировать к окружающим, мои претензии вызвали только смех.

Вскоре вызвали на допрос. В комнате за широким столом сидел следователь — молодой офицер, не помню, какого звания. В течение долгого допроса несколько раз раздавались телефонные звонки, из разговоров я понял, что он учится в каком-то вузе заочно.

После нескольких вопросов, касающихся моей личности, откуда, к кому и зачем я приехал, речь зашла о моем пребывании в плену (в солдатской книжке указывались предыдущие места прохождения службы и была запись об этом). Он потребовал, чтобы я подробно рассказал о том, как я оказался в плену, обо всех тех лагерях, которые мне пришлось пройти, о режимах этих лагерей, о товарищах, с которыми мне приходилось находиться вместе. Одного допроса не хватило, чтобы все, рассказываемое мной в ответ на его вопросы, записать в протокол. Прервав допрос, он предъявил мне написанное и потребовал расписаться на каждой странице.

По легкомыслию, о котором потом очень сожалел, я подписался не читая.

Меня вернули в камеру, и я долго не мог прийти в себя от неожиданного возвращения к уже пережитому ранее. Ведь эту процедуру проверки я уже прошел в фильтрационном лагере в Торуне.