Анатолий Иванов - Второе падение Монсегюра

• Название: Второе падение Монсегюра
• Автор: Анатолий Иванов
• Издательство: Профит Стайл
• Жанр: Религиоведение
• Год: 2009

 Работа А.М. Иванова «Второе падение Монсегюра» (1998) входит в книгу «Катары. Тамплиеры. Масоны», посвящена средневековым дуалистическим ересям и написана в порядке полемики с центром катарских исследований в Каркассонне (Франция).

---

От великого до смешного – один шаг. И совсем недалеко от трагического Монсегюра, последней крепости катаров Лангедока, до Тараскона, одно упоминание о котором уже настраивает на юмористический лад, хотя это и не тот Тараскон, который описал Альфонс Доде, точно так же, как и имя «Альфонс», даже если его обладатель ничуть не похож на героя пьесы А. Дюма-сына. А. Доде указал на удивительные свойства южного солнца, которое все преображает и преувеличивает. Так, маленькие холмики Прованса не выше Монмартра, но кажутся гигантскими; античный храм в Ниме – настоящая комнатная безделушка – кажется не меньше Собора Парижской Богоматери. Солнце на юге, утверждал А. Доде, преувеличивает все, к чему прикасается. Оно и превратило простую брюкву, росшую в саду Тартарена в горшке из-под резеды, в баобаб (arbos gigantea).

Какое же черное, совсем не южное солнце светит над злосчастными катарами? Солнце, которое, наоборот, все преуменьшает и делает из баобаба простую брюкву?

Замок Монсегюр, последний оплот еретиков-катаров на юге Франции, пал 16 марта 1244 г. Однако накануне четырем катарам удалось ускользнуть из осажденного крестоносцами замка. По преданию, они унесли с собой некое сокровище катаров.

До сих пор никому толком не известно, что это было за сокровище. На этот счет существуют лишь различные предположения, порой весьма фантастические. Но сейчас речь не об этом. Самого внимательного изучения заслуживают не древние легенды, а вполне реальные события новейшей истории.

Семь с половиной столетий прошло с тех пор, как пал Монсегюр, и случилось нечто противоположное тому, что имело место накануне его падения. Фигурально говоря, в катарскую крепость пробрались лазутчики крестоносцев и похитили оттуда сокровище катаров. Только на этот раз понятно, какое именно. В XIII веке катаров просто уничтожали физически, сегодня их пытаются окончательно уничтожить духовно, выхолостить и извратить самую суть их учения, лишить его самобытности, принизить его значение в религиозной истории человечества. Украденное сокровище хотят утопить в зловонном болоте христианства.

Известны имена троих из четырех катаров, спасших свое сокровище: это были Амьель Экар, Пуатвен и Гуго. Пусть же будут названы и имена тех, кто вершит сегодня свое черное дело на развалинах Монсегюра. Трагичней всего то, что занимаются этим, в первую очередь, крупнейший современный специалист по истории катаризма г-н Жан Дювернуа и г-жа Анна Бренон, секретарь редакции журнала «Негез18», издаваемого Центром катарских исследований имени Рене Нелли в Каркассонне.

Как фундаментальные труды, так и отдельные статьи г-на Дювернуа ставят своей целью обосновать с максимальной внешней убедительностью один основной тезис: традиционное в Средние века отождествление катаризма с манихейством не соответствует исторической действительности.

По мнению г-на Дювернуа, возводить катаризм к Мани могут только самые ленивые[1]. Это мнение можно сравнить с точкой зрения ряда психиатров, которые отрицают существование шизофрении как таковой, считая ее лишь удобным, собирательным названием для ряда неисследованных, разнородных психических явлений и «удобным диагнозом для ленивых врачей». Г-н Дювернуа убежден, что нельзя, говоря о катарах, употреблять термины «манихейство» или «нео-манихейство»[2], катаризм это всего лишь «форма христианства»[3].

Пытаясь втиснуть катаризм в рамки христианства[4], г-н Дювернуа берет на себя неблагодарную роль Прокруста. По убеждению г-на Дювернуа, катаризм это «христианская гноза»[5]. Самое пикантное в данном случае заключается в том, что некоторые и само манихейство считают «христианским гностицизмом»[6]. Если же и то, и другое – христианский гностицизм, то катаризм и манихейство так или иначе оказываются в одной компании.

Покойный Рене Нелли (1906—1982), именем которого назван Центр катарских исследований, писал о катаризме, что это было нечто гораздо большее, чем просто ересь, что речь идет о мировоззрении, об интеллектуальном и духовном вызове, совершенно противоположных традиционному христианству, может быть, даже христианству вообще[7]. Правда, сам же Р. Нелли дал толчок к позднейшему уклону, стремясь объяснить эту противоположность христианству, исходя из самого христианства[8], но об этом подробней позже.

Но еще больший грех по отношению к катарам совершил г-н Дювернуа, когда заявил, будто онтологический дуализм является одной из наименее характерных черт катаризма, будто дуалистические теории катарских идеологов были всего лишь «схоластическими упражнениями», «играми толкователей»[9]. Эту мысль, которая у любого непредвзятого исследователя катаризма может возникнуть разве что в состоянии умопомрачения, подхватила г-жа Бренон и говорит о катарском дуализме не иначе, как применяя к нему эпитет «пресловутый»[10]. По мнению г-жи Бренон, главной чертой катарской религии был не дуализм, а докетизм[11].

Те, кто искоренял катаризм в Средние века, думали иначе. Г-н Дювернуа приводит на стр. 352—354 своей книги «Религия катаров» два списка прегрешений боснийских катаров, относящиеся к XIV—XV векам. На первом месте в обоих случаях стоит вера в двух богов, докетизм же – в первом списке на втором месте, а во втором списке – вообще на девятом.

Симона Петреман писала, что всякий дуализм сам по себе уже еретичен, а если не всякая ересь дуалистична, то она становится дуалистической просто потому, что она представляет собой ересь[12]. Дуализм, таким образом, составляет самую суть ереси, но его-то как раз и оттесняют на задний план современные исследователи катаризма. Р. Нелли иронизировал над учеными, которые «не любят дуализм»[13], и эта нелюбовь, соответственно, влияет на их выводы, но он сам стал жертвой иронии судьбы: в Центре его имени задают тон именно такие ученые.

И хорошо еще, если ими движет только «нелюбовь к дуализму». В моей работе «Заратустра говорил не так» я писал, что современные парсы, затюканные христианами, изо всех сил открещиваются от дуализма, т. е. как раз от того, что составляло самую сильную сторону учения Заратустры. Исследователи, которые всякими способами подтягивают Заратустру к монизму, часто просто испытывают какой-то суеверный страх перед дуализмом[14]. Хорошо, если в случае со специалистами по катарам мы имеем дело с аналогичным явлением. Хуже, если совершенно сознательно работает христианская агентура, которой поручено всеми правдами и неправдами скрыть тот факт, что в Европе уже в XII веке существовала альтернатива христианству. И прав хорватский историк Франьо Шанек, когда он определяет катарскую ересь как главную угрозу христианству[15].

Еще хуже, когда приходится сталкиваться с презрительно-высокомерным отношением ученых Запада к славянскому миру. Так французский медиевист Жан-Луи Биже оспаривает существование единой катарской церкви, утверждает, будто связи западных катаров с богомилами на самом деле были весьма слабыми, и их значение преувеличивается историками балканских стран, которыми движет их славянский национализм[16]. Г-н Биже в своем западном расизме и вообразить себе не может, что славянские народы могли оказать какое-то заметное влияние на религиозную историю Западной Европы. Тут, правда, он вступил в противоречие не с кем иным, как с самим Ж. Дювернуа, который, по словам г-жи Бренон, знает о катарах все и лучше, чем кто бы то ни было[17], а для Дювернуа как раз «единство катаризма несомненно»[18].

При столь противоречивых мнениях и выводах не обойтись без ряда предварительных методологических замечаний. Хотя от самого слова «методология» веет такой скукой, что скулы сводит, собака зарыта именно здесь: не столь важно то, что подвергается анализу, сколько сам метод анализа.

Для школы Дювернуа-Бренон характерен культ источников. Г-жа Бренон с презрением отвергает работы о катаризме тридцати-сорокалетней давности, когда источники почти не использовались и лишь малая часть их была опубликована[19]. Для г-жи Бренон исследование катаризма делится на две эпохи: до фундаментального творения г-на Дювернуа и после него[20]. Словно до потопа и после, до Рождества Христова и после.

Речь идет, разумеется, о письменных источниках. Но можно ли, исходя только из них, представить себе историческую картину во всей ее полноте?

Ни у г-на Дювернуа, ни у г-жи Бренон нет того опыта, каким располагаем мы, русские диссиденты, и в этом наше неоспоримое преимущество перед ними: опыта тайной работы в условиях идеологической монополии, подкрепленной карательным аппаратом. Поэтому мы лучше можем понять, почему катары писали и говорили так, а не иначе: нам легче представить себя в их шкуре.

Исследователей катаризма вводит в заблуждение его христианское внешнее оформление. Но оно было непременным условием сохранения жизни, свободы и возможности вести пропаганду. Нам в условиях коммунистической диктатуры тоже постоянно приходилось мимикрировать под язык господствующей идеологии, выступать, скажем, за «чистоту ленинизма», как в Средние века призывали вернуться к первоначальному христианству. При этом среди нас были и такие, кто действительно верил в этот самый чистый ленинизм, а были и такие, кто Ленина на дух не переносил, и тем не менее с совершенно серьезным видом ссылался на его авторитет. Это диктовалось не только инстинктом самосохранения, но и тем, что народ был приучен к определенному языку и другого языка просто не понимал. Поэтому и приходилось ссылаться на Ленина, а не, скажем, на Жоржа Сореля.