Владимир Шморгун - Красный сокол

• Название: Красный сокол
• Автор: Владимир Шморгун
• Издательство: Голос-Пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 5-7117-0081-2

Эта книга впервые рассказывает об удивительной судьбе великого летчика Ивана Евграфовича Федорова, имя которого было рассекречено совсем недавно. Еще до войны он получил Гитлеровский Железный крест Рыцаря за испытание новых немецких самолетов. Ведь в те времена Россия и Германия дружили. Во время войны он неоднократно был награжден званием Героя Советского Союза, но всегда это звание у летчика-хулигана отбирало правительство СССР. За что и почему — вы узнаете из этой книги. Во время войны он сбил больше самолетов, чем Покрышкин и Кожедуб. Это он, Иван Федоров, впервые сбрасывал с самолета советскую атомную бомбу во время испытаний. Именно он первым в мире преодолел на самолете звуковой барьер. Сколько еще тайн хранит XX век! Какие судьбы! Какие великие люди живут среди нас!

---

Людей не жалели как с этой, так и с другой стороны. «Паны дерутся, а чубы трещат у холопов», говорят в таких случаях.

В разгар контрнаступления советско-монгольских войск японское командование уничтожило переправу через реку: отступление войск с плацдарма стало невозможным. Солдаты, обреченные на смерть, должны были держаться за землю зубами.

В воздухе тоже творилось что-то безумное. Армады самолетов, сталкиваясь друг с другом, кружились, горели и разлетались, оставляя факелы взрывов от бомб и длинные шлейфы дыма от падающих самолетов.

Командный пункт находился в броневике, врытом на вершине горы. Жуков видел, как два истребителя с изогнутыми, как у чайки, крыльями пытались отбить от общей стаи японских самолетов «самурайчика» с нарисованной молнией на фюзеляже. После немыслимо крутых свеч, виражей и петель, одна из «ласточек» загорелась и пошла на снижение в сторону наблюдательного пункта командующего авиацией. Жуков позвонил хозяину корректировочного пункта: «Что это за летчики у вас, что вдвоем не могут справиться с одним самураем!?»

— Не пойму, товарищ командующий, разберусь — тут же ответил Яков Владимирович. — На «чайках» летают только асы.

Не успел комкор чертыхнуться второй раз, как задымила и вторая «чайка», планируя прямо на сопку.

Жуков гневно выкрикнул в трубку полевого телефона:

— Ваши асы способны таранить только гору! Займитесь… — Он не договорил, увидев, как японский истребитель бросился вдогонку за дымящейся «чайкой», явно намереваясь добить ее, вогнать в оголенные выступы Хамар-Дабы и взмыть, по традиции, свечой в солнечное небо в знак победы над врагом.

Вдруг откуда ни возьмись сверху камнем на преследователя упала «ласточка». Имя это закрепилось за «чайкой» еще в Китае и перекочевало в Монголию. Японец поздно углядел пикирующий истребитель. В азарте погони не заметил, как удалился от линии фронта. Он развернулся как раз в тот момент, когда пули застучали по корпусу с огненным драконом. Но… поздно. По хвостовому оперению резанула очередь из пулемета.

От падающего самолета отделился черный комок, над которым через несколько секунд раскрылся купол парашюта. Это очень удивило всех, кто наблюдал воздушную схватку над Хамар-Дабы, потому что за последнее время ни один японец не пытался спастись на парашюте из подбитого самолета.

Поздно вечером, когда гул моторов над рекой затих, в штабной палатке командира истребительного полка открылось совещание по итогам дня.

— Сбито три бомбардировщика, пять штурмовиков и два истребителя противника, — доложил начальник штаба.

— А сколько потеряли? — осведомился Смушкевич.

— Две «чайки» и один И-15, товарищ комкор, — сообщил командир.

— Десять к трем. Неплохо. Для начала неплохо. Но общие потери выглядят почти наоборот. Завтра армия будет наращивать удары на флангах вражеской группировки. Вам тоже необходимо увеличить количество вылетов, отвоевать господство в воздухе. Отучить самураев совать свой нос в чужие пределы. Точка. Кстати, сколько пленных подобрали?

— Одного, товарищ комкор, — бодро выдал начштаба.

— Как же так? Сбили десять самолетов и только одного взяли? Остальных что? Пехота присвоила себе, или они провалились сквозь землю?

Все уткнулись носом в землю. Яков Владимирович понял неуместность вопроса по натуженному, покрасневшему лицу комэска Кравченко. Уж кто-кто, а летчики не виноваты в том, что пленных кот наплакал.

— Добже, Панове, — смягчился комкор. — Приведите мне пленного. Возможно он что-то скажет, прояснит ситуацию.

Пленный смахивал на каратиста лет под тридцать с потухшим взором бойца, не ожидающим ничего хорошего от противника. Увидев, что его допрашивает большой начальник с золотой звездой на груди, самурай сразу заявил протест против грубого обхождения с ним рядовых солдат.

— А как они обращались с тобой? — сочувственно проворковал комкор, неотрывно глядя в негодующие глаза «каратиста».

Переводчик повторил вопрос начальника с нотками сочувствия в голосе, заменив «ты» на уважительное «вы». Пленник приободрился, услышав, что большой начальник не тыкает ему в лицо кулаком, как солдат с красной звездочкой на шлеме, и… дрогнул чистым откровением:

— Ногами пинали, в спину толкали, подзатыльник давали, — размеренно, по частям, переводил чистосердечные признания обиженного самурая переводчик, еле сдерживая смех. — Кинжал… отобрали, штыком подгоняли… сапоги сняли…

Только после этой жалобы присутствующие разглядели в темноте обмотки на ногах пленного и ношеные-переношеные ботинки. Разглядели и, как по команде, прыснули от смеха.

— Достаточно. Можно не продолжать, — прервал цепь жалоб Яков Владимирович, переходя на официальный тон допроса:

— Вы спаслись на парашюте. Почему другие летчики не пользуются им, чтобы сохранить свою жизнь?

— Они летают без парашюта. Не заслужили, — добавил странный парашютист с чувством собственного достоинства.

Командиры удивленно переглянулись, молча осмысливая услышанное.

— Допустим — это правда. Вы подожгли наш самолет. А сколько побед на вашем счету? — нарушил тишину Лакеев.

— Я поджег два самолета, — показал на пальцах пленный.

— Всего два? — изумился полковник. — На фронте давно?

— Сегодня — два истребителя. Вчера — один бомбовоз. Пять дней — пять самолетов. Хасан — три самолета…

— Стоп! Фамилия… Имя, имя! — напрягся комкор, доставая блокнот из кармана гимнастерки.

— Покажите мне летчика, который сбил меня, тогда назову свое имя, — твердо заявил пленный.

— Ну и фрукт попался. Без доказательства из первых рук не колется. Позовите Рахова. Заодно и Федорова, — распорядился комкор.

Первым вошел Рахов, мельком окинул глазами всех присутствующих и выжидательно уставился на восседающих за импровизированным столом, доложил наугад всем сразу: «Старший лейтенант…»

— Отставить! — цыкнул на него командующий и, обращаясь к пленному: — Это он поджег тебя. Доволен? — указал рукой комкор на щуплого паренька, крест-накрест перехваченного портупеей, за которым заметно выделялась высокая статная фигура Федорова, как бы подпирающая молодого летчика с тыла.

Пленный смерил придирчивым взглядом с головы до ног представленного ему победителя и вопрошающе воззрился на большого начальника с орденами. Получив утвердительный кивок, самурай сделал шаг к удачливому сопернику и низко поклонился. Отступил назад. Злобно выхватил из пазухи и бросил под ноги победителю платок:

— Я — Такео Фукудэ. Этот платок вышивали две тысячи самых счастливых девушек Японии, как талисман лучшему летчику императорской эскадры. Теперь он принадлежит тебе. Моя звезда закатилась. Платок не помог. Разрешите помолиться, попросить прощения у Будды.

Комкор опять кивнул головой. Самурай достал из кармана крохотного божка из красного дерева. Бережно поставил его дрожащими пальцами на край ящика, опустился на колени и стал молиться.

Рахов поднял шелковый платок, расшитый причудливым орнаментом с иероглифами по краям. Начальники за столом о чем-то шептались, поглядывая на разложенную карту. Кравченко, заметив появившегося Константина Симонова, жестами пригласил его поближе к столу, показывая на фронтовую газету «Сталинские соколы». Поэтому никто не видел, куда исчез деревянный божок со стола.

Такео поднялся с колен, готовый к продолжению допроса. Федоров тихонько шепнул на ухо Виктору:

— Догадываешься: о чем он теперь молится? Сейчас попросит кинжал. Харакири.

— Дайте мне еду. Я голодный как собака, — всполошился самурай, когда ему указали на выход.

— На, выкуси! — засмеялся Виктор, поворачиваясь к сослуживцу. Не тот самурай пошел, что на Хасане.

Как писал потом Симонов: все течет и все меняется. Не меняется только звериная сущность человечества.

Когда пленного увели, командир полка продолжил обсуждение главного происшествия дня.

— Что у вас там случилось, товарищ майор, с этим кавалером двух тысяч влюбленных вышивальщиц? — повернулся Смушкевич к командиру охотников за японскими самолетами.

«Ах, вот зачем вызвали!» — отметил майор.

— Ничего особенного, товарищ комкор. Такого самурая взять живым не так просто, — переступил с ноги на ногу Федоров.

— Так и не надо было брать. Вон Рахов не ломал голову, — подал голос командир полка, оторвавшись от своих записей.

— Ему что? Над ним не висит задание Центра, товарищ комкор.

— Гм… да. Что с ведомым Мошиным?

— Не повезло. Спустился на парашюте.

— А вы? Командующий огорчен боем. Говорит: двое не могли справиться с одним. Что с самолетом?

— Ничего. Ни одной пробоины, — не дрогнув ни одним мускулом, отразил и этот наскок бывалый летчик.