Александр Этман - На седьмой день: рассказы

• Название: На седьмой день: рассказы
• Автор: Александр Этман
• Жанр: Современная проза

Александр Этман – журналист, издатель и главный редактор ежедневной газеты «Новый Свет» (Чикаго), живет в США почти 20 лет. В его первую книгу, издаваемую в России, вошли рассказы о проблемах и радостях русской эмиграции последней волны. Написанные талантливо, эти истории, веселые и грустные, показывая героев в различных ситуациях, создают реальную картину жизни определенного среза американского общества, но главное «обладают довольно редким в современной литературе качеством: их интересно читать» (Дина Рубина). А по словам самого автора, в целом эта книга о том, как мы меняемся, и что было важным – уходит на второй план, что казалось пустяком – приобретает важность.

---

– Ладно, пошли домой, – раздраженно сказал мне папа. – Еврея в сборную действительно не возьмут. Спасибо, Витя, спасибо, Вася.

– Как не возьмут? – спросил сосед. – А Зингер?

– Зингер, Витя, не еврей, а немец, – назидательно сказал папа, и мы ушли.

Я до сих пор благодарен отцу за то, что он познакомил меня со ставшим впоследствии выдающимся тренером Виктором Васильевичем Тихоновым и его сыном Василием, который, кстати, до великих игроков действительно не дорос, но превратился в классного тренера.

Хоккейные, футбольные, баскетбольные и волейбольные матчи мы посещали часто. Я знал почти всех игроков. Они дарили мне сломанные клюшки и почти новые наколенники. Папа выписывал «Советский спорт» и «Футбол – Хоккей» и вел статистику чемпионатов по хоккею и футболу. Папу приветствовали все, и было видно, что люди искренне к нему относятся хорошо. И я не понимал, почему так же хорошо, как и все остальные, к нему не может относиться моя мама. И, похоже, папа этого тоже не понимал, потому что постоянно пытался прояснить волновавшую нас обоих ситуацию и задавал маме бесконечные вопросы по существу проблемы, и хотя выяснения облегчения никому не приносили и заканчивались хлопанием дверей, они продолжались вплоть до развода.

Разведясь, они оба вздохнули с облегчением и начали жить. И я, конечно, давно уже понял, что спасать в таких случаях можно только то, что есть. Если ничего нет (даже при наличии детей), то не стоит терять время. Потому что время – это все-таки не деньги, а жизнь. А жить нужно в радость.

Я рад за отца, потому что в его жизни была большая любовь, предмет которой теперь живет в Мичигане, и прекрасный плод этой любви – моя замечательная сестра Диана, которая живет в Огайо. Она недавно вышла замуж за симпатичного, воспитанного, породистого мексиканского молодого человека по имени Маноло, и теперь мои племянники будут иметь мексикано-латышско-еврейский окрас, родственников в курортной жемчужине Юкатана Мериде и в совершенстве владеть испанским.

Такого развития событий папа, конечно, не мог предвидеть, когда отправлял белокурую и юную Диану в Америку ко мне, уехавшему за год до этого. Он собирался приехать сюда летом или осенью 93-го. Собирался работать на любой работе, помогать мне делать газету и нам – с внуком. Вызов должен был привезти я в январе. Я и привез. Только вот он не смог им воспользоваться. В субботу вечером он шел на последнее перед моим приездом ночное дежурство в свою больницу и недалеко от входа в нее на него напали восемь отморозков, ударили по голове, ограбили, раздели и вырвали изо рта золотые коронки. Я узнал об этом спустя десять часов, когда мой отец уже лежал в отделении реанимации 1-й Рижской городской больницы с разрушенным от зверского удара стволом головного мозга. До этого он, истекая кровью, пять часов лежал у входа в больницу, пока на него не наткнулся наряд милиции.

– Безнадега, – сказал мне друг отца, профессор Осокин, которого я помнил с детства.

– Я вылетаю, удержите его! – попросил я.

Его удержали, но спасти не могли. За несколько дней, предшествовавших похоронам, я узнал от остальных его друзей о своем отце больше, чем за всю предыдущую жизнь. О том, как он стремился сохранить свою первую семью из-за меня и на что шел во имя этого, как переживал из-за того, что наши отношения не складывались впоследствии, причем брал вину на себя, хотя по-настоящему-то виноват я, вернее, мой в то время юношеский максимализм и клиническое упрямство. Как гордился моими журналистскими успехами и ранним карьерным расцветом, красавицей-невесткой, крепышом-внуком, как плакал, когда узнал, что я уезжаю.

На вокзале, стоя у вагона поезда Рига – Москва, он обнял меня и все-таки не выдержал:

– Ну все, сынок! – сказал он. – Счастливого пути! Прости меня за все.

– Что ты, папа? – искренне удивился я. – За что?

– За все, – сказал он. – Ты поймешь. Еще рано.

– Мы обязательно увидимся, слышишь? – сказал я.

Он покачал головой и сказал то, чего ему не следовало говорить, и то, к чему мне следовало бы прислушаться:

– Не увидимся! Я чувствую, что не увидимся.

Я не прислушался. Я тогда думал, что это он – от слабости. Я тогда еще не знал, что он – сильный.

– Марк Этман, – сказал я, – мы увидимся. Я обещаю.

Недавно я пересматривал кассету с записью отъезда из Риги. Теперь, просматривая эту ленту, я ищу в толпе только одно лицо – лицо моего отца. Чтобы попросить прощения за мои на него обиды.

Мы оба оказались правы. Мы увиделись, как я и обещал, но он меня не видел, как и предполагал. Глубочайшая кома. И полная безнадега, как сказал доктор Осокин.

К сожалению, мой отец смог увидеть только одного своего внука – моего старшего сына, который сам недавно подарил внука мне. Его тоже зовут Марком.

Марк Этман... Праправнук очень хорошего еврейского артиста. Правнук отличного врача и хорошего человека, который всю жизнь пытался делать добро из зла, потому что ему больше было не из чего его делать. Я надеюсь, что у Марка Этмана 2006 года выпуска будет другой материал для работы...

ЛЕТО ШЕСТОЙ СКАМЕЙКИ

...Ливень перестал хлестать так внезапно, словно кто-то наверху вспомнил, что оставил воду включенной, и, хлопнув себя по лбу, торопливо закрутил кран. Невесть откуда взявшийся ветер в мгновение ока разогнал тучи, серые и пустые, как откачанные цистерны. Они обиженно поплыли за море. В Швецию.

Когда мальчик был маленький, папа однажды взял его порыбачить в залив. Еще там был какой-то дядька в грязном свитере с дырками и с красным обветренным лицом. Потом оказалось, что в лодке главный – он, но сначала мальчику казалось, что главный – папа. Папа и дядька сели на весла и стали грести, и папа говорил в такт гребкам: «Хоп, хоп, хоп...» Но потом они, наверное, устали, забросили в воду крючки с наживкой, и лодка стала медленно дрейфовать по течению. К леске дядька привязал осоку: трава развевалась по ветру, как маленькие зеленые паруса. Как только рыба клюнет, осока перестанет развеваться и пригнется к воде, и они это заметят. Мальчик попросил, чтобы они отошли подальше от берега, но дядька с обветренным лицом засмеялся и сказал:

– В Швецию хочешь? В Швецию нельзя!

– Папа, а где Швеция? – спросил мальчик.

– Там! – папа махнул рукой в сторону горизонта.

Мальчик посмотрел в указанном направлении. Никакой Швеции не было. Там, где она должна была быть, светло-голубое небо темнело и почти сливалось с водой.

– Я не вижу! – сказал мальчик.

Дядька снова рассмеялся. А папа сказал:

– Она там. Я потом покажу тебе на карте. А сейчас давай ловить рыбу. Мы поймаем камбалу и отнесем ее маме.

И мальчик представил, как он отдает маме большую шикарную камбалу, которая приплыла в их залив из самой Швеции, и мама всплеснет руками и позовет из кухни тетю Люсю: «Люсь! Ты когда-нибудь видела такую огромную рыбину?» – «Ой, мамочки! – закричит тетя Люся. – Где же Глеб, черт бы побрал этого алкаша!»

Ее муж работает фотографом в газете, и каждый раз, когда тетя Люся хочет что-нибудь сфотографировать, дядя Глеб загадочным образом исчезает. Потом он приходит и долго сидит за кухонным столом, теребя клеенчатую скатерть, и тетя Люся ругает его всякими жуткими словами, а дядя Глеб смотрит на скатерть и улыбается. Мальчику жалко его. Он даже как-то подумал о том, что, может, тетя Люся специально хочет что-нибудь сфотографировать как раз в тот момент, когда дядя Глеб исчезает.

«Как же тебе, малыш, удалось ее вытянуть?» – спросит мама. – «Папа помог», – скажет он. И будет изображать полнейшее равнодушие – подумаешь, камбала! Большое дело...

И мама посмотрит на папу не так, как обычно, а так, как она обычно смотрит на мальчика. А может, сказать, что камбалу поймал папа? Да, пожалуй, так будет еще лучше...

Но рыба не ловилась. Никакая. Было очень жарко, и вода была довольно теплая. Похоже, рыба уплыла в Швецию, где вода холоднее. Людям в Швецию почему-то нельзя, а рыбам, наверное, можно. Мальчик спросил об этом у папы. Придурковатого дядьку снова охватил приступ смеха. А папа сказал:

– Рыбам можно все!

И они с дядькой снова заговорили о футболе. Вернее, говорил только папа, а дядька его внимательно слушал и кивал. Вдруг мальчик заметил, как осока сникла и легла на воду.

– Рыба! – закричал он. – Камбала!

Дядька проворно метнулся к корме. Он подсек рыбу, накрутил леску на правую руку и сказал:

– Это не камбала, но довольно большая рыба. Сейчас – тихо!

Но в это время пригнулась осока на другой леске...

Дальше мальчик не любил вспоминать.

Дядька закричал:

– Эдик, помоги, едри твою коцинь!

Папа подошел к корме, дядька осторожно освободил первую леску и намотал ее на папину руку, а сам побежал ко второй леске. Но папа так хотел вытянуть рыбу, что неосторожно дернул леску и порвал ее, а дядькина рыба, пока он отвлекся, соскочила со своего крючка.

Дядька ругался матом. Папа говорил: «Леску нужно было взять нормальную!» А дядька ругался...