Фэй Уэлдон - Сын президента

• Название: Сын президента
• Автор: Фэй Уэлдон
• Издательство: Полина М
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-86773-047-6

История, рассказанная в романе известной английской писательницы Фэй Уэлдон, необычна: во время телерепортажа о предвыборной кампании героиня случайно узнает в одном из кандидатов на пост президента США отца своего шестилетнего сына: человека, с которым когда-то у нее был роман. Ей хорошо известно, что внебрачный ребенок может погубить блестящую карьеру отца. И действительно, начинается настоящая охота, причем силы заведомо неравные: с одной стороны — отлаженная политическая машина, с другой — беззащитная женщина с ребенком. До последней страницы романа читатель с неослабевающим напряжением следит за развитием событий, и развязка — весьма неожиданная — ожидает его лишь в самом конце книги.

---

Но это было впереди. А пока в меня проникла путем осмоса частица того достоинства и силы, которыми был наделен мой Дэнди, их Дэндридж Айвел, благодаря игре случая при его рождении, удачному сочетанию генов и тем огромным надеждам, которые возлагала Америка на своего сенатора и которые, уже тогда, я в этом совершенно уверена, возносили его над простыми смертными. Я поняла при помощи Дэнди, что не только душа божественна, но и плоть, что в теле есть нечто мистическое, и даже в унизительном соитии, когда тело корчится на острие извращенных желаний, есть очищение. Он стер все воспоминания, все смутные следы других мужчин, которые познали меня до него, и сделал меня тем, что я есть сегодня: мой жизненный опыт не разрушил меня, не истощил мои чувства, напротив, я становлюсь все крепче, и каждая мелочь, которая происходит со мной, вдыхает в меня энергию. Дэнди сотворил то, что моя мать не смогла совершить в одиночку — он сделал меня неуязвимой.

Всем этим я обязана Дэнди. Я узнала, что слияние мужского тела с женским есть таинство, жертвоприношение, посвящение всего доброго, возвышенного, благородного, что есть в мужчине, — женщине; он, склоняясь, все отдает, она все принимает.

Я узнала, что физическая близость — это не вопрос победы или поражения, удовольствия или выгоды, хитрых приемов и физического отклика; я узнала, что чистейшее наслаждение, которое она дает, не принадлежит ни одному из партнеров, так же, как дитя не принадлежит ни одному из родителей; это свободный дух: он просто есть.

Вот так это было. Дэнди склонялся предо мной, как перед божеством, я послушно принимала его поклонение. Для Максуэйна, Пита и Джо было, разумеется, достаточно ясно, что я суррогатная богиня, идол, жалкая копия бессмертного оригинала. Но какое-то время мы оба, Дэнди и сама я, верили в мою божественность, в то, что я действительно материализовавшийся Дух.

Как можно сравнивать с этим все остальное? Двадцать дней такой любви стоят последующих двадцати лет. Я не знаю, как исчезает подобное наваждение, и ты переходишь в повседневную жизнь, и исчезает ли вообще. Это похоже на след самолета высоко в небе, узкая целеустремленная линия, все расширяющаяся по мере того, как время и расстояние оставляют ее позади и она уходит все дальше от источника своего появления, пока не развеется совсем. Не думаю, что смогла бы долго жить в раскаленной, взрывной атмосфере любви: у меня не хватило бы смелости. Лучше уж жить с Хомером.

Это было похоже на лихорадку; на совокупное безумие — считать, будто в глазах наших сияет душа, что мы сплетаемся в объятиях по велению духа, что наши стоны, прыжки и метания — есть проявление божественности, которая все заливает своим светом: моря, горы, небо. Возможно, Дэнди был прав; нам надо было просто сидеть рядышком и держаться за руки.

— Говорю вам, под конец, стоило ему коснуться моего мизинца, и все, мое тело сотрясали конвульсии; не только от желания, но и от его утоления.

— Естественно, у нас были неприятности и трудности. Гарри Максуэйн ходил взад-вперед по коридору восьмого этажа, пока не появились Джо и Пит и не впустили его в номер, а сами заняли более розовую из двух гостиных и так там и остались, играли в карты и курили. Я думала, они его друзья. Я думала: чему удивляться, Дэнди — американец, я не знакома с их культурой. К тому же он политик, это, верно, тоже меняет дело. Ему надо время от времени выходить отсюда, выступить с речью или принять участие в голосовании.

— Я думала, что Дэнди очень, очень умный. Я думала, что он к тому же честный. Меня это поражало. В конце концов, я — журналистка, а журналисты не очень высокого мнения о политических деятелях. И не потому, что журналистам удается познакомиться с ними поближе, чем остальным людям, а потому, что в силу своей профессии они тоже смотрят на мир и его страдания, как на пищу для собственной карьеры. Они не способны, в своем большинстве, понять, что такое идеализм, или гуманизм, или искреннее стремление служить обществу, да что там — просто горячее желание сделать мир лучше. Если бы они подозревали, что такая вещь существует на свете, они бы вонзили нож в яблоко до самой сердцевины и до тех пор крутили бы его, кроша белую чистую мякоть, пока не добрались бы до червя.

Думаю, я ставила Дэнди в тупик. Я вела себя иначе, чем привычные ему девицы. Я не была ни потаскушка, ни леди. Я ничего не просила ни денег, ни мехов, ни заверений, ни обещаний. Я не жаловалась. Я была иностранка. Он ничего обо мне не знал: просто женщина, тело и душа, но без меня ему было мучительно больно, а я теряла сознание и силы без него.

— Но не могла же я жить там до скончания века, верно?

13

Пит проверил все ее знакомства и связи. Конечно, это было все равно, что запирать дверь конюшни после того, как лошадь убежала, но все же лучше, чем сидеть сложа руки, прислушиваясь к звукам в соседней комнате, чувствуя, как с каждым скрипом кровати развеиваются как дым все надежды и потенциальные возможности их Комитета.

Почти все время он и сам не отказался бы быть на месте Дэнди; ему было стыдно взглянуть Джо в глаза. Они шлепали картами по столу и старались рассматривать случившееся в широком контексте.

Гарри Максуэйн, сидя в здании Эванса, читал им куски из «Песни песней»; казалось, его все это не очень тревожит. Джо пытался ему объяснить:

— С матерью все в порядке. Она живет в песчаном карьере в Западной Австралии с несколькими шелудивыми клячами. Но от отца можно ждать беды. Мы начинаем собирать на него материал. Сама девчонка — мелкотравчатая журналистка из третьесортной газетки. Но она путалась с Джерри Гримблом; алкоголик, годится ей в отцы. Когда-то он был на коне, был связан со многими людьми, с левыми — самыми крупными шишками. Мне все это не нравится, сэр. Честно. Не исключено, что ее подослали к нему. Агент.

«Доколе день дышит прохладою и убегают тени, — проговорил Гарри Максуэй, — пойду я на гору мирровую и на холм фимиама»[4].

— Паранойя, — сердито сказал Дэнди, когда они поделились с ним своими соображениями; глаза его покраснели от любовных утех и недосыпа. — Вы, голубчики, просто беситесь от безделья. Почему бы вам не отправиться домой, к женам, они помогут вам выпустить пары. А пока что убирайтесь отсюда к чертовой матери.

— Агенты иностранных сверхдержав не ездят без гребенок, — добавил Дэнди, — с ненаманикюренными ногтями на ногах.

Пит и Джо воздержались от ответа, что, возможно, они именно так и делают, если знают его вкусы.

Под мощным воздействием сексуальной и романтической энергии Гарри Максуэйн бросил Библию и перешел на Теннисона. Прочитал им строчки из «Мод»:

Пусть проснется во мне другой человек —
И пусть тот, кем я был, исчезнет навек![5]

— Сэр, ее отец жил с малайкой! Сочувствовал коммунистам еще со времен второй мировой войны. Политически активен, сэр. Сейчас проживает в Сайгоне, сэр.

Ей подобных на свете нет —
И не будет во веки веков…

разливался словами Гарри Максуэйн.

Как многие политики, он был несостоявшийся писатель. В юности он вычел пять лет из своей карьеры, пытаясь стать поэтом, и потерпел неудачу. Он столкнулся с неодобрением родителей и общества и был глубоко уязвлен. Но они были правы. Он человек действия, а не слов. Однако теперь, когда наступали трудные времена, предстояло важное дело, и Максуэйн чувствовал, что он никнет под грузом ответственности, он читал Библию или Теннисона, черпая покой и твердость духа в красоте языка и испытывая душевный восторг от чувствительности викторианцев.

Солнце зашло за Потомаком; длинная аллея пересекала газон и упиралась в могилы Кеннеди, вокруг которых все еще собирались верные их памяти; они склоняли головы под темным покровом, перебирали четки и шаркали ногами, бормоча вполголоса молитвы о прощении, благословении и мире. Как бы он хотел, чтобы Теннисон был сейчас жив.

— Сэр, — сказали Пит и Джо, — это надо пресечь. Как знать, возможно, она все фотографирует и записывает на ленту.

«Королева цветов, приходи поскорей, 

— начал Гарри Максуэйн, —

Я томлюсь нетерпеньем, я жду;
Ты роскошнее роз и нежнее лилей,
Ты затмишь красотою звезду;
В жемчугах и шелках, в ореоле кудрей
Будь как солнце в волшебном саду!»

— Сэр, — сказали Пит и Джо, — вы же ее видели. Какие тут розы и лилеи? Какой еще там аре… или ари… Кого она затмит красотой?

— Дэнди считает, что кого угодно затмит, — сказал Гарри Максуэйн.

— Сэр, — сказали Пит и Джо, — вы можете представить ее в Белом доме? Можете представить ее в качестве Первой Леди?

— Кто говорит о браке? — спросил Гарри.

— Дэнди, — сказал Пит.

— Я побеседую с ним, — сказал Гарри, откладывая книгу.