Мэри Брэддон - Тайна индийских офицеров

• Название: Тайна индийских офицеров
• Автор: Мэри Брэддон
• Издательство: Гелеос
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-8189-0991-2

Таинственное исчезновение наследника богатого рода вызвало много шума в одном из графств Англии. Но еще больше волнений и кривотолков породило его неожиданное возвращение в день совершеннолетия нового наследника…

Хитросплетения людских судеб, зловещие тайны и предательства, безумная любовь и разбитые сердца — все это вы найдете в книге Мэри Элизабет Бреддон, автора мирового бестселлера «Тайна леди Одли».

---

— Собор расположен на другом конце города, — сказала она. — Ваша церковь, носящая имя Святого Клемента, славится своею красотой и была построена, если мне не изменяет память, еще раньше собора.

Молодой человек равнодушно взглянул на красивую церковь. Ему трудно было переключиться на свои новыми обязанности, тем не менее он много расспрашивал о бедных жителях города, пока хозяйка накрывала на стол и подавала ужин, которым можно было накормить двенадцать человек: хлеб, яичницу с ветчиною, цыплят, маленькие паштеты, пирожное, сыр и консервы. Все это хозяйка называла закуской. Из беседы с ней Реморден заключил, что ему предстоит много дел в Бельминстере и положительно не останется времени на бесплодные сожаления и тоскливые воспоминания о невозвратном прошлом.

— Самое прекрасное в вере, которую реформация подвергла известным изменениям, — рассуждал Вальтер Реморден, когда остался один в комнате, — это, бесспорно, то чистое и святое чувство полного отречения от своих личных выгод, которое католицизм вменяет в обязанность всем служителям церкви. Да и в самом деле, вправе ли человек, посвятивший свою жизнь и свою душу Богу, допускать влияние земных желаний и страстей? И в свете, и в келье он обязан думать только об исполнении долга!

Правда, такие идеи легко могли возникнуть у Вальтера Ремордена в тот момент, когда он узнал об измене Оливии Мармэдюк, навсегда разбившей его душу и будущность.

XXIV НЕЖДАННАЯ ГОСТЬЯ

Сэр Руперт и леди Лисль пробыли на континенте шесть месяцев. Они посетили Флоренцию, Рим и Неаполь, побывали в Берлине, Дрездене и на берегах Рейна, после чего отправились в Париж, откуда в середине июня вернулись в Англию. Каштаны уже были в полном цвету, когда миссис Вальдзингам, полковник и его дочери вышли на парадную лестницу замка, чтобы встретить баронета с молодой женой. Старик горел желанием поскорее обнять дочь, а сестры торопились узнать, как она и насколько она счастлива со своим мужем. Из писем ее нельзя ничего было узнать, так как все они были крайне сухими и короткими. Она и раньше не любила писать, а со дня своего брака, по-видимому, совсем отказалась от всяческих излияний. Сэр Руперт выскочил из фаэтона, которым сам же правил, бросив вожжи груму, направился к конюшням, отвесив общий поклон всем стоявшим на лестнице.

— Руперт, куда же ты? — крикнула миссис Вальдзингам, между тем как полковник поспешил высадить Оливию из фаэтона.

— Я иду в конюшню выкурить трубочку, — ответил баронет. — Я сидел так долго в этом проклятом вагоне, что чувствую потребность пройтись по свежему воздуху.

Было очевидно, что сэр Руперт вынес немного пользы из своих путешествий. Политура не пристает к грубому дереву, она требует, чтобы поверхность была хоть как-то подготовлена к ее приятию. Так и на угрюмого, невосприимчивого сэра Руперта не произвели впечатления ни величественные картины природы, ни прекрасные произведения искусства, ни ясное небо Италии, ни классические лица ее жителей — ничего из того, что так облагораживает чувства и вкус. Он вернулся на родину более резким и неприятным, чем прежде; одет он был неряшливо, чего не случалось раньше, когда майор сам выбирал для него предметы туалета. Его костюм был куплен в одном месте, шляпа — в другом, жилет, шпоры и галстук — в третьем и четвертом. На груди блестело множество драгоценных камней; все магазины Пале-Рояла были перерыты им сверху донизу в поисках необходимого количества изумрудов, рубинов, опалов, аметистов, яхонтов и бирюзы. Пальцы его рук были покрыты перстнями; часовая цепочка изогнулась под тяжестью висящих на ней печатей и брелоков.

— Пусть знают, что я в состоянии купить все, что у них есть хорошего, — говорил он, когда подозревал, что ему оказывают слишком мало почестей.

Он кричал и сыпал проклятиями, разговаривая с хозяевами гостиниц; в особенности же он злился, видя, что его не понимают, и начинал вопить, чтобы заставить их выполнить его распоряжения! Несмотря на презрение к немецким винам, он пил их в изобилии, так что по Австрии, Пруссии и Бельгии проехал в бессознательном состоянии. Он зевал перед замечательными картинами; повышал голос в церкви, бесцеремонно звеня своими золотыми шпорами. Даже курьер, который сопровождал его, пожал плечами и оставил его на произвол судьбы.

— Для леди Лисль, — сказал он, — я готов сделать все, но для этого чучела…

Он закончил свою фразу энергичным ругательством и, садясь в омнибус, сказал во всеуслышание; «Я умываю руки, и будь что будет. Он хуже и несноснее всех прочих англичан!»

Так он и уехал, предоставив баронету самому проверять счета в гостиницах и болтать разный вздор со слугами ресторанов.

Что в это время делала Оливия, не привыкшая скрывать свои мысли и чувства? Страдала ли она, когда человек, которому она клялась в любви и послушании, доходил до такой степени самодурства, что даже самые вежливые хозяева гостиниц не могли удержаться, чтобы не выказать ему своего отвращения? Все эти безобразия не трогали ее: Оливия с ледяным равнодушием смотрела на выходки мужа. Будь баронет собакой, надоедавшей всем, то она и тогда, наверное, сочла бы себя обязанной извиниться за его поведение. Но он был человеком — или считался им, и молодая женщина никогда не выказывала чувства удивления, досады или грусти; ее презрение к мужу было настолько сильным, что она притворялась, будто не слышит его и не видит. Когда ему приходила фантазия идти наперекор желаниям жены, она не жаловалась, но упорно настаивала на своем. А так как сэр Руперт и физически был послабее ее, она таскала его по всевозможным картинным галереям до тех пор, пока он не падал от усталости. Леди Лисль вызывала общее восхищение, и это обстоятельство было очень приятно пустому и тщеславному сэру Руперту Лислю.

— Не жалейте моих денег, дорогая Оливия, — сказал он ей однажды. — Бросьте их в окно, если это вам нравится! Этого добра у моего банкира вдоволь. Докажите этим чопорными иностранцам, что жена богатого английского баронета стоит по меньшей мере шестерых герцогинь, которые имеют не больше четырех или пяти сотен фунтов годового дохода и питаются одной морковью и капустой.

Но поездка окончилась, и леди Лисль вступила в замок своего мужа в качестве его новой полновластной хозяйки. Клэрибелль приготовилась удалиться из Лисльвуда, как только новобрачные вернутся домой. На другой день после приезда леди Лисль наткнулась на свекровь, одетую в дорожный костюм.

— Что вы делаете? — воскликнула Оливия. — Чьи это чемоданы?.. Миссис Вальдзингам, неужели вы хотите уехать?

— Я решила проститься с вами, леди Лисль, — холодно ответила Клэрибелль. — Во время вашего медового месяца я оставалась в замке моего сына исключительно как гостья. Я отправляюсь в Брайтон, где сняла себе квартиру. Сэр Руперт потрудился высказать мне со всей возможной ясностью, что нам нельзя жить вместе, хотя я поняла это гораздо раньше.

Леди Оливия слушала ее с глубоким изумлением, затем схватила Клэрибелль за руку и потащила ее в библиотеку.

— Ну, миссис Вальдзингам, — начала она, усадив свекровь в кресло у окна, — объясните же мне суть дела! Сэр Руперт оскорбил вас?.. О, я не сомневаюсь, что он способен оскорбить свою мать! — добавила она, заметив движение Клэрибелль, которая, покраснев за сына, постаралась скрыть лицо от глаз невестки.

— Дорогая миссис Вальдзингам, — продолжала Оливия, — знаю, что я имею меньше всех право высказывать вам подобные горькие истины. Каким бы ни был ваш сын, я, конечно, не должна говорить о нем дурно! Я этого не делала и никогда не сделаю. Я не особенно стесняюсь в выражениях, когда говорю с ним, но не позволяю себе ничего подобного в разговоре с другими… Милая миссис Вальдзингам, я умоляю вас не уезжать из дома лишь потому, что в него вошла я! Хоть я и не принадлежу к числу людей общительных и приятных, но у меня не возникнет желания огорчить вас даже в мыслях. Если вы можете сочувствовать созданию, которое никогда не знало ласки матери, то вы сжалитесь надо мною! Сестры мои никогда не любили меня, а теперь они завидуют моему положению… Помоги мне Бог!.. Сжальтесь надо мною и любите меня, если вы в состоянии исполнить эту просьбу! Позвольте мне считать и называть вас матерью, которой я не знала!

Леди Лисль опустила свою прекрасную головку на плечо Клэрибелль и горько зарыдала.

Это короткое свидание имело огромное значение для обеих женщин. Миссис Вальдзингам осталась в Лисльвуде, но наотрез отказалась жить в замке, а выкупила дом и земли, принадлежавшие когда-то ее тетке, мисс Мертон, которые находились в чужих руках со дня бракосочетания Клэрибелль с сэром Реджинальдом Лислем.

Все окрестные жители не замедлили убедиться, что Оливия Лисль щедро тратит деньги баронета. Она пригласила в замок столько гостей, что все мансарды и чердаки были переполнены лакеями и горничными. Она начала вести самую веселую и шумную жизнь; давала праздники в парке, причем главная аллея иллюминовалась бесчисленным множеством разноцветных фонарей; сама управляла постройкой новых конюшен с прекрасными соломенными крышами и заполнила их охотничьими лошадьми. За замком устроили манеж, в котором она ежедневно ездила верхом, перескакивала через воображаемые препятствия и выделывала всевозможные штучки. Давно уже забытая коллекция мячиков была приведена в надлежащий порядок, и поселяне часто видели на дворе группу игроков, во главе которых стояла миледи. Все это делалось без участия сэра Руперта. Он подписывал чеки под диктовку жены — один взгляд ее великолепных черных глаз в зародыше убивал все его возражения. Безумная любовь, которая заставила его так спешить со свадьбой, давно уже остыла. Жена принадлежала ему безраздельно, и сознания этого было для него вполне достаточно. Хотя леди Оливия и держала его в ежовых рукавицах, он видел в ней только часть своего богатства, которым он мог распоряжаться так же, как распоряжался лошадьми и собаками. Он боялся последних не меньше Оливии, но он купил их всех: жена, собаки, лошади сделались его собственностью, дальше желания баронета не заходили.