Борис Земцов - Зона путинской эпохи

• Название: Зона путинской эпохи
• Автор: Борис Земцов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-4438-0134-6

Борис Земцов в бытность зам. главного редактора «Независимой газеты» попал в скандальную историю, связанную с сокрытием фактов компромата, и был осужден за вымогательство и… хранение наркотиков. Автору предстояло провести 8 лет в зоне строгого режима. Однако в конце 2011-го, через 3 года после приговора, Б. Земцов вышел на свободу, – чтобы представить читателю уникальную книгу о современной зоне. Основу книги составил дневник, который автор вёл в неволе, и большую часть которого ему правдами и неправдами удалось переправить на волю.

Автор предупреждает: никто ныне не застрахован от тюрьмы! А все потому, что в нынешней ситуации власть вынуждена будет выполнять свои обязательства перед народом и сажать олигархов, или, если она этого не сделает – придется сажать тех, кто будет требовать от власти исполнения своих обещаний. В условиях такой непредсказуемой ситуации почитать эту книгу будет полезно и простым гражданам, и олигархам.

Интеллигент на зоне – основная тема книги известного журналиста Бориса Земцова.

---

Еще в Березовке, в зоне прежнего моего нахождения, я обратил внимание, что среди моих соседей, граждан республики (скорее, конечно, монархии) ФБУ ИК немало мясников, забойщиков скота. Это вовсе не значит, что из всех сидящих на строгом режиме добрая треть или четверть составляют люди этих профессий, но факт неоспоримый – представители этого ремесла здесь очень заметны. На свободе можно прожить 30,40, 50 лет и ни разу не встретиться с живым забойщиком скота, даже не иметь повода вспомнить о существовании подобной профессии, а здесь… сплошь и рядом. Выходит, регулярное убийство животных, постоянная возня с кровью, хлопоты по расчленению, разделке и тому подобное, связаны самым тесным образом с характером, наклонностями, привычками. Мой доморощенный вывод подтвердил Чезаре Ломброзо. Он еще сто с лишним лет назад обратил внимание на ту же тенденцию. С помощью уже научных приемов, основательно изучил ее и сделал вывод: мясники составляют весьма значительную пропорцию осужденных (37 на тысячу). Похоже, кого-то чужая кровь манит к себе, а тем, кто приходит к ней, навязывает, диктует, свои нормы поведения.

* * *

Почти каждое утро, сразу после поверки на чахлую сиротскую клумбу, что разбита рядом с нашей локалкой, приходит старик из 11-го барака (из того барака, где содержатся зеки старше 60-ти и инвалиды). Очки, в которых дужками служат грязноватые веревочки. Шаркающая походка. Лысина в венчике седого пуха. Не очень опрятная роба. Что-то среднее между «депутатом Балтики» (в советские времена был такой фильм, где главный герой – профессор-гуманитарий из «бывших», что откликнулся на призыв большевиков послужить новой власти) и гулаговским доходягой. Он наводит порядок на клумбе, ухаживает за цветами. А еще этот человек угловатыми стариковскими движениями ловит пчел, собирающих последний в этом году мед, сажает их себе на шею, грудь, поясницу, лечится пчелиными укусами от своих хворей, при этом он разговаривает с пчелами, извиняется за причиненные неудобства, что-то рассказывает о своем нынешнем житье-бытье, делится планами на неблизкое свое вольное будущее. Бесполезно прислушиваться, чтобы уловить детали, ибо говорит старик на чудовищной смеси украинских и русских, сильно испорченных неправильными ударениями и окончаниями, слов. Впрочем, это неважно, как неважно вникать в подробности «делюги», по которой он оказался здесь. Главное, этот старик демонстрирует еще один очень индивидуальный, со стороны, возможно, отдающий тихим сумасшествием, способ выживания в этих условиях. Удачи тебе, старик! Дай бог дожить до освобождения и увидеть тех, кто ждал тебя все это время!

* * *

Перечитал мемуары Евгении Гинзбург «Крутой маршрут» (знаменитая хроника времен культа личности). Перечитывал, разумеется, уже с учетом собственного арестантского опыта, что-то заставляло недоверчиво хмыкать, что-то откровенно раздражало, что-то вызывало искреннее уважение. Обратил внимание на фразу про «зоологическую ненависть» начальства (речь идет, разумеется, о гулаговском начальстве 30—40-х годов XX века) к интеллигенции. Сразу вспомнил, как реагируют иные контролеры, досматривающие нас на входе в «промку», видя в моем прозрачном пакете газеты или книгу. «Опять макулатуру с собой тянешь?…», «Ты что, в библиотеку собрался?…», «Грамотный, что ли?…» – пожалуй, это самые вежливые реплики по этому поводу Помню глаза отрядников[8], и прежних и нынешних, что заполняли какие-то анкеты, и на вопрос об образовании слышали от меня: «Высшее, два высших». Помню и поведение контролера, что при последнем шмоне хозяйничал в нашем проходнике. Открыв мою тумбочку, он обнаружил в ней, прежде всего, книги. Много книг. Что-то было взято в местной библиотеке, что-то дали почитать соседи, что-то пришло в посылке от жены и детей, что-то присылали сестра, племянник, друзья. 3. Фрейд, Ч. Ламброзо, томик серии ЖЗЛ о бароне Врангеле, монография об И. Ильине, мемуары гэкачеписта В. Крючкова, сборник повестей Ю. Трифонова, стихи Н. Рубцова, книги по истории, философии, этнографии, религиоведению. Контролер, сержант-сверхсрочник, известный всей зоне по кличке Володя Кретин, брал по очереди каждую книгу, тренированным движением прощупывал переплет (нет ли чего запретного), пролистывал каждую страницу (а вдруг там запрятаны денежная купюра, СИМ-карта или что-то еще «не положенное»), беззвучно шевелил губами, читая названия. Он молчал, но лицо его в этот момент говорило о многом. Была б его воля, с превеликим удовольствием, выгреб бы он всю эту литературу из тумбочки, вытащил в локалку, и… запылала бы ясным пламенем вся эта мудрость. «Грамотный зек – опасный зек». «Читающий зек – подозрительный зек». Вечные истины для системы, в недрах которой я ныне нахожусь. Соответственно, в этом пунктике (имеется в виду образованность, интеллигентность и элементарная грамотность) нынешние мои «охранители» и «воспитатели» ничем не отличаются от своих гулаговских коллег, чьи нравы увековечены в мемуарах Евгении Гинзбург. Ну да Бог им судья…

* * *

В зоне почти не поют песен. Во всей колонии ни в одном отряде, нет, кажется, ни одной гитары. На инвалидном стариковском бараке есть гармонь, потрепанная, хрипящая, дышащая на ладан, как и ее хромой, вечно не бритый, надрывно кашляющий хозяин. Иногда он выходит с ней в локалку. Рвет мехи. Поет, отчаянно перевирая слова и мелодии, песни из репертуара звезд советской эстрады 70-х годов прошлого века. Ясно, что уйдет этот человек (освободится или умрет), и с музыкой в зоне будет покончено окончательно. Куда же делся легендарный «блатняк»: душещипательные баллады о благородных бандитах, ворах-филантропах и жестоких прокурорах, коверкающих их судьбы, коварных мусорах, горячей «жиганской» любви? Увы, все это теперь только на кассетах, дисках DVD, в записях на мобильных телефонах. Выходит, прогресс убил живую арестантскую песню и, похоже, этому уникальному жанру народного фольклора уже никогда не возродиться? Жаль…

Но почему тогда блатной жанр так популярен в иных, «благополучных» слоях общества? Почему и благородные владельцы элитарных охотничьих ружей, и хозяева уникальных автомобилей ручной сборки, и почтенные заслуженные вояки в отставке, и эстрадные кумиры, и отважные дальнобойщики, и отвязанные автолайнщики – потребители и распространители этого пласта массовой культуры?! Думаю, не сложно догадаться…

* * *

Был бы я большим начальником в Российском тюремном ведомстве, обязательно издал бы специальный приказ, строго запрещающий сотрудникам администрации колоний… грызть семечки. По крайней мере, в рабочее время. Ничто так не разрушает авторитет ведомства, ничто так не мешает зекам уважать (да что там уважать, просто признавать в них людей!) его сотрудников, как вид, этих самых сотрудников, усыпанных шелухой, лузгающих, сплевывающих, жующих, брызгая слюной. Возможно, в других зонах все по-другому, но в этой колонии именно так: сотрудник администрации, прежде всего, прапорщик, не говоря уже о сержантах-сверхсрочниках – это, прежде всего, существо лузгающее и сплевывающее. Портативные, вполне современные рации в их руках на подобном фоне смотрятся, как некое недоразумение.

* * *

Днем, вечером, на работе, на спортгородке, порою даже среди ночи, почти во сне в мозгу рождается много любопытных, кажется оригинальных, мыслей, выводов, замечаний, так и просящихся на бумагу в сокровенную тетрадь. Однако, выдается момент, уединяешься с этой самой тетрадью, собираешься записать все это, и… с ужасом обнаруживаешь, что доверить бумаге практически нечего. Что-то уже кажется пустяком, совершенно не достойным внимания, что-то нескромным, что-то просто банально забываешь. Из этой ситуации есть два выхода. Первый: копировать некоторых «великих», не расставаться с карандашом и бумагой даже по ночам, чуть что, сразу фиксировать свои «перлы» для грядущих книг. Второй: отнестись ко всему этому философски – что успел, вспомнил, записал – хорошо, что забыл – ничего страшного, значит, это не так важно. То, что важно, рано или поздно, все равно всплывет, напомнит о себе, а пустяков, третьестепенных деталей – не жаль. Мозг, сознание «на автомате» всегда готовы произвести своего рода естественный отбор: зерна к зернам, плевелы – в мусор. Скорее всего, изберу именно этот «второй» путь. Хотя и есть тут, что-то очень близкое к самой обыкновенной лени, безволию, неспособности организовать собственный труд. Грустно в этом себе признаваться.

* * *

Еще одна новость из разряда «мордобойных», на этот раз пострадавший – Ян Цыган из нашего барака. Сценарий очень похожий на все предыдущие – вызвали Цыгана на «вахту», и там дюжие прапорщики несколько минут «помогали» ему искать «пятый угол». Били «грамотно», стараясь не попадать в лицо и в голову. Сразу после экзекуции Яна «закрыли» в изолятор, формулировка туманная – «нарушение режима дня». Срок – 15 суток. Кстати, о формулировках, по которым здесь сажают («закрывают») в изолятор. Их совсем немного: «нарушил распорядок дня», «курил в неположенном месте», «покинул самовольно локальный участок» и т. д. Никогда в этих формулировках не упоминается ни «нахождение в нетрезвом состоянии», ни «употребление наркотиков», ни «пользование мобильным телефоном». Похоже, администрация сознательно, тщательно избегает упоминать о подобных нарушениях в своих документах. Чтобы информация не просачивалась «наверх». Чтобы не нарушалась картина общего дисциплинарного благополучия. И здесь «двойная бухгалтерия»! И здесь программа «пыль в глаза»!