Джавахарлал Неру - Открытие Индии

• Название: Открытие Индии
• Автор: Джавахарлал Неру
• Издательство: Издательство инстранной литературы
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1955

Эта книга видного политического и государственного деятеля, одного из лидеров национально-освободительного движения в Индии, ее первого премьер-министра Джавахарлала Неру была написана им в тюрьме в 1944 году, в момент, когда борьба за освобождение страны от колониального владычества близилась к победному завершению. В ней рассказывается об истории, драматических страницах освободительной борьбы, культуре, религии, быте и традициях Индии. Автор размышляет о важнейших проблемах жизни индийского народа.

---

Индуизм как вера расплывчат, аморфен, многосторонен; каждый понимает его по-своему. Трудно дать ему определение или хотя бы определенно сказать, можно ли назвать его религией в обычном смысле этого слова. В своей нынешней форме и даже в прошлом он охватывает много верований и религиозных обрядов, от самых высших до самых низших, часто противостоявших или противоречивших друг другу. Смысл его можно выразить в словах: живи и жить давай другим. Махатма Ганди пытался дать ему следующее определение: «Если бы меня попросили определить индусское вероисповедание, я сказал бы просто: поиски истины ненасильственными средствами. Человек может не верить в бога и все же называть себя индусом. Индуизм— это неустанная погоня за истиной... Индуизм есть религия истины. Истина — это бог. Отрицание бога нам ведомо. Отрицание истины нам неведомо». Истина и ненасилие,— так говорит Ганди. Но многие видные и убежденные индусы заявляют, что ненасилие, как понимает его Ганди, не составляет существенной части индусского вероисповедания. Таким образом, в качестве отличительной черты индуизма у нас остается всего лишь истина. Это, конечно, не определение.

Поэтому неправильно и нежелательно употреблять слова «индус» или «индуизм» в применении к индийской культуре, даже когда дело касается далекого прошлого, хотя главным выражением этой культуры были различные стороны мышления, воплощенные в трудах древних авторов. Еще более неправильно употреблять эти термины в таком смысле в наше время. Пока старая религия и философия были преимущественно определенным образом жизни и миросозерцанием, они являлись в основном синонимами индийской культуры. Но когда появилась более строгая религия со всем ее ритуалом и обрядами, индуизм стал означать нечто большее и в то же время нечто гораздо меньшее, нежели вся культура в целом. Христианин или мусульманин мог приобщаться и зачастую приобщался к индийскому образу жизни и культуре и все же оставался по своей религии ортодоксальным христианином или мусульманином. Он индианизировался и становился индийцем, не переменив своей религии.

Правильным термином, обозначающим «индийский» в применении к стране, культуре или исторической преемственности наших традиций, будет «хинди», производное от «Хинд», сокращенной формы слова Индостан. Название «Хинд» попрежнему широко употребляется для обозначения Индии. В странах Западной Азии — в Иране и Турции, в Ираке, Афганистане, а также в Египте и других странах Индию всегда называли и все еще называют «Хинд». Все индийское именуется «хинди». «Хинди» не имеет никакого отношения к религии, и индиец-мусульманин или индиец-христианин в такой же степени хинди, как и лицо, исповедующее индуизм как религию. Американцы, называющие всех индийцев индусами, не так уж неправы. Они были бы совершенно правы, если бы употребляли слово «хинди». К сожалению, «хинди» ассоциируется в Индии с определенным шрифтом— деванагари, пришедшим из санскрита, и поэтому его стало трудно употреблять в его более широком и более естественном значении. Быть может, когда утихнут нынешние споры, мы сумеем вернуться к первоначальному и более удовлетворительному использованию этого слова. Сейчас индийца называют «хиндустани», что является производным от Индостан. Но это слишком длинное слово; кроме того, оно не связано так с историей и культурой Индии, как слово «хинди». Несомненно, было бы странно говорить о древних периодах индийской культуры как о «хиндустанских».

Но какое бы слово мы ни употребили для обозначения нашей культурной традиции, будь то «индийская», «хинди» или «хиндустани», мы видим, что в прошлом господствующей чертой развития индийской культуры и даже народностей было некое внутреннее тяготение к синтезу, вытекающее в основном из индийского философского мировоззрения. Каждое новое вторжение иноземных элементов было вызовом этой культуре, но ему успешно противостоял новый синтез и процесс поглощения. Это был также процесс омоложения, на почве которого выросли новые цветы культуры, хотя основа осталась в общем без изменений.

ДРЕВНЕЙШИЕ ПАМЯТНИКИ. ТЕКСТЫ И МИФОЛОГИЯ

До открытия цивилизации долины Инда древнейшими памятниками индийской культуры, имеющимися в нашем распоряжении, считались Веды. Вокруг вопроса о давности ведического периода было много споров: европейские ученые обычно относят его к более позднему времени, а индийские — к гораздо более раннему. Такое стремление индийцев отодвинуть этот период как можно дальше, усилив тем самым значение нашей древней культуры, представляется весьма любопытным. Профессор Винтерниц полагает, что истоки ведической литературы относятся к 2000 году до н. э. или даже к 2500 году. Это весьма близко подводит нас к периоду Мохенджо-Даро.

Большинство современных ученых относит обычно гимны «Ригведы» к 1500 году до н. э. Однако со времени раскопок в Мохенджо-Даро существует тенденция датировать эти индийские тексты более ранним периодом. Независимо от точной даты вполне вероятно, что эта литература древнее литературы Греции и Израиля и что, в сущности, это один из самых древних документов, находящихся в нашем распоряжении, созданных разумом человека. Макс Мюллер назвал ее «первым словом, произнесенным арийским человеком».

Веды были творением ариев, вторгшихся на богатую землю Индии. Они принесли с собой свои идеи, происходившие от того общего корня, из которого выросла «Авеста» в Иране, и развили их на индийской почве. Даже язык Вед разительно напоминает «Авесту», и отмечалось, что язык «Авесты» ближе к Ведам, чем Веды к тому санскриту, которым написан эпос.

Как должны мы относиться к письменным памятникам различных религий, последователи которых считали эти писания откровением? Анализ и критика этих текстов, а также подход к ним как к документам, созданным человеком, зачастую оскорбляют истинно верующих. Тем не менее нет другого способа рассмотреть их.

Я всегда с неохотой брался за чтение религиозных книг. Мне были не по душе их абсолютистские притязания. Виденные мной религиозные обряды не внушали мне желания обратиться к первоисточникам. И все же я вынужден был взяться за эти книги, ибо незнание их не было достоинством, а зачастую являлось серьезной помехой. Я знаю, что некоторые из них оказали глубокое влияние на человечество, а все, что способно оказать такое влияние, должно обладать какой-то внутренней силой и достоинствами, неким источником жизненной энергии. Мне было очень трудно заставить себя прочитать целиком многие их разделы, ибо, как я ни старался, я не мог вызвать в себе достаточный интерес к ним. Однако красота некоторых текстов очаровывала меня. Временами я наталкивался на какую-нибудь фразу или предложение, которые приводили меня в восторг, вызывая ощущение чего-то поистине великого. Отдельные изречения Будды и Христа сияли глубоким смыслом и казались мне применимыми к нашему времени в той же мере, как и две тысячи или более лет назад, когда они были произнесены. В них была какая-то покоряющая подлинность, неизменность, которых не могли коснуться время и пространство. Такие чувства испытывал я иногда, читая о Сократе или о китайских философах, а также при чтении Упанишад и «Бхага-вадгиты». Меня не интересовали метафизика, описание ритуала и многие другие вещи, очевидно не имевшие отношения к стоявшим передо мной проблемам. Может быть, я не понимал скрытого смысла многого из того, что читал, и, действительно, порой вторичное чтение проливало больше света. Я не прилагал особых усилий понять таинственные места и пропускал те, которые не представляли для меня особой важности. Не интересовали меня и пространные комментарии и глоссарии. Я не мог подходить к этим книгам, да и вообще к каким-либо книгам, как к священному писанию, которое следует целиком и полностью принимать на веру. Такого рода подход к книге как к священному писанию делает мой ум невосприимчивым к ее содержанию. Я относился к ним с гораздо большей теплотой и непредубежденностью, когда мог рассматривать их в качестве произведений, созданных людьми, весьма мудрыми и прозорливыми, но все же простыми смертными, а не воплощениями или глашатаями божества, о котором я ничего не знал и в которое я не верил.

Способность человеческого разума и духа подниматься на большие высоты и стараться затем поднять до этих высот других всегда казалась мне более замечательной и величественной, нежели превращение человека в глашатая божественной или высшей силы. Некоторые из основоположников религий были замечательными личностями, но вся их слава меркнет в моих глазах, когда я перестаю думать о них как о человеческих существах. Развитие разума и духа человека — вот что производит на меня впечатление и обнадеживает меня, а не использование человека в качестве агента для передачи послания.