Наталья Столярова - Дмитрий Русский

• Название: Дмитрий Русский
• Автор: Наталья Столярова
• Жанр: Фэнтези

---

Маша села на багажник боком, как это умеют делать только девчонки. Одной рукой взялась за ремень Тимура. А второй махнула Митяю. Ему показалось, что она сказала какое-то слово…

Тимур объехал снеговика, калитка сама распахнулась… И Митяй увидел, что на Маше — синий русский сарафан и голубенькая нитка бус на шее. И волосы заплетены в длинную золотистую косу…

А велосипед с ними просто исчез, будто растворился в морозном воздухе.

Утром, когда все собрались на завтрак, почему-то никто не вспомнил о Маше. У Митяя мелькнула догадка. Он заглянул в Машину комнату и спросил у Лины:

— А это чья кровать?

— Ничья. Ирина поставила на всякий случай. Мы ведь не знали, кто к нам приедет. Вдруг — девочка? Мальчишек у нас и так больше.

В школе к Митяю больше никто не приставал. А Длинный после драки и вообще не появился. Семёныч сказал, что его в другую школу перевели, в математическую. Туда ему и дорога.

На перемене Митяй заглянул в соседний класс. На столе лежал раскрытый журнал. Нашёл в колонке букву «П»: Петрова, Патрушев, Пельц. И всё. Редкой фамилии — Понедельник — в списке не оказалось.

На всякий случай Митяй небрежно обратился к мелкому пацану с первой парты:

— А Машка у вас есть?

Тот поправил очки и серьёзно ответил:

— Есть. Целых две штуки — Андреева и Бутузова. Тебе какую?

— А других нет?

— Пока не завезли. Нам и этих хватает. Нет больше Машек!

Теперь Митяй знал, что делать. Он понял, что попал в Ковчайск не просто так. Когда-то прочитал в одной книжке: «случайность — проявление и дополнение необходимости».

* * *

В жизни Митяя было то, что ему очень хотелось забыть. Но безжалостная память всё возвращала, бередила то место, что уже начинало покрываться лёгкой корочкой. Ещё чуть — и заживет… Но нет.… Не получалось.

Тогда Митяй жил в Доме ребёнка. Тот же детский дом, только для маленьких. И он, как все, ждал свою маму. Что она придёт и заберёт его домой. Так бывало. Забрали ведь Мишу и Ромку. Дойдет очередь и до него. Только надо подождать.

Однажды вечером над кроваткой склонились дежурная медсестра Соня и незнакомая тётенька. Он знал, как пахнет Соня — белым халатом, лекарствами, борщом и мылом. А вот эта… пахла совсем по-другому… Как будто цветами и немножко мандарином, который был в новогоднем подарке.

Они разговаривали шепотом.

— Вот он.

— Я вижу. Такое не забудешь.

Незнакомка наклонилась ещё ниже, и Митяю больше всего на свете захотелось обнять её и уже никогда не отпускать. Но он испугался. И продолжал делать вид, будто спит. Лучше она сама разбудит его. И тогда он быстро соберёт свои вещи — они всегда лежат наготове, в мешочке, на котором вышит лопоухий заяц.

Но женщины отвернулись и вышли. Куда? Он тихонько встал и покрался по коридору. В дежурке горел свет. Митяй замер возле двери. Говорили они негромко… Тогда из этого разговора он почти ничего не разобрал. Но была у Митяя особенность: он запоминал намертво всё, что слышал. И много лет подряд прокручивал старые «магнитофонные записи», пока не разматывал спутанные клубки слов до конца и не понимал всё.

Соня тогда спросила:

— Это точно он?

— Ну, конечно. Я же говорю: не забудешь…

Мы лежали с его матерью в одной палате. Люция казалась такой счастливой. В больнице все почему-то откровенничают. Она и рассказала, что Антон женился на ней из-за ребёнка. Так решили его родители. Сказали: не позволят марать честь семьи. Отец Антона — мэр города, мамаша — директор школы. А Люция из простых, её мать — одиночка. Ткачихой работала на фабрике.

Я-то сама девочку хотела, потому что комната была у меня — в женском общежитии. Мужа нет, родных нет, помогать некому.

— А рожать как решилась?

— Возраст подошёл, и любила сильно. Женатого. Дочку надумала для себя родить. Сам-то красавец был…

А Люция мальчика ждала. Больше для Антона. Мужчины ведь всегда о сыне мечтают. У меня родился мальчик, и у неё тоже. Только мой помер, и суток не прожил, а у Люськи сыночек здоровый оказался. Но когда принесли первый раз, я помню, она закричала страшно и бросила его на кровать. И больше ни разу на руки не взяла. Я мальчонку и кормила. А потом доктор попросил меня бумагу подписать, что я отказываюсь от своего ребёнка и всех прав на него. Какой ребёнок, спрашиваю. Его же нет…

Люська мне и сказала, что нужно документы подменить: ей моего мёртвого отдадут, а от люськиного я откажусь, как от своего. А самого мальчишку — в детдом.

— Да, бывает такое…

— Она обещала, что похоронят моего малыша, памятник поставят, могилку покажут. Только фамилия там будет другая. Что я судьбу ей спасу, ведь такого урода она взять не может — Антон его не признает. Я согласилась: мёртвого ребёнка не вернешь, а от фамилии на памятнике, тоже ничего не изменится. А у Люции, может, жизнь сладится, ещё детки будут. Нормальные. Только я твёрдо сказала: сама этого ребенка сдавать в детдом не буду, пусть уж решают, как хотят.

Они замолчали. Митяю показалось, что кто-то плакал. Потом женщина заговорила снова:

— После уж сестра-хозяйка мне сказала, что сама снесла мальчика к Дому малютки и на крыльце оставила. Написала в записке «Дмитрий Антонович русский». Фамилию не стала, конечно, писать. Нельзя. Это она национальность написала. А у вас мудрить не стали, фамилию дали — Русский.

— А сама-то пришла зачем?

— Да на сердце неспокойно… Думаю, дай посмотрю на мальчишку. Как ему тут?

— Пока нормально. Он ведь не знает… В зеркала они не глядятся. А маленькие у нас — не злые. Стараемся. Вот дальше, бедному, достанется. Хлебнёт лиха…

— Я вот вещи принесла. Хорошие. И фрукты. Передайте ему. Только не говорите ничего. А то мать будет ждать…

Митяй запомнил разговор дословно. И хотя в ту ночь почти ничего не понял, но решил прямо с утра найти зеркало. А в Доме зеркал не было. То ли заведующая такая умная — решила их не заводить: ещё наглядятся на себя за всю жизнь… То ли просто — не было надобности: работали здесь женщины пожилые, с печатью усталости и печали на лицах. Прихорашиваться некому.

Митяй начал обход Дома и все-таки нашёл место, где зеркало было — в кабинете заведующей. В щелку увидел: большое. Оно висело в простенке, между двумя окнами.

Он караулил весь день, с перерывами. Но кабинет ни разу не оставался пустым. Митяй узнал, что заведующую зовут Нина Петровна, несколько раз слышал, как отвечала по телефону: «Да, я, Нина Петровна».

Она выходила, конечно, но всегда закрывала дверь на ключ. Но Митяй дождался. По коридору спешила нянечка. Она тяжело топала ногами и приговаривала на ходу: «Батюшки мои…» Распахнула дверь в кабинет:

— Нина Петровна, скорей! Толику Ярцеву плохо совсем. Умирает он…

Они вместе выбежали из кабинета, а Митяй тихонько проскользнул внутрь. Подошёл к зеркалу. Долго всматривался в отражение. Несколько раз провел рукой по лицу, будто хотел стереть то, что увидел.

Потом осмотрелся, взял со стола тяжёлую железную штуковину — подставку с двумя рожками — и изо всех сил ударил по блестящему стеклу.

Он успел убежать. Только вечером услышал, как шептались нянечки:

— В кабинете-то у Нины — зеркало вдребезги…

— Да, плохая примета. Быть несчастью…

Но всё обошлось. Выздоровел Толик, и не случилось ни пожара, ни наводнения. А то, что происходило в душе маленького Митяя, никого не интересовало…

* * *

Митяй вернулся из школы раньше всех. Он до сих пор не мог привыкнуть к самому обычному: можно, например, открыть холодильник и выбрать то, что хочется. Сегодня он решил первый раз в жизни пожарить яичницу-глазунью. Он видел, как ловко это делает Георгий, приговаривая: «Блюдо — мужское, самое простое: раз-два и готово…». Митяй смело поставил сковородку на плиту и зажёг газ. Долго прикидывал, какого размера должен быть кусочек сливочного масла… Первое яйцо выскользнуло из рук. Пришлось брать тряпку и подтирать сопливую лужицу. Сковородка уже дымилась, когда над ней удалось разбить два яйца. Желтки почему-то неровно растеклись, и яичница вышла — безглазой. Но как это было вкусно! В чай он положил целых пять кусков сахара и долго пил его, думая о том, что сказала напоследок Маша…

Безо всякого плана Митяй вышел из дома и побрёл — куда глаза глядят. Миновал площадь, какую-то длинную тихую улицу, где встретил всего двух прохожих, и остановился на набережной. Должно быть, летом здесь красиво. Перед ним стлалось застывшее поле реки. Кое-где оно пересекалось чёрточками лыжни, и темнели неподвижные фигурки рыбаков.

Митяй повернулся и пошел в обратную сторону. В голове выстраивались схемы, похожие на пунктиры следов и плавные изгибы лыжни, припорошенной снегом.

Близнецы сказали, что Борис скоро умрет. Подслушали, по обыкновению, разговор взрослых? Или…

Он вспомнил, как Маша в сердцах крикнула: откуда Эти всё знают? Может быть, и в самом деле — знают? Дома, между собой, близнецов так и звали — «Эти». Перед глазами Митяя вставали картинки, которым раньше он не придавал значения. Но они словно дожидались, когда можно будет их сложить — одну к одной.