Моисей Лесман - Тайна трех архивов

• Название: Тайна трех архивов
• Автор: Моисей Лесман
• Издательство: Журнал "Нева"
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1990

Небольшая новелла известного ленинградского библиофила-коллекционера Моисея Семеновича Лесмана о поиске им таинственной владелицы бесценных рукописей Мандельштама, Гумилева, Ахматовой.

---

Моисей Семенович Лесман Тайна трех архивов

Вступительная заметка И. Фонякова

Кто хоть раз побывал в квартире известного ленинградского коллекционера Моисея Семеновича Лесмана — несомненно запомнил это посещение на всю жизнь. Узкая крутая лестница на самый верх старого дома на улице Лизы Чайкиной, медная табличка на дверях: «Квартира охраняется государством»… Увы, состояние самого жилища собирателя едва ли подтверждало эти прекрасные слова: вошедшему сразу бросались в глаза следы многочисленных протечек, постоянно угрожавших собранным здесь раритетам. А раритеты здесь были собраны первоклассные: автографы писателей, книги с их надписями, изобразительные материалы… Ныне издательством «Книга» подготовлено подробное научное описание этого собрания, представляющего огромную культурную ценность.

Но сверх того Моисей Семенович был удивительным рассказчиком. Друзья не раз уговаривали его закрепить на бумаге хотя бы некоторые из его устных новелл. Но, кажется, лишь однажды он внял этим уговорам. Результатом явились несколько увлекательных машинописных страниц. Существует и магнитофонная запись этого рассказа. Знакомясь с нынешней публикацией, читатель наверняка пожалеет, что осталось так мало. Тем более, что при всей своей новеллистической завершенности это история с «открытым» концом: собиратель предполагал продолжить свой поиск.

Может быть, здесь есть подсказка для новых поколений исследователей?

Илья Фоняков

~~~

Друзья мои, люди между собой несхожие, в шутках своих, когда дело касалось моих собирательских увлечений, были стандартно однообразны; если речь шла о собирании рукописей, каждый из них непременно спрашивал меня: «А не хочешь ли (не хотите ли) купить мой автограф? Я бы с тебя (с вас) недорого взял…». Очень остроумным казалось им также предложить мне книги или письма, якобы оставшиеся от прадеда и только что найденные на чердаке дома (дачи), идущего на слом. Сообщалось мне это письменно или по телефону неизвестным лицом. Адрес указывался обычно загородный: Шувалово (в те времена добираться туда было трудно), Озерки или даже Тихвин. Приехав на место, я убеждался, что такой улицы или номера дома не существует, а если адрес правилен, то на мой звонок выходила веселая компания, в восторге от удавшегося розыгрыша, и тащила меня к столу с уже наполовину опорожненными бутылками (не могли меня дождаться).

Поэтому телефонный звонок и последовавший затем разговор не вызвал во мне особого интереса: «Очередная дружеская шутка», — решил я. Незнакомый женский голос спросил, интересуют ли меня рукописи. «Интересуют», — ответил я. «Стихи Мандельштама?» — «Конечно». — «Письма Гумилева?» — «Разумеется». — «Ахматова?» — «Да, да, да», — я уже не скрывал своего раздражения примитивностью шутки и бедностью фантазии ее авторов.

«Я могла бы к вам сейчас приехать…». — «А по чьей рекомендации вы звоните, кто дал вам мой телефон?» — спросил я. «Леонид Иванович Рокк», — ответила незнакомка. Это имя было мне известно; он именовался писателем, хотя членом Союза не был, занимался в основном литературными поделками.

Рекомендация мне не показалась солидной. Весьма сухо я предложил моей собеседнице приехать через неделю, в четверг, к 13 часам — срок, как я полагал, достаточно продолжительный, чтобы охладить пыл организаторов розыгрыша и заставить их забежать ко мне до истечения назначенного срока с повинной и, конечно, с бутылкой.

Но, положив трубку, довольный своей выдержкой, я все же ощутил некоторое беспокойство… А вдруг? А вдруг и в самом деле у моей собеседницы в трех ящиках бюро лежат эти самые клады? «Мандельштам, Гумилев, Ахматова; Мандельштам, Гумилев, Ахматова…». «Тройка, семерка, туз… Тройка, семерка, туз…».

Три карты, которые привели бедного инженерного офицера к печальному концу, возможно, не так жгли сознание Германна, как терзали меня эти три имени: «Мандельштам, Гумилев, Ахматова».

Я не буду подробно описывать муки собирателя, выпустившего из рук уже пойманную им синюю птицу, каждый из вас поймет мое состояние…

День шел за днем, а три карты, то есть три имени, все той же чередой, следуя одно за другим, звучали у меня в ушах или бежали перед моим взором, подобно электрической рекламе; в кресле у парикмахера, в очереди за обедом в столовой, аккомпанируя певице за роялем, я не забывал три имени: «Мандельштам, Гумилев, Ахматова» — они были со мной.

Но время, назначенное мною для встречи, все-таки приближалось. И в четверг, ровно в 13 часов, у входных дверей раздался звонок.

Я открыл дверь незнакомой мне женщине среднего роста, лет 35–37. Следуя моему приглашению, она прошла в комнату, где находилась большая часть моей библиотеки, и, не глядя по сторонам, сразу подошла к стеллажам, на которых стояли русские книги XVIII–XIX вв.

«Ну, это все у нас есть», — как бы про себя сказала она.

«Простите?» — переспросил я. Не отвечая, она продолжала рассеянным, но, как мне показалось, все видящим взглядом скользить по книжным полкам.

Эти первые минуты нашей встречи убедили меня, что ни о каком «розыгрыше» не может быть и речи, а туго набитый портфель, который гостья не выпускала из рук, неодолимо притягивал мои взгляды.

«Ваше имя-отчество?» — спросил я. «Это неважно», — ответила она.

Ответ мне не понравился и невольно заставлял думать о том, что не все чисто-благополучно в делах этой дамы.

Тем временем она села в кресло. «Вы хотите посмотреть что-нибудь из рукописей?» — «Разумеется», — ответил я.

Приоткрыв портфель, но так, чтобы я не мог разглядеть его содержимое, «Хозяйка Медной горы» (так я мысленно назвал ее) долго рылась в бумагах и наконец вынула небольшой листок почтового формата, исписанный хорошо знакомым мне почерком.

«Гумилев?» — полуутвердительно спросил я. — «Да».

«Напечатано?» — «Нет», — твердо ответила дама, передавая мне листок в руки. Я взглянул на строки и, ничего не говоря, подошел к шкафу, из которого вынул книгу Гумилева и открыл ее на странице с «ненапечатанным» стихотворением. Раскрытую книгу и рукописный листок я положил на стол перед моей гостьей. «Напечатано», — сказал я жестко.

«Возможно», — спокойно ответила моя гостья. «Один — ноль в мою пользу», — злорадно подумал я.

Меж тем «Хозяйка Медной горы» уже снова рылась в своем портфеле и наконец вытащила общую тетрадь в черной клеенчатой обложке и дала ее мне. Я с нарочитой небрежностью открыл тетрадь и тотчас понял, что поединок мной проигран со счетом 100: 0 в ее пользу.

На одной из страниц был набросок неизвестного мне стихотворения, рядом план дороги к Большой пирамиде, дальше меню обеда и т. д.

Не надо было быть большим специалистом, чтобы понять: в моих руках никогда никем не виденный дневник путешествия Гумилева по Египту.

Я был потрясен и, вероятно, не смог скрыть этого, а моя гостья, ничем не проявляя своего торжества, ледяным голосом спросила: «А это тоже напечатано?».

Прошли минута-две, прежде чем я, несколько овладев собой, задал ей вопрос: «Как вы цените листок с напечатанным (подчеркнул я) стихотворением?». — «Четыреста рублей», — не раздумывая, ответила владелица портфеля.

Здесь я должен сделать маленькое отступление. Все, о чем я здесь рассказываю, происходило после войны, году в 1948–1949, в период, когда ленинградский книжный рынок был завален ценнейшими книгами и рукописями. За несколько дней до описываемой мной встречи в одном из книжных магазинов продавалась письмо-открытка А. Блока, адресованная В. Зоргенфрею. Цена ее была сорок рублей. Я вынужден был отказаться от покупки — дорого.

Сейчас, в наши дни, дни «книжного бума», мы не можем представить себе, что письмо А. Блока оценивалось в 40 р. (а ведь в переводе на сегодняшние деньги эти 40 р. равны примерно четырем (!) рублям). Но тогда и по этим низким ценам собиратели далеко не всегда могли купить ценную книгу или рукопись, приходилось выбирать: потратить ли на письмо Блока 40 р. или на картину Петрова-Водкина 100 р. (небольшие его работы стоили от 10 до 25 р.). Поэтому оценка стихотворения Гумилева (400 р.) казалась, разумеется, дикой.

Я понял, что путь к этим кладам мне закрыт, о чем я откровенно сообщил моей гостье, объяснив причины моего отказа. То, что я не торгуюсь и откровенно признаюсь в своей неплатежеспособности, по-видимому, ей понравилось.

«Как вы посоветуете мне действовать?» — спросила она.

И дальше привожу наш диалог, важность которого станет вам ясной из моего рассказа позже.

«Почему бы вам не обратиться в библиотеки или архивы?»

Моя собеседница вздрогнула как бы от испуга: «Исключается…».

«Тогда предложите ваши материалы книжным магазинам, частные лица ничего не купят, а букинисты — это последнее, о чем я могу вам напомнить».