Этьен Годар - Соседка

• Название: Соседка
• Автор: Этьен Годар
• Издательство: Эрика
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-85775-016-4

Роковые страсти не канули в Лету, — доказывает нам своим романом создатель знаменитой «Соседки».

В тихом предместье Гренобля живет молодая семья. В пустующий по соседству особняк вселяется супружеская пара. Они знакомятся и между ними завязывается дружба, при этом никто не догадывается, что несколько лет назад двое из теперешних респектабельных соседей пережили бурный роман. Вновь вспыхнувшая страсть — уже между семейными людьми — приводит к трагической развязке…

(Фильм с аналогичным названием снят во Франции. Режиссер Франсуа Триффо. В главных ролях Жерар Депардье, Фани Арданн)

---

Выходя из Английского канала в толчее всевозможных попутных и встречных судов, воистину вдруг ощущаешь себя частицей великого братства народов. Особенно ощущаешь это ночью, когда ходовые огни кораблей качаются во тьме и окружают тебя со всех сторон, но самих кораблей не видать.

И оттого не видно, что за люди плывут вокруг тебя, из каких они стран или, например, какого цвета.

Но все держат приблизительно одинаковый курс и одинаково качаются на одних и тех же волнах под одними и теми же звездами, и одинаково шипит пена под форштевнем. А утром вдруг уже и нет никого. Все отправились своей дорогой, моря хватает на всех.

…Мечеть и оливковая роща на горе притягивали Бернара, как магнит. Конечно, прогулки под палящим солнцем в чужой стране — удовольствие на любителя, но Бернару было действительно очень интересно. Он собирался дня два, не решаясь покинуть близкий и по расстоянию, и в смысле привычки район портовых кабачков, пока, наконец, не понял — сейчас или никогда.

И он пошел. Через всю Латакию, по узким улицам без тротуаров, где велосипедисты, мотоциклисты и маленькие серые ослики едут и бредут, как им захочется, а машины раздвигают толпу бамперами. К удивлению Бернара, он не увидел при этом ни одной лошади, ни одного знаменитого арабского скакуна из тех, что им с Матильдой не однажды случалось кормить сахаром на парижском ипподроме. Здесь скакунов заменили велосипеды. И теперь на велосипеды была перенесена знаменитая восточная любовь к лошадям.

Раньше здесь считалось (об этом Бернар слышал все от того же дядюшки Этьена), что если скакун не звенит от различных частей сбруи и украшений, как трамвай, то это не лошадь, а осел. И вот теперь этот обычай оказался перенесен на велосипеды.

Все попадавшие навстречу Бернару велосипеды оказались украшены сбруями, бляхами, цепочками, перьями и чудовищными восьмерками. Но вершиной оригинальности оказались грузовики. Сплошь разрисованные цветами, орнаментом, русалками. Кабина, у которой чаще всего нет дверцы, оклеена вырезками из журналов и переводными картинками, обвешана колокольчиками и бахромой. Вокруг головы шофера болтаются золотые рыбки, попугаи и куклы. Самый маленький грузовичок испускает столько рева, звяканья и звона, что вполне способен поспорить со средним европейским портом.

Из магазинчиков и сточных канав несло сложными запахами. И без труда становилось ясно, почему родиной современных духов является древний Восток. Ясно, что бороться с таким букетом можно было только с помощью различных благовоний.

Женщины в черном опускали на лица непроницаемую чадру, едва завидев Бернара в конце улицы, и тогда сквозь частую сетку таинственно и будя воображение мерцали прекрасные женские глаза, волнуя и маня. Увы, затевать приключение в восточном стиле Бернар не рискнул.

К тому же вскоре он повстречал девушек совсем другого типа. С винтовками на плечах, в мини-юбках и гимнастерках цвета хаки, они строем маршировали куда-то на одним им известные позиции. Леденящий холодок близкой чужой войны коснулся его кожи, как дыхание арктического ветра. Ближний Восток занимался своим привычным делом, не отвлекаясь на мелочи — он воевал. И Бернар почувствовал себя здесь, среди домов с плоскими кровлями и глухими стенами еще более чужим. Одинокий француз в чужой, непонятной и не очень дружественной стране… И что гнало его из Парижа, что заставило забраться едва ли не на край света и бродить вот по этой богом забытой пыли?

* * *

Он пересек городок и начал подниматься на гору по каменистой дороге среди маленьких домишек, надеясь вот-вот увидеть оливковую рощу, из-за которой он сюда и тащился и которую никогда не видел, а лишь вычитал о ней в старой лоции.

Оливковой рощи не было.

Следует отметить — это был удар. Бернар выдержал его достойно. Стоило столько тащиться по жаре, рискуя получить солнечный удар, а до того читать старую уважаемую лоцию и представлять себе оливковые деревья, и тень под ними, и мечеть со стройным минаретом, и вот приплыть, придти, преодолеть швартовки в портах, штормовое море, дурное настроение, свою хандру, чуть ли не специально явиться аж из самого Парижа — и не найти ничего…

Старые лоции иногда подбрасывают такие шутки. Прошло слишком много времени, что-то изменилось, что-то перестроили…

Гора над Латакией не была украшена оливковой рощей. Она украшена красотой бесконечно голубого неба, спокойным величием очень древних камней и несколькими десятками старых акаций. Ровно шумит ветер. Его шум смешивается с урчанием воды в водонапорной башне. Бернар узнал башню — он пеленговал ее на подходе. Ему стало приятно, словно встретил старого друга.

Всегда странно на земле оказаться возле маяка или какого-нибудь знака, который пеленговал с моря. Как будто линия пеленга, проведенная раньше на карте, связала тебя с маяком или каким-то знаком интимного единения. И маяк знает, что вы знакомы.

* * *

С гребня горы он спускался другим путем и оказался перед холмом, густо-зеленым от частой травы и кустарника. Среди пыльной зелени паслись белые овцы с длинными ушами. А у баранов рога закручивались в устрашающие спирали, и подходить к ним не хотелось.

Начинало смеркаться, в холодеющем воздухе раздавалась перепалка пастухов. Возле маленькой каменной лачуги женщина выбивала из ковра остатки шерсти. Тропинка крутилась по холму, в конце концов выведя его на кладбище. Каменные надгробия непривычной формы охраняли покой усопших.

За кладбищем виднелась мечеть и минареты. Правее мечети вращалась антенна радара.

Едва ли не всякий день встречая арабов на улицах Парижа, Бернар имел, тем не менее, весьма смутное представление о мусульманской культуре и оттого несколько робел. Он шагал через кладбище к мечети с внутренней опаской, которая появляется у всех возле чужих святынь. Вдруг он, неверный, оскорбит святыню сирийцев и его грубо прогонят или уши отрежут?

Окна мечети были забраны решетками. Бернар свернул с тропинки, пробрался сквозь могилы и кустарники и заглянул в невысокое окно. Внутри мечеть показалась ему необычайно пустой. Несколько циновок и голые стены.

С возрастающей робостью (вдруг пришло в голову, что ему здесь могут взять и припомнить оккупацию Алжира) Бернар вошел во двор, огороженный высокими стенами. В центре его был круглый бассейн, полный воды, и фонтан, который не бил.

Рядом находился колодец, и стоял кувшин на каменной земле. В воде фонтана, совершенно неподвижной, отражались черные кипарисы, растущие за оградой. У входа в мечеть стояли сандалии. Дальше сандалий Бернар идти не решился.

Мальчик молился у противоположной стены под навесом. Он не обратил на вошедшего никакого внимания. Вечерние тени уже скользили среди тишины чужой веры, надежды и любви.

Бернар прислонился к стене. Грудь сжало странное предчувствие и тоска. «Пора возвращаться», — подумал он, имея в виду не судно, а Париж.

Глава Девятнадцатая

Матильда с увлечением работала. В творчестве она находила удовлетворение и обретала покой. Оно отвлекало от переживаний, тем более что рисунки понравились Ролану. Это придавало ей еще больший энтузиазм и желание создать что-нибудь оригинальное. Она любила рисовать детей. И для детей. Наверное, она была бы хорошей матерью.

— Я куплю тебе хорошую бумагу и мольберт, — сказал Филипп. — Ведь ты становишься профессионалом. Ролан говорит, что бумагу лучше выписывать из Парижа.

— Я займусь этим сама, — Матильда раскрашивала волосы мальчику, которого нарисовала чудесной черной гуашью.

Она сидела за столом. Горела настольная лампа. В библиотеке, которая стала и рабочим кабинетом Матильды, было уютно и тихо.

— Если этому мальчику сделать светлые волосы, он будет похож на Тома, — заметил Филипп.

— У моего темные волосы…

Действительно, даже не желая того, она нарисовала Тома. Матильда смутилась. Этот мальчик был очень похож на своего отца. Наверное, образ Бернара будет теперь преследовать ее всю жизнь.

Филипп сидел в кресле, перебирая фотоальбомы.

— Странная вещь эти фотографии, — сказал он. — Я бы оставил твои, а свои выбросил.

Стареющему Филиппу было неприятно смотреть на фотографии двадцатилетней давности. Воспоминания навевали тоску. Гораздо приятней было смотреть на снимки Матильды. Вот она в школе, худенькая, угловатая девочка-подросток с огромными черными глазами на бледном лице. А вот лицеистка в темно-синем платье с большим белым воротником. Студентка… Здесь уже другая Матильда. Волосы коротко острижены под «каре» и лежат пышной небрежной шапкой. Узенькие джинсы и вишневый свитер-гольф. Прелестная высокая фигурка. Но глаза уже не те. В них больше грусти. Эти фотографии сближали его с Матильдой. Бедный Филипп видел очень плохо и наиболее мелкие, групповые снимки рассматривал через лупу.