Елена Чижова - Неприкаянный дом (сборник)

• Название: Неприкаянный дом (сборник)
• Автор: Елена Чижова
• Жанр: Русское современное

Елена Чижова – лауреат премии «Русский Букер», автор шести романов, коренная петербурженка. Главным героем ее романов было и остается советское время, которое, как полагает прозаик, в России до сих пор не закончилось.

Героини Чижовой живут в одном неприкаянном доме – СССР и в одном веке – двадцатом, но в такие разные эпохи: тяжкие шестидесятые («Время женщин»), душные семидесятые («Лавра») и революционные девяностые («Терракотовая старуха»). Они совершенно не похожи друг на друга: три старухи из «бывших», воспитывающие немую девочку; вчерашняя школьница, а ныне жена неофита-священника; филолог, ставшая правой рукой «нового русского», – но каждую из них жизнь затягивает, вынуждая играть чужую роль.

---

«Ну, с боевым крещением. – Я чувствую холод под ребрами. – Татьяна Андреевна, – голос Фридриха увещевает, – надо выпить. Через не могу ».

Я делаю глоток – глоток мечты моего бывшего мужа.

«Это… часто?» – «Что вы, – взгляд Фридриха темнеет. – Конечно, нет». – «У них… – Еще глоток. Мечта устремляется вниз по пищеводу. – Был пистолет».

«Вам угрожали?» – Фридрих спрашивает участливо. У меня ноет ребро…

« Они – кто?»

Фридрих хмурится: «Санитары леса. С которыми надо договариваться». Мечта моего бывшего мужа сворачивается комом в желудке. Санитары в черных халатах. После них остался запах пота, смешанного с дорогим одеколоном....

Ты узнáешь ее по запаху, в нашем ревнивом царстве…

Мы с Фридрихом сидим за столом. Я понимаю: договариваться надо . Иначе нас просто убьют. Или придушат. Как жалких домашних кроликов.

Фридрих наклоняет бутылку. Из горла тянется медленная струя. «Почему так… медленно?..» Фридрих заглядывает в бутылочное горло: «Пробка. Там – специальная пробка».

Чужая мечта растекается по жилам, густеет в моей крови. Кровь спекается сгустками, слипается сладким медом. Капля пота бежит по спине. Это – моя мечта: мне хочется превратиться. Стать диким животным: прыгнуть, чтобы разорвать его в клочья. Чтобы он… разорвал меня…

Фридрих встает. Ходит тяжелыми шагами. Его тень наползает на стены, ломается у плинтусов. «Я знаю, о чем вы думаете… – тень клонится в сторону, ускользает в простенок. – Я тоже об этом думаю: когда-нибудь… Не сейчас. Потом вы поймете…»

У меня во рту тошнотворный привкус: разговор Евгения с Татьяной. Татьяна сглатывает вкус металла, которым ей ткнули под ребро. Тень Евгения выбирается из простенка, ложится у раскрытой двери, сворачивается клубком.

Фридрих уходит в кабинет. Рычит в телефонную трубку: «Да. Вы поняли правильно. Я сказал: именно сейчас».

Тень Евгения встречает его в дверях, торопится, припадая на задние ноги. Добежав, замирает в углу.

«Собирайтесь, я отвезу вас домой». Фридрих поводит рукой, словно подзывает к себе. Тень, подобравшись сбоку, тычется лбом. Он шевелит пальцами, ласкает ее, как собаку.

Я надеваю пальто, застегиваюсь на все пуговицы.

Мы выходим на лестницу. Фридрих возится с замками. На лестнице – тьма.

Во тьме мы спускаемся по ступеням. Под ногами хрустят разбитые лампочки – их выбили черные санитары… Мне трудно дышать. Моя кожа высохла, стала кожзаменителем. Я ступаю, как обескровленная тень.

Звук, похожий на верещанье. «Да! – Фридрих отвечает в трубку. – Я же сказал: сейчас. За это я плачу вам деньги ». Голос, женский, отвечает едва слышно. Мне не разобрать слов. «Минут через двадцать», – он кладет трубку.

Мы выходим и садимся в машину.

«Вы… – Я смотрю вперед и слышу только его голос. Голос опускается мне на плечо. – Не будете возражать, если меня – первого?» – «Нет, – я повожу шеей, как будто сбрасываю чужую руку. – Мне некуда спешить».

Мы летим по Московскому проспекту. По сторонам высятся массивные здания – сталинский ампир. Машина въезжает в подворотню, упирается лбом в чужую парадную. Фридрих роется в карманах: «Отвезешь и – сразу обратно. За мной – через час».

«Откуда – час? – Петя бубнит ворчливо. – Разве за час… Еще и заправиться». – Голос Фридриха наливается бешенством: «Надо – заправляйся. Но я ждать не буду. Опоздаешь – пеняй на себя».* * *

«Батюшки! – Яна встречает меня в прихожей. – Никак набралась?!»

«Тихо! – я сбрасываю туфли. – У тебя есть выпить?» Мой язык ворочается с трудом. «Ну даешь! – она пихает мои туфли на место. – Совсем развезло».

Я хочу водки. Просто водки. Чистой. Без всякого запаха.

« Наезд?!  – она не верит своим ушам. – Какой наезд?» – «Обыкновенный».

Я опускаю подробности. Только самую суть.

«И что потом?» – «Все ушли. А мы с ним… пили. Этот, как его…» Яну не интересует название. Ее муж не собирал пустых бутылок – ему доставались полные. «Вдвоем? Ну? – она торопит меня, подливает в рюмку, – и ты наконец ?..» – «Да… – я улыбаюсь искусственными губами, – то есть нет…» Мои губы лопнули, как у черного санитара.

«По-че-му?» – Яна интересуется деловито. «Потому что… – я шмыгаю носом, словно у меня бежит кровь. Кровь накатывает слепыми волнами. – Он позвонил другой женщине». – «Друго-ой? Прямо при тебе? – Яна берет мой стакан. – Да… – допивает, не поморщившись. – Ничего не скажешь: сильный ход».

«Я старая». – «Тоже мысль, – Яна подхватывает невесело. – А может, он ваще ?.. – она вертит пальцами, как будто вкручивает невидимую лампочку. Сейчас она вспыхнет, прольет тусклый свет. – Хотя, судя по всему… – Эта лампочка не вкручивается. – Интересно, – она уводит глаза в сторону, – сколько же он ей платит?..»

Я встаю, отворачиваюсь к плите.

«Ужас! – Яна охает за спиной. – Протекло». – «Что там, что?» – я пытаюсь глянуть через плечо. «Да поверни». Я верчу узкую юбку, изворачиваясь всем телом. На ней – темно-красное пятно. «И, главное, – Яна хихикает, – очень вовремя. Бандитская пуля. Стой так – достану тампон».

Яна подвигает стул, шарит на кухонной полке. «На. Иди в ванну». – «В ванну? – я повторяю машинально. – Откуда… откуда у нас тампон?» – «Оттуда же, откуда всё: из гуманитарной помощи, – она слезает со стула. – Иди-иди, а то весь пол заляпаешь. Кровушка – та же водица, – Яна встряхивает челкой, – дырочку найдет…»

Я сажусь на самый край. Упираюсь чугунными ногами. Ощупываю тампон. Как же этим пользоваться?.. Стягиваю с крючка полотенце, утыкаюсь лицом. Полотенце ничем не пахнет, но я слышу запах. Мне не вспомнить… Кажется, это из Бунина: женщина любила мужчину и нюхала его картуз. Ее любовь пахла по́том и гадким одеколоном. У нас этим пахнет смерть. Прежде чем явиться, брызгает себе под мышки… Memento mori. Дивный едкий запах.

Часть II

Формат ЕГЭ

Высокие дубовые двери. Цветы на мраморных подоконниках. В парадной при входе – турникет. На всякий случай женщина-репетитор носит с собой паспорт. Теперь это вряд ли необходимо: охрана знает ее в лицо. Процедура известна: охранник снимает трубку местного телефона, звонит наверх: «Пришла Татьяна Андреевна…» – всякий раз с вопросительной интонацией: пустить или прогнать?

– Третий этаж. Проходите, пожалуйста.

Эту фразу я слышу два раза в неделю. Если бы не работала на Фридриха – давно, в моей прошлой жизни, – могла бы подумать, что охранники сомневаются в моих умственных способностях. На самом деле это не так. Сомнения в их инструкциях не прописаны: за это им не платят денег .

Максим встречает меня в дверях.

Пожалуй, я могла бы назвать его способным учеником. В анамнезе в меру запущенный русский, обычно мне достается непаханое поле. Спокойная ленца, когда дело касается школьных уроков. Но – начитан, неплохо ориентируется в русской классике: по нынешним временам это редкость; по словам матери, выдающиеся математические способности, впрочем, ни разу не подтвержденные результатами школьных олимпиад. («А “Кенгуру”?» Последние годы эта игра проводится во всех школах: математическая викторина, род добровольного тестирования. «Ну, вот еще…» – отвечая на мой вопрос, он фыркнул презрительно.) В общем, на месте родителей я не торопилась бы с выводами. Похоже, его интересы окончательно не устоялись. Впрочем, на отпрыска у родителей вполне определенные планы. Предполагается, что сын пойдет на экономический, но (как мне кажется) не в наших широтах: английским с ним занимается носитель языка .

Спортивные тренажеры, на стене – плазменная панель. Кажется, это называется домашним кинотеатром. В общем, все как обычно, кроме разве что книг. Не то чтобы много, но у других я не встречала и этого. Судя по корешкам, их покупали в последние годы – на это у меня наметанный глаз. Корешки, стоявшие на наших полках, я узнала бы в любом интерьере.

Свои уроки я привыкла начинать с диктантов. Выбор зависит от подготовленности ученика. С некоторыми приходится начинать с азов. В моей практике это – нередкий случай. С девочкой, живущей на Мойке, мы прорабатываем специальные тексты: в каждом сделан акцент на свою группу правил. С Максимом таких ходуль не требуется. Для него я выбрала другую методику, позволяющую убить двух зайцев.

– Тема сегодняшнего диктанта: «Крестьянская и помещичья Русь в сказках Салтыкова-Щедрина ».

В прошлой жизни мои ученики писали сочинения. Формат ЕГЭ это исключает. Сочинения, написанные моим молодым почерком, пылятся на антресолях. Мне не надо с ними сверяться – все вплоть до самой последней цитаты я помню наизусть.

– …В сказках, применяясь к условиям жесткой политической цензуры, Салтыков-Щедрин пытается найти форму, понятную простому читателю… простому читателю. В мире его сказок действуют две противоборствующих силы… противоборствующих силы: народ и его угнетатели. Первые представлены добрыми и обездоленными зверушками, честными, смелыми и умными… смелыми и умными. Вторые выведены под масками хищников… под масками хищников…