Алекс Ратерфорд - Вторжение в рай

• Название: Вторжение в рай
• Автор: Алекс Ратерфорд
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-59900-4

Некогда маленький Бабур с удовольствием слушал рассказы отца о своих знаменитых предках, Чингисхане и Тамерлане, и не предполагал, что очень скоро сам станет правителем, основателем династии Великих Моголов. И что придет время воплощать в жизнь заветную мечту его рода — поход на Индию…

И вот настал тот час, когда Бабур во главе огромного войска подошел к пределам Индостана. За спиной остались долгие годы лишений, опасностей и кровопролитных сражений. Бабур оказался достойным славы великого Тамерлана. Но сможет ли он завладеть этим богатейшим краем? Или его постигнет судьба многих завоевателей, потерпевших неудачу в Индии? Бабур отчаянно смел и не любит терзать себя сомнениями. А между тем впереди притаилась страшная опасность, способная перечеркнуть не только его замыслы, но и саму его жизнь…

---

Распорядившись произвести опись сокровищ и назначив одного из своих командиров новым наместником Дели, Бабур двинулся с войском на юго-восток, вдоль русла реки Джамны, чтобы соединиться с Хумаюном в Агре.

Стоял такой зной, что Бабур дивился, как вообще что-то живое может шевелиться, однако чем дальше продвигалось войско, тем больше людей начинало попадаться им на пути. А довольно скоро местные жители стали привычным зрелищем: они выходили на поля и дороги, и провожали взглядами проходящее воинство с любопытством, но без особого страха. Бабур установил в своем войске железную дисциплину, и его новые подданные, видимо, уже усвоили, что обижать и грабить их никто не собирается.

Большинство местных мужчин обходились одними набедренными повязками, а вот женщины были обернуты в цветастые ткани, покрывавшие и их головы. На лбах у них красовались красные метки, многие носили в носу золотые кольца. Всякий раз, когда колонна проходила через какое-нибудь селение, наполненное едким запахом пропеченного солнцем навоза, туземцы высыпали навстречу, предлагая на продажу зерно, фрукты и овощи.

Но время шло, и эта бескрайняя, плоская, высушенная безжалостным солнцем равнина, так же, как и однообразный вид населения, стали утомлять Бабура. Ему казалось, что здесь не хватает настоящей жизни. После изнуряющей дневной жары ночи почти не приносили облегчения, ибо к духоте добавлялся еще и писк вездесущих москитов, а все попытки слуг привнести прохладу в его, рассчитанный на куда более холодный климат, шатер, почти не давали результата. Не приносила облегчения и близость Джамны: вид потрескавшейся грязи ее зловонных берегов заставлял его с тоской вспоминать о быстрых, прохладных реках, что протекали в его родной земле, севернее Инда.

На шестой вечер пути колонну догнал гонец, доставивший дар из Кабула. В обитом металлом деревянном ящике, куда в начале пути, видимо, был добавлен лед, он обнаружил дыни, посланные Ханзадой, знающей, как он любит эти фрукты.

Когда Бабур, оставшись в шатре один, отрезал себе кусок и впился зубами в сочную мякоть, к глазам его вдруг подступили слезы: он ощутил себя одиноким изгнанником. Ханзада, действуя из лучших побуждений, хотела доставить ему удовольствие, но невольно причинила боль.

Взяв перо и чернила, Бабур достал свой дневник, к которому в последние месяцы почти не обращался, и начал писать:

«В Индостане мало очарования. Здешний люд непривлекателен с виду… Здесь не сыскать хороших коней, собак, мяса, винограда, ароматных дынь и других вкусных фруктов. Льда здесь нет и в помине, холодной воды не сыщешь, так же как и отменной снеди на здешних базарах. Бань здесь нет, точно так же, как и медресе. За исключением рек, текущих, по большей части в ущельях и лощинах, здесь ни в поселениях, ни в садах, не увидишь проточной воды…»

Он прервался и задумался. Что бы сказал на это Бабури, столько сделавший для завоевания Индостана? То, что он сейчас пишет, похоже на какую-то слезливую жалобу, а чего тот терпеть не мог, так это жалости к себе и всяческого нытья. Он наверняка сказал бы Бабуру, что тому выпал невероятный шанс, и он просто не имеет права пренебречь всем этим. Другое дело, что будь друг сейчас с ним рядом, он, возможно, и чувствовал бы себя иначе.

Запустив руку за пазуху туники, Бабур извлек мягкий кожаный мешочек, в котором хранился Кох-и-Нур, Гора Света. Алмаз светился даже в сумраке шатра, и этот могущественный символ его новых владений облегчил Бабуру душу, влив в него обновленную энергию. Сейчас не время для сожалений. Если Индостан пока и не такая страна, какой ему хотелось бы править, значит, он и его сыновья должны превратить его в край мечты. Их долг создать такую державу, о которой люди веками будут говорить с благоговейным восторгом.

Он открыл чистую страницу дневника и начал писать снова:

«С первого же года своего воцарения в Кабуле я жаждал овладеть Индостаном. И вот, в силу великой милости Аллаха, я победил могущественного противника, султана Ибрагима, и завоевал для себя и своих потомков новую державу…»

Ненадолго задумавшись, он добавил:

«Индостан хорош уже тем, что это огромная страна, изобильная золотом и иными сокровищами…

Да, человек может добиться здесь очень многого, была бы на то его воля…»

По мере дальнейшего продвижения на юг настроение Бабура стало улучшаться. Он стал замечать, что земля здесь не так пустынна и бесплодна, как казалось поначалу. Несмотря на зной и жаркие ветра, здесь расцветали дивные цветы, такие, например, как чудесный красный гудхал, с лепестками даже более насыщенного оттенка, чем гранат, с тонким, изысканным ароматом.

Вместе с новообретенным оптимизмом пришла и мысль, что если он хочет по-настоящему утвердиться в новых владениях, ему следует попытаться лучше понять эту страну и разобраться в ее обычаях. С помощью Барласа, служившего переводчиком, он стал вступать в разговоры с попадавшимися по дороге людьми, расспрашивая крестьян, торговцев и мастеровых обо всем, что привлекало его внимание. Однажды он заметил мужчину в пурпурном тюрбане, бившего колотушкой по большому, как поднос, латунному диску, подвешенному над резервуаром с водой. Как оказалось, это был гхарийяли, хранитель времени. На родине Бабура сутки делились на двадцать четыре часа, а каждый час на шестьдесят минут, но как оказалось здесь, в Индостане, его новые подданные делят день и ночь на шестьдесят частей — гхари, равных, по его счету, двадцати четырем минутам. При этом как ночь, так и день делились на четыре «стражи», или пахар. Гхарийяли отмеряли прохождение каждого пахара, опуская в воду особую емкость с отверстием в днище, на заполнение которого уходил ровно гхари. По прохождении первого гхари хранитель времени ударял в свой гонг один раз, по прохождении второго — дважды, а истечение «стражи» отмечалось частой дробью.

Приметив на рынке подсчитывавшего монеты ростовщика и вступив с ним в разговор, Бабур познакомился с индийской системой счета: сто тысяч равно одному лакху, сто лакхов равно одному крору, сто крор равно одному арбу, и так далее, выше и выше. В Кабуле в подобных огромных числах просто не было практической надобности, но здесь, в Индостане, богатство, по крайней мере богатство правителей, казалось безграничным, и вычислить его позволяла лишь такая система.

Эта мысль не могла не радовать.

Бабур познакомился с местной системой орошения, когда крестьяне разносили по полям в кожаных ведрах воду из колодцев, откуда ее вытягивали ходившие по кругу быки, и отведал сладкого, пьянящего вина из фиников — плодов, до тех пор ему незнакомых. Но прежде всего он стремился узнать побольше о здешних верованиях. Бабур узнал, что индусы верят в переселение душ, а все их сбивающие с толку своей многочисленностью и странным видом боги, эти многорукие женщины, увешанные черепами, и пузатые мужчины со слоновьими головами, представляют собой не более чем различные проявления верховной троицы, или тримутри: Брамы — творца мира, неба и звезд, Вишну — хранителя мироздания, придававшего ему гармонию, и разрушителя Шивы.

Правда, это все равно оставалось туманным, малопонятным и внушающим определенное беспокойство. Как султан Ибрагим, такой же правоверный мусульманин, как и он сам, мог со всем этим управляться? Вновь и вновь Бабуру вспоминались слова храмового жреца: «Я разрушитель».

Довольно скоро выяснилось, что не он один находит Индостан не самым приятным местом. Как-то вечером, когда он сидел перед шатром, надеясь уловить дуновение прохладного ветерка, к нему приблизился Баба-Ясавал.

— Повелитель.

Военачальник почтительно коснулся рукой груди.

— Что у тебя?

Баба-Ясавал медлил.

— Говори.

— Повелитель, среди моих людей замечено брожение. Им не нравится новая земля, жара и эти непрестанные, иссушающие ветра… Многие из них болеют…

Он помолчал: факел высвечивал его искусанное москитами лицо.

— Мы не трусы — ни один из нас не дрогнул в бою, — но этот край нам чужд… Мы хотели бы вернуться в Кабул. Я говорю не только за себя и своих подчиненных, но и от имени многих командиров. Они просили меня поговорить с тобой об этом.

— Собери их здесь — немедленно!

Баба-Ясавал говорил от чистого сердца и высказывал те же мысли, которые всего несколько дней донимали и самого Бабура. Но, услышав их из чужих уст, он вдруг осознал, насколько страстно желает удержать то, чем овладел.

Ожидая, пока соберутся командиры, Бабур тщательно обдумал, что собирался им сказать, а когда те явились, заговорил медленно, взвешенно, не сводя взгляда с их лиц.

— Завоевание — дело нелегкое. Мы потратили годы, преодолели грозные преграды, прошли огромное расстояние, подвергая себя тяготам и лишениям, рисковали жизнью, сражались в великих битвах. По милости Аллаха нам удалось одолеть многочисленных врагов и овладеть огромной новой страной. Можем ли мы теперь бросить все то, что далось нам столь высокой ценой? Как можем мы вернуться в Кабул, отказавшись от того, что Аллах послал нам в руки? Что скажут о нас люди? Что мы убоялись величия?..