Стивен Уайт - Самая лучшая месть

• Название: Самая лучшая месть
• Автор: Стивен Уайт
• Издательство: АСТ, АСТ Москва, Хранитель
• Жанр: Триллер
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-17-043714-6, 978-5-9713-5753-7, 978-5-9762-3293-8

Обычный американец Том тринадцать лет провел в тюрьме — за убийство, которого не совершал.

Теперь доказательства его невиновности наконец-то найдены, — и он выходит на свободу… чтобы бесследно исчезнуть несколько месяцев спустя.

Психоаналитик Алан Грегори, чьим пациентом был Том, начинает собственное расследование. Он помнит, что Том постоянно твердил, что за ним кто-то следит…

Паранойя?

Бред психически больного?

Или — мольба о помощи человека, который слишком много знает?

---

— Но в какой-то момент наступал спад?

Течение биполярного аффективного расстройства определяется, говоря образно, законами гравитации. Взлеты маниакальной стадии рано или поздно заканчиваются падениями в депрессию. Обычно переход от эйфории к отчаянию, как в случае с ньютоновым яблоком, выражается в синяках. Без смягчающей подушки из соответствующих лекарств резкая смена фаз болезни — процесс весьма малоприятный как для больного, так и для его близких.

— Да, в какой-то момент наступал спад. Когда я стал постарше — может быть, классе в шестом, — то уже научился замечать признаки спада заранее, за два или три дня. У нее как будто садились батарейки, ее сумасшедшая активность снижалась, все вокруг стихало, как бывает с выдыхающимся торнадо, а потом… потом она начинала плакать и видеть во всем только печальное. Она почти не разговаривала. Плакала над цветами. При виде дорожных знаков. Помню, однажды мы проехали мимо знака «Уступи дорогу», и у нее полились слезы. Проплакала несколько часов. Я думал тогда, что болезнь — это именно печаль и слезы. У меня и в мыслях не было, что периоды веселья — тоже ее часть, что все взаимосвязано. Я думал, что настоящая она тогда, когда «чувствует себя хорошо». Но потом…

Уж и не знаю, как нам удавалось добираться домой. Без приключений не обходилось. Ломалась машина, кончались деньги, неоплаченные счета в мотелях, кражи в магазинах — чего с нами только не случалось. Если у нее и была какая-то работа, то она теряла ее из-за таких вот отлучек. Никуда не выходила из дома, запиралась в комнате и просиживала там сутками. Обычно приезжал кто-то из родственников, ее братья и сестры. Они о ней и заботились. Иногда приезжал и дедушка, но не часто. В основном мои тети.

Старый дом заскрипел, и Том резко повернулся, стараясь определить источник звука.

— А вы? — спросил я.

Он обернулся ко мне:

— Я возвращался к своей жизни. Моя жизнь, та, какой я ее знал, останавливалась, когда маме «становилось хорошо», и возобновлялась, когда мы возвращались домой. Я взрослел, а ей делалось все хуже. Маниакальные периоды почти не менялись, разве что укорачивались, но интенсивность их возрастала. А вот периоды до и после, когда ею овладевала депрессия, изменились сильно. В худшую сторону.

Я уже отметил для себя, что, говоря о родственниках, Том сказал, что они заботились о его матери. Но не о нем.

— Вам, наверное, тоже становилось все труднее?

Том хотел говорить о матери, меня же больше интересовал тот маленький мальчик, который жил с больной женщиной, но я сомневался, что услышу о нем. Может быть, в другой раз. И еще мне казалось, что я его скоро потеряю, что его унесет в некую область, куда менее спокойную и приятную, чем воспоминания о жизни с психически нездоровой матерью. Мы встречались всего лишь второй раз, и я был готов отпустить Тома в свободное плавание к любым берегам, не предпринимая попыток повернуть его назад.

Таким предполагал я развитие нашей беседы. Но получилось иначе.

Словно специально для того, чтобы доказать, как сильно я заблуждаюсь, Том сказал:

— Она покончила с собой, когда мне исполнилось четырнадцать.

— Извините, мне очень жаль, — машинально ответил я.

Да, мне было жаль его, он потерял мать. Но жалел я также и о том, что допустил ошибку, посчитав, что разговор о матери был не главной, а побочной темой. Прощупывание — или, как некоторые это называют, зондаж — закончилось, и я приготовился перейти в другой режим, который позволил бы этому столь многое потерявшему человеку осознать и понять боль, оставшуюся в нем от самоубийства матери.

Однако у Тома были другие мысли. Пожав плечами, он сказал:

— Мне стало легче, когда она умерла. То сумасшествие, в котором мы жили, ее чередующиеся приступы уже начали по-настоящему меня доставать. После ее смерти я смог наконец сойти с этих американских горок. Конечно, покататься вверх-вниз весело, но только в меру. А какое может быть веселье, когда ты теряешь контроль над подъемами и спусками. Представьте, что бы вы чувствовали, если бы вас в любой момент могли оторвать от любого дела и усадить на переднее сиденье старенького «фольксвагена». Вы меня понимаете?

Том быстро обернулся через левое плечо, потом снова посмотрел на меня.

Мое лицо ничего не выражало.

— Я думал, вы спросите, как она с собой покончила. Все спрашивают. Всем, похоже, хочется знать.

— Вы хотите рассказать об этом?

Он пожал плечами, словно говоря «ну, мне-то все равно», и начал ковырять корку запекшейся крови на тыльной стороне ладони левой руки.

— Хотите верьте, хотите нет, но она перерезала себе горло. Моя мать по-настоящему тронулась. То есть, я хочу сказать, надо быть действительно сумасшедшим, чтобы перерезать себе горло. Согласны?

У меня появился вопрос:

— Скажите, Том, это вы нашли ее после самоубийства?

В голове у меня мелькнула картинка: четырнадцатилетний мальчик перед телом покончившей с собой матери. Мелькнула и моментально пропала, словно кто-то поспешно переключил канал, нажав кнопку дистанционного управления.

Он кивнул:

— Да. Жуть.

Корка отвалилась, и на ее месте набухла большая красная капля. Том смотрел на нее так, как смотрят на севшее на руку насекомое.

— На основании этого вы должны были бы провести связь между самоубийством моей матери и убийством Айви Кэмпбелл.

— Простите?

— У них обеих было перерезано горло. Ничего себе совпадение. Так вот мне говорили. Многие почему-то сочли это доказательством того, что самоубийство матери вызвало у меня желание повторить то же самое с Айви. Те психиатры, что со мной беседовали, были уверены, что это очень важно. А вы как думаете? Не хотите покопаться в этих фактах? Может, обнаружите парочку алмазов?

Вызов, брошенный Томом, показался мне интересным.

— Я в недоумении, Том. Согласно тесту ДНК, вы не имеете никакого отношения к убийству Айви Кэмпбелл. Так? Тогда какая же может существовать психологическая связь между ним и самоубийством вашей матери?

Мой взгляд отыскал будильник на столике рядом с его стулом. Наше время почти истекло.

Он улыбнулся как-то так, что мне сделалось не по себе.

— Она тоже была сумасшедшая, Айви. Только у нее это проявлялось в другом. В приступах паники. Вы когда-нибудь были рядом с человеком, у которого случился приступ паники? Не очень приятное зрелище.

Я не ответил на его вопрос. Том рассказал о том, что рос в одном доме с психически больной матерью, а теперь упомянул о романтической связи с женщиной, страдавшей от другого серьезного расстройства. Он ждал от меня сигнала к продолжению.

— Так, значит, у Айви Кэмпбелл были приступы паники?

— Да. Она вдруг, без всяких причин, начинала вести себя как-то странно. Пряталась в шкафу, собирала всю одежду, кричала, плакала. Ей казалось, что она умирает.

Предполагая, что уже знаю ответ, я все же задал вопрос:

— Когда это случалось, Айви требовала, чтобы вы оставались рядом, успокаивали ее?

— Шутите? Я потому и догадывался о приближении приступа, что она чуть ли не выгоняла меня из дома. Нет, Айви вовсе не желала, чтобы я оставался с ней.

— А какой она была в промежутках между приступами?

— О! Айви была необыкновенная. Чудесная. Страстная. — Том улыбнулся, наверное, вспомнил что-то. — Рядом с Айви мне всегда хотелось танцевать.

Обдумывая следующий вопрос, я успел дважды вдохнуть и выдохнуть.

— Вы предположили, что меня может заинтересовать совпадение в том, как умерла ваша мать и как погибла Айви. Но меня больше интересует другая параллель. Получается — по крайней мере в данный момент я делаю именно такой вывод, — что вас влечет к женщинам, страдающим тем или иным психическим расстройством.

Я выдержал драматическую паузу, однако Том не дал мне продолжить.

— К таким, как мама? — спросил он так быстро, словно только и ждал, когда я скажу это. Принял мою подачу и отправил мяч через сетку отличным бэк-шотом не хуже, чем это сделал бы сам Агасси.

— Да, Том, как ваша мама.

В его глазах вспыхнул огонек интереса.

— Ну… В этом что-то есть, верно?

Мои первоначальные подозрения полностью подтвердились. Том Клун доказал, что действительно способен преподносить сюрпризы.

Глава 19

Мой лучший друг — полицейский. Меня это удивляло так же, как и Сэма Парди удивляло то, что его лучший друг — психиатр.

За те дни, что прошли после моего падения, мы не виделись ни разу и только однажды поговорили по телефону. Сочувствия я от него не ждал — Сэм не из тех людей, которые изображают жалость к пострадавшим и поглаживают по плечу больных. Да и сам факт того, что миниатюрный, весящий всего-навсего шестнадцать фунтов пудель стал причиной падения, отсрочившего осуществление моей мечты по меньшей мере на полтора месяца, стал бы для него источником неподдельного удивления, а меня превратил бы в мишень для насмешек.