Алексей Шельвах - Приключения англичанина

• Название: Приключения англичанина
• Автор: Алексей Шельвах
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-367-00582-0

…

---

Впрочем, не от хорошей жизни он так радовался, точнее сказать, и не радовался вовсе, а только изображал радость. Дело в том, что на свою беду он еще раз попытался поступить в мореходку и опять не прошел по конкурсу.

Вечером того же дня, у Савушкиных, он растерянно разводил руками, и вдруг Федосей спросил его: «Слушай, а у тебя с анкетными-то данными все нормально?»  

Федосей не знал, что отец у Тобиаса был репрессированным англичанином, просто ткнул пальцем в небо и, вот, надо же, попал.

«В каком смысле «нормально»? – не понял Тобиас.

Федосей пожал плечами.

  Тобиас всю ночь размышлял над вопросом Федосея. Вдруг ему вспомнились странные недомолвки, которые он слышал когда-то от тетки и соседок по квартире, но попросить у них объяснений было теперь невозможно – старухи уже умерли.

 У кого же мог Тобиас узнать тайну своих анкетных данных? Обратиться в жилконтору он стеснялся, вернее, робел, потому что несмотря на огромный рост, квадратный англо-саксонский подбородок и металлические мышцы, чувствовал себя совершенно беспомощным в так называемой взрослой жизни (советской взрослой жизни.) К тому же подозрение, что к его неудачам на экзаменах причастны органы, не придавало уверенности в завтрашнем дне.

Нет, он не сломался, но явно был надломлен. Я хорошо помню, что с некоторого времени Тобиас, и раньше-то малоречивый, замкнулся еще больше. Перестал бывать у Савушкиных, никому не звонил.

Но он продолжал бороться: со стихиями: водой, воздухом, неизбежными процессами окисления, иногда ему даже казалось, что он приблизился к завершению скорбного, ей богу, иначе не скажешь, труда своего, и, бывало, уже собирался спустить «Ариадну» на воду, но буквально накануне обнаруживался еще какой-нибудь недочет, изъян… «Да что же это такое?» – сокрушался он и снова брал в руки пилу, рубанок, стамеску. То есть в его судостроительной деятельности начали прослеживаться симптомы маниакально-депрессивного психоза, хотя он искренне был убежден, что всего лишь занимается любимым делом: строит корабль, причем именно такой корабль, какой задумал в юности, имея конечной целью выход если не в открытое море, то уж по крайней мере в залив…

Порой я фантазировал: а что если истинная его и тщательно скрываемая даже от ближайших друзей цель – бегство на «Ариадне» в какую-нибудь из скандинавских стран? Впрочем, по здравом размышлении я  отвергал этот голливудский вариант – не могла такая идея возникнуть в его голове – дубовой, так я с усмешкой не забывал добавить, но это при жизни Тобиаса, а теперь я скажу только: ну что же, не все рождаются героями…)

А потом он стал пить – эх, не забудем, кто был его учителем, это во-первых, а во-вторых, хозяева плавсредств из поколения в поколение передавали традицию расплачиваться со сторожем бутылкой. Легко ли устоять?.. Бедный Тоби.

Кстати, Елизавета ушла от него, я думаю, вовсе не из-за этого. Не только из-за этого. Просто однажды Тобиас сказал ей, что древесина, черт побери, начала гнить быстрее, чем прежде, – похоже, течение времени ускорилось, и он не поспевает за ним, не поспевает! На следующий день он протянул провод от сторожки к эллингу и с тех пор стал работать до глубокой ночи. Если отключалось электричество, продолжал трудиться при свечке, а то и на ощупь.

И вот она сидела в темной холодной сторожке на берегу темной холодной реки, дожидаясь, когда он угомонится, когда стихнут доносившиеся из эллинга монотонное постукивание топора или жалобные визги пилы, и было ей так жалко Тобиаса…  И себя тоже, тоже было жалко.

В свой последний визит на станцию я с тревогой заметил, что он перестал следить за сохранностью плавсредств, не убирает территорию. «Тебя же уволят!» – попытался я воззвать к его благоразумию. Косматый, беззубый, с блуждающим взглядом, он обреченно махнул рукой.

                                                                         *   *   *

Ну вот и приблизились мы к поворотному событию в жизни моего папы, – речь теперь пойдет о том, как и почему оказался он в изгнании, в России.

Для начала я хочу опровергнуть версию марксистского критика А.: дескать, Оливера выдворили из страны за то, что он, прогуливаясь возле Тауэра и похмеляясь пивом (прямо из горла – трубы горели), швырнул пустую бутылку через стену и нечаянно прибил трехсотлетнего ворона. Ну да, верно, было такое дело, и Оливер на протяжении многих лет сожалел о случившемся (пока не забыл), но за этот проступок никто и не думал выдворять его из страны, он просто заплатил штраф, правда, довольно крупный, и получил от Эмилии по шее.

Поводом же для действительно серьезного общественного порицания послужило другое.

Однажды Оливер был приглашен на традиционное ежегодное чаепитие в Букингемский дворец: королева по рекомендации придворного библиотекаря прочитала последнюю книгу О.Сентинела, впечатлилась и изъявила желание побеседовать с автором[39].

Предвкушая удовольствие от возможности в очередной раз подразнить высшее общество, Оливер облачился в обычное свое парусиновое одеяние, но Эмилия, пригрозив, что оставит без ужина, настояла, чтобы надел хотя бы пиджак.

При входе ему преградили дорогу королевские гвардейцы в красных мундирах и медвежьих шапках. Оливер пытался уверить их, что не голодранец он вовсе, а лорд, но стражники ему не поверили, один даже ударил его прикладом в плечо. Тут из дворца вышел ответственный за мероприятие и приказал пропустить поэта, поскольку деятелям культуры иногда разрешается являться на королевские чаепития в непотребном виде. («Гвардейцы, вы, несомненно, правы, – визит в таких штанах трудно расценить иначе как намерение оскорбить королеву, но…не наше дело, ее Величеству виднее»).

Чаепитие выдалось многолюдное[40], однако Оливер не затерялся в толпе, напротив, фраппировал и заинтриговал дам своими вызывающими штанами, примечал это и с удовлетворением усмехался.

Нет сомнения, что он предварительно хлебнул для храбрости у какой-то своей подружки, и вполне вероятно, что именно «глубинную бомбу» принял на грудь, а то и не одну, в общем, был уже тепленьким, – в блистающей мгле мелькали перед глазами полузнакомые люди: с одними он встречался в редакциях, с другими – в литературных салонах или на тех же скачках в Эскоте. Эти субчики в серых шелковых цилиндрах, старшие и младшие сыновья вкупе с высокопоставленными отцами всегда его раздражали (не потому ли, что был сиротой?), а в тот раз он вообще еле сдерживался, чтобы не нахамить в ответ на лицемерные их любезности.

Чаевничать собрались, как обычно, на лужайке Букингемского парка, но хлынул ливень, и пришлось переместиться во дворец, благо шестисот просторных комнат хватало, чтобы никто из гостей не остался под открытым небом.

Королева сразу же увлекла Оливера в уголок с отдельным столиком, на котором стояли отнюдь не чашки с чаем, а бутылка и бокал (ее уведомили о приверженности поэта к горячительным напиткам).

Королева была очень хороша в розовом атласном платье, усеянном бриллиантами, с миниатюрной короной на голове.

Она раскрыла альбомчик в сафьяновом переплете, – на веленевой белоснежной бумаге фиолетовыми чернилами и каллиграфическим почерком были начертаны сонеты.

И вот она принялась их читать, заправски завывая и украдкой поглядывая на авторитетного слушателя, поскольку пыталась угадать, нравятся они ему или нет. Увы, Оливер на слух стихи вообще не воспринимал, а уж после нескольких глубинных бомб тем более.

– Что вы думаете о моих пробах пера? – закончив чтение, спросила королева.

– Вы прекрасны, Ваше ичество, – отвечал Оливер, икая, – но зачем вам, смертному нашему божеству, сочинять стихи? Ужели в этом заключается предназначение вашего, – он снова икнул, – ичества?

Королева, конечно, была уязвлена равнодушием, которое проявил Оливер к ее сонетам, но держалась молодцом и сумела с улыбкой ответить:

– Мое предназначение действительно заключается в том, чтобы быть смертным божеством. Как видите, мне известно определение, которое дал монарху сэр Томас Гоббс. Кстати, тот же самый сэр, говоря о верховной власти, употребляет еще и метафору «искусственная Психея» что само по себе звучит, конечно, не слишком утешительно, поскольку искусственное есть сотворенное и, стало быть, заведомо бренное. Но не будем о грустном. Верховная власть в пределах отпущенного ей времени занимается важнейшими государственными делами, по сравнению с которыми сочинение стихов может кому-то показаться досужим занятием, и все же именно оно более, чем другие искусства, способствует воспитанию смертной Психеи, которая в миг сотворения не обладает присущим божеству всеведением и всепониманием, но приобретает нужные ей знания во времени и находит образцы для подражания в окружающей ее природе и человеческой истории. Иными словами, сочинение стихов способствует самопознанию, то бишь осознанию своего предназначения в подлунном мире. Таким образом, монарх научается различать в себе дурное и хорошее, что-то там в себе же улучшает, исправляет, что-то искореняет, ну, а вместе с ним, подобно телу, в коем воцарился здоровый дух, крепнет и государство, смягчаются нравы подданных…