Алексей Шельвах - Приключения англичанина

• Название: Приключения англичанина
• Автор: Алексей Шельвах
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-367-00582-0

…

---

А потом приходила Елизавета, расстроенная тем, что от Тобиаса до сих пор нет ни письма, ни даже открытки. Елена принималась ее успокаивать. «Ну ладно, всем привет»,– говорил я, поднимаясь с дивана. Меня не замечали.

А бывало, сидел дома и часами выщипывал из гитары жалостные звуки. Сочинил вдруг несколько песен. Вот, например, такую композицию исполнял перед воображаемой публикой:

Этот серый дом на углу –

стекла выбиты, нет огня, –

этот серый дом на углу,

столько значил он для меня!

Я ж пол-юности проторчал

под одним окном, обормот...

Капитальный ремонт, друзья,

капитальный ремонт.

Здесь на лестнице я стоял –

сигарета горчит, горчит.

Здесь на лестнице я стоял –

а девчонка молчит, молчит.

Все, что ей говорил, она

понимала наоборот.

Капитальный ремонт, друзья,

Капитальный ремонт.

Переехала – и привет.

Не сказала даже, куда.

Переехала – и привет.

Не увидимся никогда.

Я скажу: «Ну и наплевать!»,

только это дешевый понт.

Капитальный ремонт, друзья,

капитальный ремонт.

Генка уже вовсю учился в своем холодильнике, подруг у него стало вдвое, если не втрое, больше, было ему не до меня. В общем, везде я чувствовал себя лишним.

Однажды взял да и поехал на лодочную станцию. Леший знает, зачем.

Безрадостное зрелище представляла собой станция. Роща облетела вчистую, проволочные каркасы крон вибрировали как будто под током, в консервных банках бренчали заледенелые зерна. Ветер как мог изгалялся над прибрежной растительностью: например, ухватив куст за волосы, возил его по песку, отпуская лишь для того, чтобы подзатыльником снова напомнить, кто здесь в это время года главный.

По щиколотку в опавших и уже почерневших листьях я бродил среди перевернутых днищами вверх и прикрытых брезентом лодок.

Дверь эллинга была распахнута настежь. Я вошел. В прозрачном сумраке мертвенно белел снег на ребрах остова яхты. Припорошенные снегом же, валялись на холодной земле доски и брусья. Стало быть, кто-то уже успел поживиться, разобрал сложенные Тобиасом штабеля.

Нового сторожа не было видно. Может, вообще отсутствовал на территории, может, просто спал в будке. Знакомиться с ним я не стал.

Ну, а потом я все-таки съездил в Купчино.

Трясся в трамвае полдня, так мне, по крайней мере, казалось. Постепенно пассажиров не стало, домов за окнами – тоже. Трамвай катился по ледяной пустыне. Вагон гудел, как аэродинамическая труба.

Чтобы не замерзнуть, отплясывал на задней площадке чечетку. Хлопал себя по бокам. Не заметил, как трамвай повернул обратно.

Соскочил на ходу, огляделся – на фоне желтого заката чернел одинокий небоскреб, к нему вела зигзагами тропа с зеркальными залысинами.

Едва я ступил на тропу, как тут же поскользнулся, упал и больно ушиб колено. До парадной добрался, прихрамывая.

Родители возлюбленной моей приветили меня, поили, кормили. Уж который день справляли они новоселье. Длинный стол все еще прогибался под тяжестью снеди, хотя последние гости разъехались незадолго до моего прихода.

Папаша Лидкин, угощая пятизвездочным коньяком, без ложной скромности ставил себя в пример: после демобилизации он работал на заводе токарем и без отрыва от производства учился во ВТУЗе. Я потирал колено и осторожно озирался – Лидки нигде видно не было. «Назначили мастером токарного участка, потом стал начальником цеха. Последние десять лет занимаю должность главного инженера», – продолжал хвастаться Генрих Францевич. Я смотрел на его самодовольное оливковое лицо с черными, закрученными вверх усиками (как есть Сальвадор Дали) и с грустью думал: «Вот тебе и англичанин».

Ну, а Вера Владимировна, полнотелая платиновая блондинка в синем шелковом платье, такая же голубоглазая, как дочь, подносила мне тарелки, полные яств, приговаривая: «Ай, какой хороший зятек у меня будет!.. Серьезный, скромный!.. А Лидка к подружке уехала ночевать. Опоздал ты сегодня».

Я не слышал ее слов, вернее, не улавливал их смысла. Я разомлел в тепле и, конечно, охмелел от выпитого, но, самое главное, я был разочарован. Я ведь приехал сюда выяснять отношения, каждая моя фраза была загодя заточена, каждый жест выверен перед зеркалом; также я наловчился двигать мужественными желваками. И вот – Лидки просто не оказалось дома.

– Но ты не вешай носа,– утешал меня Генрих Францевич.– Поступишь на свой филологический после армии.

Я кивал. И лишь когда Вера Владимировна собралась стелить мне постель (в Лидкиной комнате!), сообразил, что засиделся. Поднялся на ноги и даже дошел до прихожей. Пытаясь сдернуть с крючка пальто, повалил вешалку.

– Ну, куда ты такой пойдешь? – всполошились главный инженер и его жена. – Нет-нет, мы тебя не отпустим!

Уступив увещаниям, вернулся в гостиную. Сел на диван и, подобно герою Нарежного, стал считать пальцы. Боже, как мне было тошно.

Дождался, когда хозяева начали убирать со стола и сносить посуду на кухню – прокрался таки у них за спинами в прихожую. Схватил в охапку верхнюю свою одежду, выскочил на лестницу. В лифте облачился, нахлобучил.

В полярной ночи долго летел на бреющем, кренясь то на левое крыло, то на правое. Наконец рухнул. Лежа на снегу, стал замерзать и трезветь.

Трамваи уже не ходили.

Вдруг увидел вдали зеленые огоньки. «Волки! – подумал с мстительной радостью. – Вот и хорошо. Вот и пусть». Встал на четвереньки, готовясь к смертельной схватке.

Увы, это было всего лишь припозднившееся такси. С одним зеленым огоньком, разумеется. Просто у меня в глазах двоилось.

Побежал наперерез, крича и размахивая руками.

А на другой день позвонила Лидка.

– Ты меня достал! – сказала зло. – Неужели не понятно? И не приезжай больше.

*   *   *

Где-то выше я обмолвился, что отец мой в свое время подвинулся умом, повредился в рассудке, ну и так далее. Никаких документов, подтверждающих мой диагноз, я привести не могу, за исключением разве что записки, увы, прощальной, которую отец оставил перед тем, как пропал без вести. Это когда финики решили с ним покончить.

Ну, вот и написанослово. Финики! Подробнее о том, что это такое, скоро прочтете в моем письме к Федосею, а сейчас я замечу только, что финики упоминаются почти во всех новеллах отца. Я долго не верил в их существование, но когда довелось мне пережить неразделенную любовь к Лидке Бернат (испытание, согласитесь, нешуточное), я, анализируя происшедшее, вдруг вспомнил про Беату Барнет»[25], и – догадка забрезжила в мозгу. Принялся перечитывать остальные новеллы... и понял! Понял, почему встретилась мне Лидка в тот незабвенный майский день, – подстроена была эта встреча! Финики, кто же еще, избрали ее слепым своим орудием, используя «втемную»! (Недалекая стервозная девочка сама по себе была, конечно, ни в чем не виновата).

О, я предвижу насмешки: мания преследования, инфантильное сознание, но в доказательство обоснованности своих подозрений могу привести случай Тобиаса, тоже ведь англичанина, – его тупиковая судьба таинственным образом зависела от Николая Петровича, который был ее проводником, а возможно, и самостоятельным вершителем. Смотрите, что получается: вот живет в России англичанин (Тобиас), и преследуют его неудачи, и в неудачах этих угадывается (не им, а посторонним наблюдателем, то есть мною) чье-то злокозненное участие. Теперь внимание: еще на одного англичанина, в России проживающего (то есть на меня), тоже начинают валом валиться неприятности: полюбил девушку, а она не отвечает взаимностью, стихи напрочь не сочиняются, на филологический не поступил, в армию забирают... Разве не вправе этот еще один (то есть я) заподозрить, что вообще все англичане, в России проживающие, подвергаются воздействию некой сверхъестественной и враждебной им силы? Тем более, что он свою обреченность и без того чувствует, ибо предки его из века в век последовательно и целенаправленно истреблялись, о чем свидетельствуют новеллы, каковые, не забудем, в большинстве суть беллетризованные исторические источники...

Из дневника переводчика

Я тут перед Новым годом по заведенной привычке разбирал свой архив и обнаружил листок с планом этого повествования, давненько уже, надо сказать, составленный: ну там, в каком порядке должны быть расположены новеллы, куда и какое автобиографическое отступление поместить и т.д., и т.п. И вот я вижу, что до конца первой части осталось не так уж и много. Боже, как я счастлив! Я ведь сколько уж лет, пока занимался текстами отца, все боялся, что не поспею к себе нынешнему, не успею совпасть со временем, в котором живу. Понимаете, я же очень долго обретался сразу в трех временах одновременно, если можно так выразиться. Переводя, допустим, новеллу про сэра Тристрама или про другого какого-нибудь предка, пребывал как бы в лунатическом состоянии, то есть был совершенно уверен, что и сам живу в те отдаленные времена. Взявшись писать о своем детстве-отрочестве или о любви к Л.Б., переживал заново и детство, и отрочество, и любовь эту самую. Когда же закрывал рукопись, то начинал жить настоящим: ходил на работу, исполнял, как мог, супружеские обязанности, встречался с друзьями...