Салман Рушди - Джозеф Антон

• Название: Джозеф Антон
• Автор: Салман Рушди
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-45232-1

14 февраля 1989 года, в День святого Валентина, Салману Рушди позвонила репортерша Би-би-си и сообщила, что аятолла Хомейни приговорил его к смерти. Тогда-то писатель и услышал впервые слово «фетва». Обвинили его в том, что его роман «Шайтанские айяты» направлен «против ислама, Пророка и Корана». Так начинается невероятная история о том, как писатель был вынужден скрываться, переезжать из дома в дом, постоянно находясь под охраной сотрудников полиции. Его попросили придумать себе псевдоним, новое имя, которым его могли бы называть в полиции. Он вспомнил о своих любимых писателях, выбрал имена Конрада и Чехова. И на свет появился Джозеф Антон.

* * *

Это удивительно честная и откровенная книга, захватывающая, провокационная, трогательная и исключительно важная. Потому что то, что случилось с Салманом Рушди, оказалось первым актом драмы, которая по сей день разыгрывается в разных уголках Земли.

«Путешествия Гулливера» Свифта, «Кандид» Вольтера, «Тристрам Шенди» Стерна… Салман Рушди со своими книгами стал полноправным членом этой компании.

The New York Times Book Review

* * *

Как писатель и его родные жили те девять лет, когда над Рушди витала угроза смерти? Как ему удавалось продолжать писать? Как он терял и обретал любовь? Рушди впервые подробно рассказывает о своей нелегкой борьбе за свободу слова. Он рассказывает, как жил под охраной, как пытался добиться поддержки и понимания от правительств, спецслужб, издателей, журналистов и братьев-писателей, и о том, как он вновь обрел свободу.

---

Незадолго до того неизвестный доброжелатель прислал ему по почте футболку с надписью «БОГОХУЛЬСТВО — ПРЕСТУПЛЕНИЕ БЕЗ ЖЕРТВ». Но теперь все шло к тому, что торжество Просвещения было преходящим и обратимым. Слывший мертвым язык ожил, поверженные было идеи жили и побеждали. В Брадфорде они, к примеру, сожгли его книгу.

И это его наконец по-настоящему разозлило.

«Насколько же хрупкая это вещь — цивилизация, — писал он в газете „Обсервер“. — Как легко, как весело горит книга! Внутри ее персонажи моего романа стремятся достичь полноты человечности перед лицом великих данностей: любви, смерти и жизни души (с Богом ли, без него). А снаружи со всех сторон наступает бесчеловечность. „По Индии нынче проходит линия фронта, — говорит один из моих персонажей. — Безбожие противостоит религии, свет — тьме. Так что выбирай, на чьей ты стороне“. Теперь эта война перекинулась и на Британию, остается лишь надеяться, что она уже заранее не проиграна. Нам тоже пришло время выбирать».

Но далеко не все смотрели на происходящее так же, как он. Многие, в частности депутаты парламента от округов со значительным мусульманским населением, старались первым делом никого не обидеть. Избранный от Брадфорда Макс Мэдден и Джек Стро, оба не раз отважно вступавшиеся за свободу слова, на сей раз смиренно приняли сторону мусульман. Так же поступили записные забияки-лейбористы Рой Хаттерсли и Брайан Седжмор. Выступая в защиту пьесы «Вечные муки»[66], Джек Стро писал в сентябре 1988 года: «Идея ее… мне неприятна… но в том и состоит суть демократии, чтобы гарантировать право свободного высказывания даже тому, с кем вы в корне не согласны». Теперь же он примкнул к сторонникам расширения сферы действия закона о богохульстве (до сих пор этот закон защищал от кощунственных выходок только государственную Англиканскую церковь) и введения наказания за «оскорбление религиозного чувства». (Несмотря на все старания мистера Стро, в 2008 году закон о богохульстве был полностью отменен.) Макс Мэдден «испытывал горечь» оттого, что «Рушди подогревал недовольство „Шайтанскими аятами“, отказывая мусульманам в праве на ответ (я лично предлагал небольшую вставку в текст романа, в которой мусульмане объяснили бы, почему считают эту книгу оскорбительной)». Боб Крайер, как и Мэдден, депутат от Брадфорда, резко осудил демонстрантов-мусульман — и места в парламенте после этого не потерял.

Макс Мэдден утверждал, что автор «Шайтанских аятов» «стесняется» вступать в живой спор со своими оппонентами. Тот сел на поезд и поехал в Бирмингем на съемки дневного ток-шоу Би-би-си, в котором ему предстояло дискутировать с одним из лидеров мусульманской общины Хешамом аль Иссауи. Это был дантист с Харли-стрит, обладатель елейного голоса и манер, человек, по его собственным словам, самых умеренных взглядов, чьим единственным желанием было остудить накалившуюся атмосферу. Пока шел прямой эфир, под окнами студии собралась шумная демонстрация — сквозь дымчатые стеклянные стены ему было хорошо видно, как они выкрикивают угрозы в его адрес. Накалившуюся ситуацию дебаты с дантистом ничуть не остудили.

На следующий день после брадфордского аутодафе крупнейшая в Британии книготорговая сеть «У. Г. Смит» убрала роман с полок всех своих четырехсот тридцати магазинов. Генеральный директор сети Малкольм Филд так прокомментировал данное решение: «Мы ни в коем случае не хотим прослыть сторонниками цензуры. Просто мы стремимся предложить публике все, что пользуется у нее спросом».

Частное лицо по имени «Салман», каковым он сам себя знал, с каждым днем все больше отдалялось от не очень понятной публичной фигуры с фамилией «Рушди». Кто-то из двоих, то ли Салман, то ли Рушди, не на шутку удрученный числом депутатов-лейбористов, поспешивших запрыгнуть в мусульманскую повозку — как-никак за их партию он всю жизнь голосовал, — заметил мрачно, что «в Британии в наши дни все настоящие консерваторы вступили в Лейбористскую партию, а радикалы служат в полиции».

Трудно было не восхититься тем, как поставлено дело у его недругов. Из страны в страну летели факсы и телексы, мечети и разнообразные объединения верующих распространяли одностраничные документы, где все было расписано по пунктам, и очень скоро все дружно запели по одним нотам. Новые информационные технологии послужили распространению реакционных идей, Средневековье использовало новации против них же самих, поставило на службу идеологии, не приемлющей современность как таковую — мыслящую, практичную, новаторскую, светскую, скептичную, смелую, креативную современность, являющую собой контраст мистической, косной, нетерпимой, отупляющей вере. Сами идеологи бурно растущего исламского радикализма называли это движение «восстанием против истории». Сама по себе история, поступательное развитие народов во времени, была для них врагом почище всяких там богохульников и неверных. Что не мешало использовать новации — рассматриваемые, должно быть, как презренные плоды исторического процесса, — чтобы вернуть былую силу старине.

Параллельно с противниками у него появлялись и союзники. Так, он отобедал с Азизом аль-Азме, сирийцем, профессором-арабистом из Эксетерского университета, который впоследствии выступил с убийственной критикой нападок на «Шайтанские аяты», а также с точки зрения исламской традиции доказал: в романе нет ничего, что могло бы обидеть верующих. Другим союзником стала Гита Сахгал, активистка борьбы за женское равноправие и гражданские права, дочь выдающейся индийской писательницы Найантары Сахгал и внучатая племянница самого Джавахарлала Неру. Гита была в числе создателей «Женщин против фундаментализма», общественной организации, отважно выступившей против призывающих к расправам мусульман. 28 января 1989 года около восьми тысяч мусульман маршем прошли по улицам Лондона до Гайд-парка, где устроили митинг. Гита с единомышленницами попытались провести там же свой контрмитинг, за что мусульмане применили к ним физическое насилие. Женщины были побиты, но решительности у них от этого не убавилось.

18 января Брюс Чатвин умер в Ницце, в доме у своей подруги Ширли Конран.

Близилась дата выхода американского издания «Шайтанских аятов» — ему домой уже принесли красивый сигнальный экземпляр. Американские мусульмане грозились в честь этого события «кое-кого убить и изувечить». Ходили слухи, будто его голову оценили в 50 тысяч долларов. В прессе о нем писали разное, но до поры до времени авторы редакционных материалов в большинстве своем были на его стороне. «Я веду бой не на жизнь, а на смерть, — записал он в те дни в дневнике, — и уже неделю как мне кажется, что я побеждаю. Но страх физической расправы пока не прошел». Читая позже эти слова, он поражался силе собственного оптимизма. Чуть ли не накануне сокрушительного иранского удара он совсем не предвидел дурного. Пророк из него получился бы неважный.

Он начал вести двойную жизнь: одну в качестве спорной публичной фигуры и другую, прежнюю частную жизнь, от которой у него мало что оставалось. 23 января 1989 года была первая годовщина их с Мэриан свадьбы. Она повела его в оперу на «Мадам Баттерфляй». Места у них были превосходные, в первом ряду ложи бенуара, и когда погас свет, в ложу вошла и села рядом с ним принцесса Диана. Ему любопытно было, что она думает об этой опере, по сюжету которой возлюбленный уезжает от девушки, а затем возвращается, но женатым на другой, чем разбивает несчастной сердце.

На следующий день проходило вручение Уитбредовской премии в номинации «книга года». «Шайтанские аяты» уже были награждены как «лучший роман», и теперь им предстояло состязаться с победившими в четырех других номинациях, в том числе с биографией Льва Толстого Эндрю Уилсона и романом «Прелести безумия», дебютной вещью бывшего санитара психиатрической клиники Пола Сэйера. С Сэйером он случайно повстречался в туалете, тот страшно нервничал и выглядел совершенно больным. Он как мог поддержал соперника, которому через час и присудили премию. Когда на поверхность всплыли некоторые детали, связанные с процессом принятия решения, стало понятно, что двое членов жюри, министр внутренних дел в правительстве тори Дуглас Херд и журналист консервативных взглядов Макс Гастингс, топили «Шайтанские аяты» из соображений, не имеющих ни малейшего отношения к литературе. Иными словами, поднятый демонстрантами шум проник даже в тишину совещательной комнаты.

Он впервые поругался со своими издателями из «Вайкинга», Питером Майером и Питером Карсоном, которые отказывались оспаривать в суде законность запрета книги на территории Индии.

Его пригласил на обед Грэм Грин, которому захотелось поближе познакомиться с живущими в Лондоне писателями-неангличанами. За столом в клубе «Реформ» компанию ему составили Майкл Ондатже, Бен Окри, Ханан аль-Шейх, Уолли Монган Сероте и еще несколько человек, среди которых была и Мэриан. Когда он вошел, долговязый сутулый Грэм Грин утопал в большом кресле, но, завидя его, вскочил на ноги и воскликнул: «Рушди! Садитесь и рассказывайте, как вам удалось угодить в такую переделку! Переделки, в которых побывал я, до вашей даже отдаленно не дотягивают!» У него как-то неожиданно потеплело на душе. Он понял, какой груз он на себя взвалил и как нужна ему вот такая бодрая поддержка. Он сел рядом с великим человеком и принялся рассказывать, и тот слушал его с огромным вниманием, а когда рассказ закончился, не сказав ничего об услышанном, хлопнул в ладоши и скомандовал: «Пора за стол!» За обедом он почти ничего не ел, зато выпил довольно много вина. «Я и ем только для того, — объяснил он, — чтобы можно было побольше выпить». После обеда они сфотографировались на ступенях клуба: лучезарный Грэм Грин в коротком коричневом пальто стоял в центре кадра, как Гулливер среди лилипутов.