Василий Большак - Проводник в бездну

• Название: Проводник в бездну
• Автор: Василий Большак
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Детская проза
• Год: 1979

Украинский писатель Василь Большая увлекательно рассказывает о подвиге пионера Гриши Мовчана, который завёл фашистов в непроходимую трясину. Раненый юный герой оказался в партизанском отряде — его спасли советские бойцы.

---

Незаметно начало темнеть. Маленький проводник облегчено вздохнул: далеко уже фашисты от таранивского лагеря. Теперь можно и не торопиться. Но вдруг Гриша остановился от неожиданной мысли: далеко от Ревнища, зато близко от Старого Хутора… И мальчишке стало жарко в вечернем холодном лесу. Он видел Олю-пионервожатую, улыбку её, ласковую и укоряющую. А рядом из темноты светились глаза Петра Сидоровича. И губы его, кровью запёкшиеся, шептали: «Бей гадов!.. Бей!..» А он, Гриша, выводит фашистов из окружения…

Гриша встрепенулся, побледнел. Какой позор!.. Что он наделал?.. Надо бежать. Немедленно! Вот он сейчас попросит разрешения вытащить занозу из ноги, немного отойдёт от дороги и шмыгнёт в кусты. Не найдут его, лес большой, и не подстрелят, ведь стемнело уже.

— Вперьод! — вяло прохрипел рыжий.

Мальчик, идёт, оглядывается, где бы лучше свернуть с дороги, а мысли роятся в голове: «Пусть будет так, он удерёт. А утром? Утром фашисты по своим следам вернутся вновь на Ревнище, и тогда… Удрать дело нехитрое. Придумай, Гриша, кое-что поумнее… Придумай…» Но что он придумает? Это если бы отец был на его месте, или Яремченко, или лейтенант Швыдак. Или Сашко — Митькин брат. Если бы он был хотя вдвоём с Митькой, но ведь Митька и не знает, в какую историю влип его дружок… И некому подсказать, некому слова человеческого произнести. Закусывает губу мальчишка, чуть не плачет, поднимает голову к своим друзьям ещё с колыбели, берёзкам, и умоляет их: «Берёзки, может, вы подскажете, посоветуете?»

Зашелестели-залепетали берёзки. И слышит Гриша: «Мальчик наш хороший! Советуем, дорогой наш, заведи фашистов в такие чащи-трясины, откуда им не выбраться!»

Мальчишка даже оглянулся вокруг — не слышал ли кто, кроме него, совет берёзок? Провёл ладонью по лицу. Как это он сам не сообразил? Ведь так просто — завести в чащи-трясины. А может, это его мысли и отозвались?

Сопели автоматчики ещё громче, когда маленький проводник повернул колонну на дорожку похуже. Чем дальше, тем почва становилась вязче, и уже у многих солдат хлюпала вода в сапогах. Солдаты брели молча, разве кто-нибудь тихонько выругается по-русски, когда ветка ударит по физиономии.

Долго месили фашисты зыбкую лесную землю. Но всё же выдохлись. Не было уже сил брести по грязи и людям и животным. Остановились передохнуть, и рыжий сообщил каким-то неживым, утробным голосом:

— Герр гауптман спрашивайт.

Давно не было этого «спрашивайт». Гриша не спеша возвращается к капитану, оглядывается по сторонам — темень, хоть глаза выколи. Лучшего времени и не найти для побега. Надо только завести колонну в глубь болота.

Мигает глазок фонарика в руке рыжего, прыгает пятно света по закутанным в рядна и в женские платки солдатам, похожим от этого на огородные пугала, дрожит на забрызганных грязью конях, над которыми поднимается пар.

И гауптман выглядит не лучше своих солдат. Его поцарапанное лицо посинело, глаза ввалились.

На голове уже не красовалась высокая офицерская фуражка, а была напялена солдатская пилотка. Но всё же гауптман имел «преимущество» перед своими солдатами: его больнее, чем других, стегали и царапали ветки, ведь он высоко сидел на коне. Но слезть с него не решался.

— Где мы есть тут? — Голос гауптмана прозвучал хрипло, глухо. И к рыжему: — Махон дас лихт! [15]

Круглое жёлтое пятно задрожало на развёрнутой, уже тоже забрызганной грязью карте. Это дрожание не давало Грише возможности увидеть Таранивку и Старый Хутор. Зато чётко увидел он на карте главную просеку. Об этой просеке почему-то никто не спросил. А если бы спросил?.. Что ответил бы он тогда?

Будто отгадав мысли проводника, гауптман повёл пальцем по карте, остановился на просеке. Гриша замер. Надо быстрее что-нибудь придумать, потому что в противном случае придётся идти по широкой просеке, по хорошей дороге, которая выведет чуть ли не к самому месту, куда рвутся гитлеровцы.

— Дас гестель?

— Герр гауптман говориль… спрашивайт… ето… есть просека? — перевёл рыжий.

— Просека, — едва слышно произнёс Гриша, и губы его задрожали.

Гауптман что-то быстро и гневно сказал рыжему, а тот речь офицера разжёвывал так:

— Почему же ты, подлец, не ведёшь… нас… просека?!

На миг воцарилась тишина. Слышно было, как посапывают кони, грызут сухари солдаты и где-то высоко над лесом тревожно гудит самолёт. Рыжий погасил фонарик. И Гриша, заикаясь, произнёс, сам того не ожидая:

— Там… мост… партизаны… подорвали…

Слово «партизаны» в чернильной темени, в чужом таинственном лесу под гудение самолёта прозвучало как взрыв бомбы. Рыжий сразу включил фонарик, схватил Гришу за курточку.

— На гестель… на просека — партисан?

Гриша увидел, как подбросили эти слова гауптмана на коне, как зашевелились от этих слов солдаты. Гриша был рад своей выдумке.

— Ага… Там полно их…

Рыжий испуганно завертел головой, будто эти страшные партизаны уже окружают его, толкнул мальчишку не палкой, а кулаком, спросил приглушённо:

— Ты правду… говориль?

— Я всегда говорю правду! — Гриша уверенно, как никогда ещё сегодня, отрубил. И почувствовал впервые: не они, враги, вооружённые автоматами и пулемётами, были хозяевами в этом ночном лесу, а он, маленький, сжавшийся от холода сын полещука.

Рыжий быстро и боязливо что-то залепетал капитану. И вдруг остановился на полуслове. Небо взорвалось светом. Все головы повернулись к нему. В том мертвящем свете Гриша завидел вытянутые грязные лица, увидел глаза, в которых застыл животный страх. Гриша тоже запрокинул голову в сторону ракеты, поднявшейся у Таранивки, откуда они шли. Кто мог пустить её там, глухой ночью? А может, вернулись партизаны из рейда и идут сюда? Может, люди известили их о немецкой колонне?..

Гауптман опомнился, небрежно сунул карту в планшет и нажал кнопку своего фонарика. Свет запрыгал по маленькому проводнику, остановился на бледном лице.

— Ты правду говориль… просека… брюке… партизан? — прохрипел гауптман.

— Правду, — нахмурился проводник, будто сердился на тех, кто ему не верил. — Я всегда говорю правду. Вот давайте пойдём! — И решительно шагнул к арбам, возле которых жались солдаты-пугала.

— Найн, найн! [16] — схватил его за плечо переводчик.

Гауптман снова что-то залепетал переводчику. Рыжий, не отпуская Гришиного плеча, молча слушал своего шефа. Даже не жевал ничего, как он это делал всю дорогу. Прислушался и Гриша. И хотя всего не понял из разговора, однако кое о чём догадался, потому что несколько раз капитан выкрикнул «Старый Хутор» и «километр».

«Что сказать?» — суматошно думал Гриша. Если он скажет, что далеко, гауптман вновь вынет свою карту и догадается наконец, что вот уже который час колонна кружит почти на одном месте. И тогда прощайся, Гриша, с лесом, с родной Ревною, с голубыми рассветами… Он поднял лицо к небу. Вон как светится Млечный Путь, значит, уже за полночь.

— Тут теперь недалеко, — сказал Гриша как можно бодрее.

Но эти слова всё равно не вызвали энтузиазма. Всадник перекинулся несколькими словами с переводчиком, ткнул нагайкой маленького проводника.

— Вифиль километр? [17]

— Три-четыре от силы.

Да, теперь как раз время удрать. Пусть только офицер с переводчиком начнут свою нудную и непонятную болтовню, пусть хоть на минутку забудут о нём. И тогда ауфвидерзеен, фрицы!

И вот они залопотали. У Гриши всё внутри похолодело, как перед прыжком в воду. Ну, пора… Ступая бесшумно, затаив дыхание, он тенью обошёл гнедого, прислонился к арбе. Какое-то мгновение постоял, потом двинулся к другой. Солдаты были рады передышке, дремали. Вверху заманчиво сиял Млечный Путь. «Ну, ещё немного, ещё шаг, и ищи ветра в поле!..» Треск сухой ветки под ногой показался выстрелом.

— Рус!

Гриша застыл на месте, сердце вот-вот, кажется, лопнет.

— Убегайт? — наклонилось к мальчику обрюзгшее лицо, запахло колбасой.

— Что вы?.. Я грелся возле арб… Я замёрз…

Рыжий впервые за ночной переход рассвирепел.

Раньше он полумеханически и вяло толкал проводника палкой в спину, не торопясь, водил на «спрашивайт», пил шнапс, жевал колбасу и не очень точно переводил офицерские указания. А сейчас прямо-таки осатанел:

— Замйорз?.. Я тебье… дам замйорз… Мы аллес, все замйорз. Форвертс!

«Поверил! — обрадовался мальчишка. — Ничего, перехитрю я его во что бы то ни стало».

Переводчик же, немного успокоившись, опять на-чал потягивать из фляги шнапс, прерывисто дыша, как после быстрого бега. Солдаты потопали дальше молча, помаленьку и тяжело, случалось, конь захрапит, и ни с места. Тогда солдаты сбрасывали с арбы полотенца, пальто, костюмы, рассовывали по другим арбам. Но вот упал на колени передний битюг. Колонна остановилась. Громко зачавкали солдаты, она снова грызли сухари. У Гриши даже голова закружилась от этого чавканья: сегодня у него во рту не было и макового зёрнышка. Сколько раз поглядывал на солдат, сколько раз его рука готова была протянуться как у нищего. Но до боли, до крови закусывал он губу, отходил от арб.