Игорь Чесноков - Иду в неизвестность

• Название: Иду в неизвестность
• Автор: Игорь Чесноков
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-08-000887-3

Повесть о замечательном русском исследователе Арктики Г. Я. Седове, о его жизни во славу отчизны, о научном подвиге.

---

Визе изумлённо приподнял брови и, оторвавшись от расчётов, долго, с интересом смотрел на Седова. Потом вздохнул:

— Да, это, наверное, действительно прекрасное чувство. Эх, Миша, сколько же нам с тобой надо сделать, чтобы тоже начать уважать себя, наконец! — усмехнулся он, поглядев на Павлова.

— А? Что? — рассеянно поднял тот голову.

— Чем ты так увлёкся, — кивнул Визе па книгу, — что ничего вокруг не слышишь?

— Да так, мура какая-то, — буркнул Павлов, заглянув на обложку. — Авантюрный исторический роман какого-то Букиевича «Маркиза в преисподней». Чушь собачья.

— Ну и Суворин! — проговорил изумлённо Седов. — Просил ведь я его подобрать библиотеку, чтоб побольше классики было, интересных мировых имён, серьёзного для ума и сердца чтения. А он нам — «Маркизу в преисподней»!

— На свой вкус, видимо, — предположил Визе.

— Навряд ли, — качнул головой Седов. — Скорее, перепоручил кому-либо в спешке. Ну да ничего. У меня взяты с собой и Шекспир, и Байрон, и Апухтин, и графа Толстого кое-что, — проводя длинную линию на карте, сказал он. — Вера снабдила. Поделюсь.

— Охотно воспользуюсь вашей любезностью, — отозвался Павлов.

— Сдавайтесь, Николай Петрович, три пешки ваших заперты уж, — просипел механик.

Захаров досадливо крякнул, принялся расставлять шашки для новой игры.

— А верно ведь, друзья, в таком отдалённом уединении, среди дикой природы больше всего хочется читать о возвышенном? — сказал Седов.

— Очень верно, Георгий Яковлевич, — отозвался задумчиво Павлов, надевая очки. — Знаете, безлюдная суровая природа, я это тоже заметил, располагает к глубоким размышлениям, к созерцанию и осмыслению всего сущего. И себя в том числе.

— Да-да, и я, знаете, тоже поймал себя на этом, — оторвался от вычислений Визе. — И на Кольском полуострове, и особенно здесь — на Новой Земле. Интересно, отчего так?

— Отчего? — подхватил Пинегин. — Я мог бы предположить. Я об этом немало размышлял, пытаясь понять, чем привлёк, притянул и меня к себе Север.

— Любопытно, — едва заметно улыбнулся Седов.

— Что именно привлекает паши взоры к пейзажу в такой вот полярной стране? — спросил Пинегин. оживляясь. — Думаю, то, что можно назвать праздником гармонии.

Визе и Павлов заинтересованно смотрели на него.

— Я убеждён, господа, что всякий человек по природе своей художник, — продолжал Пинегин, положив свою планшетку с неоконченным рисунком на колени. — И даже если этот дар в нём мало развит и он не в состоянии тонко воспринимать и чувствовать колорит в живописи, оттенки в рисунке, форму в скульптуре и ансамбль в архитектуре, он всё же невольно залюбуется пейзажем, подобным тому, что видим мы в полярных странах, хотя и лишённым всякой видимой растительности, жизни. Знаете, взгляд любого человека, быть может, даже бессознательно отмечает изумительную совершенную гармонию линий, форм, цвета, которые созданы дикими силами природы.

Оторвались от своих шашек и слушали художника, повернув к нему голову, капитан с механиком.

— Вот взять здешние острова, горы. Остроконечные, плоские, обсыпавшиеся, холмистые. В стройных и, я бы сказал, изящных линиях, изгибах суши, а все детали её здесь графично и тонко выделены снегом, едва ли встретится что-либо грубое, нелогичное, необъяснимое. Попадаются, конечно, неожиданные силуэты. Но и они ведь, заметьте, не алогичны, а смотрятся как некая необходимая деталь при общей гармонии, как, скажем, ручка на боку изящнейшего кувшина.

— Ах, как хорошо! — проговорил с удовольствием Седов.

— Поэтому немудрено, что когда человек увидит такое, — продолжал воодушевлённо художник, — из глубин его чувств всплывают те, что заставляют с радостью созерцать дикую красоту, задумываться о силах природы, о возможностях и месте человека в ней. И забыть подобную гармонию красоты уже невозможно. Спросите-ка потом такого человека, желал ли бы он вновь побывать в полярной, северной стране, — он неизменно скажет: «да». Не правда ли?

— Пожалуй, — раздумчиво отозвался Павлов.

— А мне сейчас вспомнились слова академика Бэра о его впечатлениях о Новой Земле, — сказал Визе. — Он тут исследовал её лет семьдесят назад. Так вот Бэр в своём дневнике записал в один из ясных новоземельских дней, когда стояла в горах полная тишина: «Я не мог подавить в себе мысли, невольно мне представившейся, будто теперь только что настаёт утро мироздания и вся жизнь ещё впереди».

— Прекрасно, — прокомментировал Пинегин. — Нет, а действительно, господа, здешние красоты зачаровывают как-то особенно, и кажется: лучше уж и быть не может.

— А вот вице-губернатор на проводах говорил, что нет там, куда мы стремимся, никаких красот, — напомнил Захаров.

— Ему простительно, — сказал Визе. — Он полгода как переведён на Архангельскую губернию из западных областей и здесь новичок.

— Но ведь есть и другие, притягивающие к Арктике силы, — заметил с улыбкой Седов.

— Что вы имеете в виду? — осведомился, закидывая ногу на ногу, Пинегин. Он уже отложил свой рисунок и всецело отдался завязавшемуся интересному разговору.

— Я имею в виду, друзья, атмосферу Арктики. Не в физическом понятии этого слова, не с точки зрения учёного Визе, — с улыбкой взглянул Седов на Владимира Юльевича, слушавшего, приподняв голову. — Нет, я говорю о том суровом, требовательном духе Арктики, который неизменно вызывает у каждого настоящего мужчины мобилизацию, что ли, максимума его сил — физических, нравственных. Я говорю об атмосфере, которая нешутейно, как вы уже, наверное, убедились, испытывает здесь каждого: «А ну покажи, что ты человек стоящий, и тогда можешь гордиться собой. А не сумеешь, не поднимешь в себе эту силу — тут тебе и гибель, не обессудь!» Вот этой-то, господа, атмосферы максимума не достаёт, на мой взгляд, в обжитых наших квартирно-тёплых краях на материке. Мы там с вами нередко раскисаем, утрачиваем верность оценок собственных сил и возможностей, растрачиваем себя на малое, а порой ничтожное.

— Вас послушаешь, Георгий Яковлевич, так и выйдет, что всем пора переселяться в Арктику, — усмехнулся капитан.

— Переселяться, Николай Петрович, не следует, — возразил Седов, — однако хотя бы кратковременное общение с подобной природой, знакомство с подобными условиями жизни, уверен, не повредило бы никому. К сожалению, большинству из нас, батенька, к тому же, увы, недостаёт самоанализа, критичного к себе отношения, кри-тич-но-го!

Захаров отвернулся, поджав губы.

— Ваш ход, — буркнул он Зандеру.

В кают-компании воцарилась задумчивая тишина.

Потрескивали горящие в печке дрова. Стукнула на палубе дверь кубрика — пошёл к приборам метеонаблюдатель. Визе достал карманные часы, поглядел на циферблат, удовлетворённо захлопнул крышку. Пунктуальный Пустошный вовремя начинал наблюдения.

Снаружи донёсся звонкий, возбуждённый лай собаки. Глухо отозвались псы из будок, и поднялся собачий гвалт.

— Не медведь ли? — сказал Пинегин, вставая. — Посмотрю.

Он надел висевший у двери полушубок вахтенного начальника, захватил из устроенной у выхода пирамиды ружьё, вышел.

С палубы донеслись голоса, и через минуту художник всполошённо заглянул в кают-компанию:

— Господа! Пустошный нашёл у метеобудки штурмана. Кажется, поморожен!

Все вскочили с мест, бросились, ничего не понимая, вслед за исчезнувшим Пинегиным.

Штурман Сахаров вместе с Кушаковым и Линником ушёл четыре дня назад в охотничью экспедицию к северу, в сторону мыса Литке, где Седову во время его последнего похода встречались медведи близ образовавшейся у берега полыньи. Вскоре после ухода охотников задул штормовой ветер при тридцатиградусном морозе. Он стих лишь к нынешнему утру. Все участники охотничьей экспедиции сами вызвались сходить на промысел, да и свежее мясо давно вышло. Все трое успели приобрести некоторый опыт походной жизни во льду. Быть может, что-нибудь случилось с кем-либо?

Выскочив на палубу, где толпилось уже и несколько матросов, все увидели Сахарова с ружьём за спиной, едва переставлявшего ноги. Его, поддерживая с двух сторон, вели по трапу Пинегин и Пустошный. На льду у трапа радостно вертел хвостом и всё ещё взлаивал Штурка, любимец штурмана, пятнистый, криволапый пёс, ушедший на охоту с упряжными собаками. Лица Максимыча в тени лунного света не было видно.

Сахарова завели в кают-компанию, усадили на стул возле печки. Лицо его было чёрным, измождённым. Глаза обессиленно полуприкрыты.

— Где остальные, Николай Максимович? — потревожен но склонился над штурманом Седов.

Сахаров, едва не окоченевший, не смог даже пошевелить губами. Он с трудом приподнял голову и показал ею в сторону, откуда пришёл.

— Что-нибудь стряслось?

Штурман отрицательно новел го л опой.