Габриэль Витткоп - Белые раджи

• Название: Белые раджи
• Автор: Габриэль Витткоп
• Жанр: Классическая проза

---

— На малайском кучинг означает «кот». Знаете, мистер Брук, существует легенда о коте, который неожиданно появился перед отшельником и показал место, где тот должен остаться. Еще в Кучинге есть Кошачий ручей, якобы приносящий счастье. В лесу много диких кошек, а еще больше деревьев, чьи плоды называются мата-кучинг - «кошачий глаз». Возможно, в их честь и назван город...

— В Азии все неспроста, Уильямсон. В любом случае я не собираюсь засиживаться в Кучинге и хочу отправиться на поиски даякских деревень.

Это высказанное им вчера Хассиму желание поставило в тупик хозяев, стремившихся оградить Джеймса от любых неприятных встреч. Но поскольку они договорились следить за всеми действиями и перемещениями Брука, Макота дал ему проводников - традиционная и здравая мера. Сев в сопровождаемую двумя праху[20] большую лодку, Джеймс поплыл к устью и добрался до черновато-зеленых берегов. Там начинались джунгли.

Под этим словом Джеймс раньше подразумевал индийские джунгли - смешанную местность, изрезанную пустынными прогалинами, чащами, саваннами и бамбуковыми рощами посреди рано опадающих лесов. И вот он увидел древний тропический лес, едва ли сопоставимый с морем, ведь морской простор раскрывается под небесным оком, а простор вековечных джунглей оборачивается лабиринтом, где каждый шаг открывает только ближнюю перспективу, обрамленную новыми стенами. Солнечному лучу лишь изредка удается кое-где пронзить тройной навес листвы, коснуться кружева папоротников, над которыми летают неописуемые ванессы, отделать золотой каймой опахало пальмы либо зажечь в темноте пурпурное пятно одинокой иксоры. Цветы редки и порой зловонны. Это тайные владения свисающих с переплетений лиан черных орхидей; вырастающих на пропитанном водой бархате поганок; мшистых исполинов, способных внезапно рухнуть, увлекая за собой часть свода, и с треском погрузиться в недра земли. Здесь стоит оглушительный шум - уханье, кваканье, нескончаемые вопли, кимвалы цикад, хохот попугаев, и вдруг - тяжеловесный полет колышущей листву невидимой калао. Совокупление, зачатие и разложение спутываются в неразрывном клубке, и каждую жизнь венчает вездесущая смерть, одновременно подготавливая возрождение.

Джеймс и его немногочисленная охрана пробирались через наполненные булькающей тиной ямы, унизанные клещами и пиявками кусты, проходили изумрудные соборы и овраги с древовидными папоротниками и, в конце концов, натыкались на какую-нибудь даякскую деревушку.

Она всегда состояла из одного-двух домов -длинных крытых галерей, построенных на сваях и вмещавших до тридцати семей каждая. Эти соломенные хижины под названием ламин были временным жильем, ведь любая распаханная, бедная азотом почва через три года истощается. Поэтому сухопутные и береговые даяки отличались повышенной мобильностью, а их единственным движимым имуществом оставались китайские глиняные кувшины да головы побежденных.

Старый вождь Абан Денг впервые увидел белого человека - странное коротковолосое и, наверное, даже не татуированное существо. Особенно необычными показались страшные голубые глаза -такие приписывают упырям. Ну а насчет одетого по-европейски малайского метиса старик не знал, что и думать. Абан Денг рассказал, как живется под длинной кровлей ламина и как горящие над распаханными землями Плеяды управляют возделыванием на холмах риса, маниоки и бананов. Он показал глиняные кувшины, которые изрекают пророчества, умеют смеяться и плакать, а также перемещаться без посторонней помощи. Они служили предметом обмена по строго установленным правилам и помогали разрешать племенные распри. Жизнь в джунглях была хороша.

— А речные пираты?

Сначала старик ничего не ответил, но затем, пошамкав деснами, устремил взор на подвешенные в плетеных корзинках к балкам черепа. Немного спустя он сказал:

— Пираты разоряют наши участки, сжигают наши ламины, уводят наших женщин и детей в рабство.

Джеймс тоже остановил долгий взгляд на черепах.

— Охота за головами был введена предками, - кивнул старик. - Это пеньямун - тоже хороший обычай. Он необходим для искупительных обрядов, отбора женихов и невест, для земледельческих праздников, закладывания нового жилища - всех важных событий нашей жизни...

Привязанные вдоль всей pyau[21] бойцовые петухи беспрерывно вызывали друг друга на поединок, а среди корзин играли голые ребятишки. Закопченные черепа ударялись друг о друга, постукивая на сквозняке.

— Это древний обычай, а древние обычаи хороши...

Вечером женщины с маленькими коническими грудями и с вытянутыми бронзовыми гирьками ушами расставили на циновках блюда с оладьями, сушеной рыбой и чаши с туаком. Затем, поев и хорошо выпив, под звуки гонгов, барабана из шкуры лани и сапе даякские воины станцевали для гостей. Каждая мышца на теле блестела от пота, будто намазанная маслом. Вдоль длинных сабель колыхались черные и белые перья кеньяланга - священной птицы калао. Мужчины отрывисто вскрикивали, точно клинком пронзая гул гонгов, и, топчась с глухим стуком, сотрясали бамбуковый пол. Порой в пылу танца их шиньоны развязывались, и между бахромой ожерелий из козьей шерсти ниспадали длинные синеватые пряди. Стоявшие на коленях вдоль стены женщины красовались в праздничных юбках, сплошь усеянных голландскими флоринами, блестевшими в свете факелов, точно глаза.

Однажды утром, когда маленький флот шел по Садонгу, в бамбуковую мачту что-то вонзршось и завибрировало. Вскоре градом посыпались другие стрелы.

— Сарибасцы!

— За мушкеты!

Лай залпов немедля вызвал яростные клики. По воде с быстротой насекомых скользили лодки сарибасских пиратов. Джеймс еще никогда не видел даяков с такой светлой кожей и такого большого роста. У них были жилистые тела и благородные черты. Губы тонкие, глаза - маленькие и умные, а весь облик выражал независимость и дикость. Время замерло, пространство выгнулось. Возможно, стычка длилась две минуты, а быть может, и два часа. В Садонг падали раненые, и вода в нем побагровела. Жуткие поединки, вопли умирающих и клацанье челюстей, когда из воды вдруг поднималась длинная спина с шишковатой шкурой.

Внезапно одна стрела с птичьим свистом задела висок Джеймса, вырвав клок волос. Джеймса охватила ярость, и, ослепленный гневом, он выстрелил, не целясь.

— Мерзавец, я сдеру с тебя шкуру! - Крикнул он дикарю, который целился в него и, очевидно, был главарем. Тот живо опустился на дно уже поплывшей к болотистому рукаву лодки. Затем, выпрямившись, он издевательски закривлялся и что-то выкрикнул, после чего вместе с сообщниками исчез за деревьями на скалистом выступе.

Раненых проводников следовало доставить в Кучинг по течению - единственный доступный путь в этом случае.

На сей раз в Кучинге вопросы задавал Джеймс. По-прежнему теребивший ожерелье Хассим смущенно слушал. Макоты не было, или, точнее, он прятался за занавесом.

— Разве Брунейский султанат не желает установить торговое сообщение с Сингапуром?

— Но Сингапур - всего лишь название, позволяющее управлять всей торговлей на северном побережье от Маруду до Танджонг-Дату.

— Наверное, это отличное решение для всех заинтересованных сторон, и Сингапур сумел бы оценить его по достоинству. Ведь султанат согласится открыть свои порты для иностранных судов в целом?..

— На этот вопрос я не могу отвечать в целом, туан Брук, без особого обязательства.

Джеймс поклонился:

— Ясно. Что касается первого пункта, это же отличное приобретение - не следует ли определить его порядок прямо сейчас?

Хассим прижал к сердцу янтарную руку с огромными ногтями.

— К чему друзьям такая спешка?

— Я вовсе не спешу, раджа муда. Просто боюсь, как бы местное пиратство не отдалило осуществление замысла.

Раджа муда Хассим поспешно согласился, но вместе с тем задумался, как примирить несомненно прибыльный коммерческий план с борьбой против преступной организации, приносящей очень хороший доход Брунею. Макота за пологом задавался тем же вопросом, понимая, что Хассим рассчитывает на его помощь. А Хассим понимал, что Макота за пологом об этом знает.

Когда Джеймс собрался уходить, раджа муда Хассим не удержался и взглянул на него с мольбой:

— Не забывайте меня, туан Брук...

Но Джеймс ничего не забывал, если только сам этого не хотел.

Вечером, уже на борту «Роялиста», он вернулся к разговору.

— Мне решительно не нравится эта конструкция с занавесами, за которыми можно тайком подслушивать. Вы заметили, что там кто-то прятался, Уильямсон?.. Полагаю, это был Макота, но из Макоты такой же Полоний, как из меня - Гамлет. Просто нам нужно следить за своей речью...

Нет, Джеймс воображал себя не Гамлетом, а скорее уж светским святым Георгием, великодушным паладином - во всяком случае, не приспособленным к оседлой жизни человеком. Пока что он пребывал в растерянности. Хотя ему не терпелось отправиться в Манилу и Новую Гвинею, он, разумеется, был не склонен менять свои планы. Столкновение с сарибасскими пиратами открыло счет, по которому следовало уплатить и, главное, Доказать, что без речной безопасности установить какое-либо сообщение невозможно. Уплыть? Остаться?.. В тот вечер у него голова шла кругом. Уильямсон отправился спать, и, оставшись один, Джеймс поднялся на палубу. Огромная тропическая луна затопила мир своим ртутным сиянием. Все побережье, очевидно, спало, и только в жилище раджи муды Хассима горел свет.