Виктор Смирнов - Кто пятый?

• Название: Кто пятый?
• Автор: Виктор Смирнов
• Издательство: Издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия»
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1966

ПРИКЛЮЧЕНИЯ. 1966 г. Сборник приключенческих повестей и рассказов. Составитель Ю. Попков. М., «Молодая гвардия», 1966 г., 448 стр. с илл.

---

Небо хмурится, вершинки сопок то и дело исчезают в облаках. Опять пахнет дождем. Еду не спеша, изучая тропу, повороты и неожиданные спуски в глубокие распадки. Надо полагать, преступник не один день присматривался к этой дороге, прежде чем решился привести в исполнение свой план.

В ту ночь, когда мы с Ленкой возвращались из Лихого, дорога показалась мне легче и безопаснее. Видимо, не обращал внимания... Иногда тропа натыкается на каменные осыпи, и руль дергается, словно хочет вырваться из рук. Скальные обломки по сторонам, как надолбы. Гонка будет с препятствиями. А он, этот ночной ездок, не боялся. Он шел на большой риск. Во имя чего?

Дорога начинает падать. Внизу холодно светится Черемшанка. Тропа уходит прямо в воду. Камни, разводья пены, белые бурунчики, а на том берегу — крутой и скользкий подъем. Машину надо втаскивать на руках по круглым валунам.

Как это Ленка отважилась? Да, мостик! Она говорила о мостике, выстроенном «доброй душой».

Мостик белеет наверху, там, где сближаются отвесные берега. Четыре тесаные жерди, сбитые скобами. Настил достаточно широкий, чтобы провести мотоцикл. Свежая щепа разбросана на траве. Пахнет смолистой лиственницей.

Новенький мостик. Надо же — появился как раз перед восьмым августа. Еще одно совпадение. Кому мог понадобиться этот мост?

...Кеша Турханов ждет меня на тропе, в километре от станции. Сидит, сгорбившись, на поваленном дереве, трубочка словно приросла к губам. Эдакий лесовичок, хранитель таежной тишины.

Подает ладошку дощечкой.

— Начальник просил прийти.

Сидим, курим. Кешу лучше не беспокоить вопросами, он сам знает охотничий этикет. Когда спрашивать, когда отвечать.

— Анданов-то ходил в этих краях, — говорит Кеша. — На Бычковом зимовье отдыхал, что ли.

Бычкова зимовьюшка — это старый сруб на Черемшанке, недалеко от нового мостика. Охотники давно не посещают зимовьюшку. Зверье ушло от Колодина, от шумных мест.

— Что же он промышлял?

— Откуда знать? Мастерил, знать, мостик.

— Почему именно он мастерил, Кеша?

— Откуда знать?.. Стружка с одежды насыпалась. А зимовьюшка чистая была, сам подметал.

— А точно Анданов?

Турханов хмыкает, выбивает трубочку на жесткую бугристую ладонь. Держит горячую золу, как в пепельнице.

— Видел табачок? Из кореньев. Злой. Это я такой курю. Анданов медовый табак курит, духовитый. Только он из охотников.

В тайге для Кеши все ясно и просто. Городской житель собственный дом знает хуже, чем Кеша тайгу.

— Слушай, Кеша... Вот у меня мотоцикл. Надо его запрятать возле станции. Куда бы ты запрятал?

— Зачем прятать? Оставь на станции, никто не возьмет.

— Нельзя, чтобы кто-нибудь видел, понимаешь?

Кеша косит на меня прищуренным темным глазом.

— Подумать надо.

Он поднимается с бревна, сутулый, пригнутый к земле, по все еще сильный, крепкий. Он из той породы потомственных таежников, которые не знают, что такое райсобес, больница.

— Надо бы Савкину яму посмотреть, следователь.

Он идет медвежьей походкой напрямик через завалы кедрача. Когда-то здесь прошел шелкопряд и оставил за собой черный, мертвый лес.

Савкина яма — неглубокий, густо заросший кустами котлованчик.

— Отсюда песок брали, когда строили дорогу, — бормочет Кеша и, кряхтя, лезет по откосу вниз. — Ты не ходи, не мешай.

Он копошится в яме, осторожно разгребая валежник. Дождь наверняка смыл следы.

Я касаюсь тонкой, едва ощутимой нити разгадки, которая возникла из мгновенного предположения. Но кристаллы уже начали выпадать. Раствор твердеет. Мостик, выстроенный Андановым. Его интерес, проявленный к этим скучным для охотника местам. Изучал дорогу, рассчитывал?

Такие совпадения не могут быть случайными. Теперь не я ищу факты, а они находят меня. Вероятно, я на верном пути.

— Погляди-ка, следователь, — зовет Кеша из кустарника.

Густо набросанный на дно ямы лапник прикрыл землю от дождя. Явственно вижу на песке отпечаток протектора.

Неподалеку от рубчатого узора мы находим темное пятно. Здесь масло натекло из карбюратора. Очевидно, мотоцикл лежал на боку. Бензин испарился, а масло осталось.

Кроме куска промасленной тряпки, больше ничего не удается обнаружить. Дождь поработал как следует.

— Съездишь со мной в Полунино, Кеша?

— Опять мотоцикл искать?

— Да. Но там его насовсем запрятали. Чтобы никто и никогда не нашел, понимаешь?

— У, следователь, — поразмыслив, протяжно тянет Кеша. — Это совсем легко сделать. В озеро, однако, бросить нужно. В Лихое. Шаман-скалу знаешь? Могила, однако. Никто не найдет.

С Шаман-скалы станция Полунино как на ладони. Поблескивают стальные ниточки рельсов. Облако пара застыло над паровозом. Внизу тусклое зеркало озера. Рябь кажется неподвижной.

От Полунинского тракта к Шаман-скале ведет узкая тропинка. Сюда, случается, забредают шальные туристы. Озеро у нас диковинное. Воды из него вытекает больше, чем вносят реки. А вот не скудеет. И глубины удивительные. Полно провалов, расщелин — метров на двести глубины.

У Шаман-скалы как раз такой провал, подводное ущелье. Если он догадался сбросить отсюда мотоцикл, нам никогда не найти машину.

Анданов. Неужели в этом тихом, корректном почтмейстере таится такой зловещий ум? Не верится!

— Что тут смотреть? — говорит Кеша. — Пойдем, следователь.

Скала почти отвесно уходит в воду. Гладкая, вылизанная дождями. Только небольшой карнизик метрах в шести подо мной — единственное препятствие на пути в бездну.

— Веревка есть, Кеша?

Кеша-таежник — запасливый человек. Мы связываем два небольших обрывка. Мне удается закрепить конец за камень. Только нога не подвела бы. Авось! Хорошее русское слово «авось»!

Спускаюсь, упираясь здоровой ногой в скалу. Карнизик оказывается пологим, стоять на нем трудно.

Из расщелин в каменной стенке несет вековым холодом. Осторожно продвигаюсь по карнизу. В одном месте камень хранит след соприкосновения с металлом. Светлый свежий шрам. Осколки стекла, разбросанные на карнизе, кажутся вкраплениями драгоценного минерала.

Держась одной рукой за веревку, подбираю осколки. Ребристое толстое стекло от фары. Еще одно совпадение.

— Живой, следователь? — спрашивает сверху Кеша.

Живой... Вот выберусь и окончательно отвечу на вопрос. Отдышусь сначала. Надо поберечь силы. Что будут стоить эти открытия, если я не смогу доказать, что он мог проскочить из Лихого в Колодин за пятьдесят минут?

В номер Помилуйко я врываюсь, едва щелкает язычок замка. У майора изумленное лицо.

— На кого ты похож, Чернов?

Наверно, у меня не слишком респектабельный вид.

— Я только что из Лихого... Пятьдесят пять минут... Это возможно.

— Выпей воды.

Помилуйко в полосатой пижаме, пухлый со сна, недовольный.

— Ты энергичен, Паша. Комолов знает, кого брать в помощники. А у меня тоже новость, — говорит Помилуйко и тяжелой ладонью дружески хлопает меня по плечу. — Шабашников раскололся.

Хорошо, что подо мной оказывается стул.

— Ну что ты, Паша? Сознался Шабашников, да. Подписал. Вот выясним кое-какие детали вместе с прокуратурой.

— Как же с Андановым, — бормочу я. — Ведь он...

Я рассказываю о результатах поездки. Помилуйко терпеливо выслушивает, хмурится.

— Да, забавные совпадения. Но где хоть одна явная улика? Мостик построил? Хорошо, построил. И ногу обжег... утюгом, предположим. Ты доказываешь, что он мог совершить преступление. Думаешь, этого достаточно, чтобы прокуратура вынесла обвинительное заключение?

— Но разве мы работаем только для прокуратуры? Истина, человек...

— Человек, человек... И это когда Шабашников уже в наших руках. Ты хочешь запутать дело? Завести его в тупик?

Вот чего он боится. Майор любит ясность. Шабашников признался... Но почему, черт побери?

— В общем хватит анархии. — Помилуйко рубит ладонью воздух. — Действуй теперь только в соответствии с моими указаниями, ясно?

Остается еще один человек, с которым я еще не встречался и который может рассказать многое. Жена Анданова.

Я снова на приеме у хирурга Малевича. Бинт пропитался кровью, отвердел, как гипс.

— Вы не бережете ногу, лейтенант... Так больно? Ножницы, сестра... Берите пример с Анданова. У него такое же термическое поражение, а молодцом. И немедленно — в постель.

— Мне нельзя сейчас лежать, доктор.

— Вам знакомо слово — «сепсис»? Дождетесь.

Звякают инструменты. Я дергаюсь, как лягушка на школьном опыте.

— Не будете беречься — уложу в больницу. Право!

Удивительные у него руки. Сильные и нежные. Я всегда чувствовал особую симпатию к хирургам. Мне кажется, их работа сродни нашей. Такое же непосредственное проникновение в человеческие жизни. Каждый твой шаг, каждое движение связано с чьей-то судьбой. Ночные вызовы, вечное беспокойство. Гигантская мера ответственности. Смысл нашей профессии, в сущности, тоже заключается в том, чтобы обнаружить вредную ткань и отделить ее от здоровой, очистить среду. Они, как и мы, не имеют права ошибиться.