Вадим Роговин - Мировая революция и мировая война

• Название: Мировая революция и мировая война
• Автор: Вадим Роговин
• Издательство: «Москва»
• Жанр: Политика
• Год: 1998
• ISBN: ISBN 5-85-272-028-3

Вадим Захарович Роговин (1937—1998) — советский социолог, философ, историк революционного движения, автор семитомной истории внутрипартийной борьбы в ВКП(б) и Коминтерне в 1922—1940 годах. В этом исследовании впервые в отечественной и мировой науке осмыслен и увязан в единую историческую концепцию развития (совершенно отличающуюся от той, которую нам навязывали в советское время, и той, которую навязывают сейчас) обширнейший фактический материал самого драматического периода нашей истории (с 1922 по 1941 г.).

В шестом томе анализируется состояние советского общества после «великой чистки» 1936—1938 годов. Описывается международное положение, которое складывалось в мире в преддверии мировой войны, и рассматриваются события, связанные с подготовкой и подписанием советско-германского пакта 1939 года. Специальный раздел посвящен роли Л. Троцкого в истории зарождения IV Интернационала, в предупреждении опасности фашизма. На основе недавно опубликованных архивных материалов и мемуарных свидетельств освещаются первые этапы подготовки убийства Троцкого.

---

В этой речи, намечавшей глобальную военную стратегию Германии, Гитлер, к удивлению присутствующих, ни словом не упомянул об СССР.

Хотя совещание было секретным, уже вечером 8 марта сообщение о речи Гитлера было передано в Москву членами антифашистской группы Шульце Бойзена — Харнака, действовавшей в министерстве авиации. С учётом основных положений этой речи Сталин, по-видимому, придал окончательный вид международному разделу своего доклада на XVIII съезде ВКП(б).

Этот раздел Сталин открыл утверждением о том, что «уже второй год идёт новая империалистическая война, разыгравшаяся на громадной территории от Шанхая до Гибралтара». Перечислив акты агрессии, осуществлённые Германией, Японией и Италией, он сделал акцент на том, что «фашистские заправилы» обманывают мировое общественное мнение формулами об антикоммунистической «оси» и «треугольнике», маскирующими блок этих держав, направленный против интересов Англии, США и Франции в Европе и на Дальнем Востоке. Далее Сталин обрушился на «неагрессивные государства» за их систематические уступки «господам агрессорам». Одной из причин этих уступок он назвал боязнь революции, которая может разыграться, если война примет глобальный характер. Но главная причина, по его словам, заключалась в отказе неагрессивных стран от политики коллективной безопасности, коллективного отпора агрессорам и переходе их на позиции попустительства, невмешательства и «нейтралитета» ради того, чтобы подтолкнуть агрессоров к войне с СССР.

Любой опытный и проницательный политик не мог не видеть, что критика Сталиным «так называемых демократий» была более резкой, чем критика фашистских держав. Более того, в докладе содержалась прямая угроза «сторонникам политики невмешательства», что начатая ими «большая и опасная политическая игра может закончиться для них серьёзным провалом».

Формулируя задачи советской внешней политики, Сталин упомянул о курсе на «мирные, близкие и добрососедские отношения» и установление деловых связей «со всеми странами» (курсив мой.— В. Р.) и в этой связи подчеркнул необходимость «соблюдать осторожность и не давать втянуть в конфликты нашу страну провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками» [403].

В высших политических кругах Германии доклад Сталина сразу же был расценен как признак его готовности к коренному повороту в советской внешней политике. Риббентроп впоследствии вспоминал, что он усмотрел в речи Сталина «желание улучшить советско-германские отношения… Я ознакомил с этой речью фюрера и настоятельно просил его дать мне полномочия для требующихся шагов, дабы установить, действительно ли за этой речью скрывается серьёзное желание Сталина. Сначала Адольф Гитлер занял выжидательную позицию и колебался…» [404]

16 апреля Геринг на встрече с Муссолини обратил внимание последнего на доклад Сталина и заявил, что поставит перед Гитлером вопрос относительно возможности осторожного зондажа России на предмет сближения с ней. В свою очередь Муссолини приветствовал эту идею и высказал мнение, что такого сближения можно будет «достигнуть сравнительно легко» [405].

Подлинный смысл сталинской речи был уловлен и некоторыми органами буржуазной прессы. В передовой статье газеты «Нью Чайна дейли ньюс», издававшейся в Шанхае, говорилось: «Необоснованно обвинив демократии в намерении толкнуть Германию на войну против СССР, чтобы извлечь из этого выгоду для себя, Сталин воздержался в то же время от всяких нападок на [Германскую] империю, которые занимали видное место в его прежних речах. Это можно объяснить… тем фактом, что Гитлер в последних выступлениях не только не нападал на Советскую Россию, но даже и не упоминал о ней… Не исключена возможность, что германские планы против Украины будут перенесены теперь на Польшу и что последняя будет разделена между Германией и Россией».

Лондонский еженедельник «Тайм энд тайд» писал, что своим докладом Сталин «почти создал впечатление, что между Берлином и Москвой легко может быть достигнуто соглашение». К аналогичному выводу приходила канадская «Монреаль газет», которая утверждала, что доклад Сталина прозвучал «почти как сближение между СССР и Германией, поскольку в нём был сделан упор на отсутствие действительной базы для войны между ними».

Доклад Сталина нашёл весьма благожелательный отклик в фашистской прессе. Итальянский журнал «Релацьони интернационали» с удовлетворением отмечал, что «позиция Сталина в отношении [немецкого] тоталитарного режима является не полемической, как прежде, а в известной мере осторожной и умеренной». Германский официоз «Фёлькишер беобахтер» опубликовал статью с многозначительным названием «Сталин издевается над Англией», где утверждалось, что «Сталин в пух и прах раскритиковал английскую политику. Он упрекал Англию ни в чём ином, как в фальшивой игре, лицемерном миролюбии и жажде войны… Сталин и его правительство в самой торжественной форме заклеймили на XVIII съезде лицемерное натравливание демократическими государствами, в особенности Англией, фашистских государств против Советского Союза» [406].

В троцкистской печати доклад Сталина был расценен как зондажная попытка заключить сделку с Гитлером. М. Шахтман в американской газете «Socialist Appeal» усматривал в этом докладе «оливковую ветвь», протянутую Сталиным Гитлеру, и предвестие «возможного развития оси Берлин — Москва» [407].

Троцкий откликнулся на доклад Сталина статьёй «Капитуляция Сталина», в которой подчёркивал, что «Сталин поторопился извлечь для себя уроки из испанских событий в смысле дальнейшего поворота в сторону реакции… В речи на съезде Сталин открыто порывает с идеей „союза демократий для отпора фашистским агрессорам“. Теперь провокаторами международной войны оказываются не Муссолини и Гитлер, а две основные демократии Европы: Великобритания и Франция, которые, по словам оратора, хотят втравить в вооружённый конфликт Германию и СССР… Отказ от политики „союза демократий“ дополняется немедленно униженным пресмыкательством перед Гитлером и усердной чисткой его сапог. Таков Сталин!»

Поворот в сталинской политике Троцкий объяснял тем, что при полном сходстве политических методов Сталина и Гитлера разница результатов их действий на международной арене «бьёт в глаза. Гитлер за короткое время вернул Саарскую область, опрокинул Версальский договор, захватил Австрию и судетских немцев, подчинил своему господству Чехословакию и своему влиянию — ряд других второстепенных и третьестепенных государств. За те же годы Сталин не знал на международной арене ничего, кроме поражений и унижений (Китай, Чехословакия, Испания)».

Считая поверхностным объяснение личными качествами Гитлера и Сталина различий в результатах их международной политики, Троцкий писал: «Гитлер, несомненно, проницательнее и смелее Сталина. Однако решает не это. Решают общие социальные условия обеих стран».

Социальный режим Гитлера, будучи порождением мирового капиталистического кризиса, есть в то же время единственно возможный для Германии режим в рамках монополистического капитализма. Разгадка успехов Гитлера состоит в том, что своим режимом он даёт крайнее выражение тенденциям империализма. Разумеется, эти успехи зыбки и непрочны. «Гитлер скоро приблизится… к апогею, чтобы скатиться затем вниз. Но этот момент ещё не наступил. Гитлер ещё эксплуатирует динамическую силу империализма, борющегося за своё существование».

В отличие от этого, сталинистский политический режим вступил в непримиримое противоречие с социальным фундаментом советского общества — национализированной собственностью и плановым хозяйством. Это хозяйство «имеет свои собственные законы, которые всё меньше мирятся с деспотизмом, невежеством и воровством сталинской бюрократии». Чувствуя это, Сталин озабочен в первую очередь тем, чтобы продлить господство бонапартистской клики. «Благодаря неоценимым преимуществам тоталитарного режима… он меняет принципы своей политики именно для того, чтобы не сменили его самого».

Насквозь эмпирический характер политики Сталина затрудняет определение его дальнейших намерений. «Что представляет собою речь Сталина: звено в цепи сложившейся новой политики, опирающейся на уже достигнутые первые соглашения с Гитлером, или же только пробный шар, одностороннее предложение руки и сердца? Весьма вероятно, что действительность проходит ближе ко второму варианту, чем к первому. Победитель — Гитлер отнюдь не спешит закреплять свои дружбы и вражды. Наоборот, он очень заинтересован в том, чтобы Советский Союз и западные демократии подбрасывали друг другу обвинения в „провокации войны“. Своим напором Гитлер во всяком случае кое-чего уже достиг: Сталин, вчера ещё „Александр Невский“ западных демократий, сегодня обращает свои взоры к Берлину и униженно кается в совершённых ошибках».