Феликс Кандель - Не прошло и жизни

• Название: Не прошло и жизни
• Автор: Феликс Кандель
• Издательство: Иерусалим
• Жанр: Современная проза
• Год: 1997

---

– Я вас нашел‚ – сказал инвалид. – Боже мой‚ вот я вас и нашел!

А тот нервно:

– Тихо? Тихо вокруг? Ветер туман унес?..

Нырнул головой вперед в спасительное демисезонное пальто‚ запахнул за собой клетчатую полу‚ и геликон сунулся из воротника разинутой глоткой‚ закрутился по сторонам‚ высасывая подозрительные звуки.

– Да‚ – сказал геликон. – Опасения подтверждаются. Граждане‚ воздушная тревога!

Пробился через расстояния тонкий игольчатый зуд‚ загустел‚ заматерел‚ налился басами‚ завопил обломно громовыми раскатами‚ припластывая к земле‚ и оборвался‚ как не было. Зависла бомба над самыми головами‚ затихла напоследок: висит – издевается‚ отчего-то не взрывается.

– Можно и я к вам? – попросился старик. – Можно и мне?..

А из рукава табличка: "Нельзя".

Взревело снова‚ разваливая окрестности‚ понеслось кверху‚ слабея и утихая‚ оборвалось в невозможных далях‚ и снова зазудело‚ загустело‚ обвалилось на головы. И опять вверх‚ утихая. Вниз‚ нарастая. Вверх-вниз‚ вверх-вниз: адская потеха – бомба на резиночке.

И было так долго.

Шелохнулся геликон‚ пошарил вокруг разинутой глоткой‚ послушал временную тишину:

– Опасность миновала. Отбой.

И табличка из рукава: "Можно".

– Не пойду‚ – сказал инвалид. – Не больно и хотелось.

Отвернулась понизу клетчатая пола‚ одинокий человек поманил изнутри‚ и он шагнул‚ позабыв про обиду.

Там‚ внутри‚ приятный полумрак‚ полка с книгами‚ плитка с чайником‚ кресло-качалка‚ и геликон повис в воротнике‚ мундштуком нацелился удобно: подходи и дуй. А по стене посекшийся шелк подкладки‚ надорванный карман‚ зашпиленный английской булавкой‚ простроченные зевы рукавов‚ позабытый нафталинный уют. Да стоял стоймя тяжелый бараний тулуп‚ опоясанный кушаком и застегнутый на большую костяную пуговицу.

– Это мое старое заслуженное пальто‚ – говорил с нежностью хозяин квартиры. – Столько поработало на веку, жалко выбрасывать. Жизнь в нем прожил. Спал под ним. Отсиживался и отстреливался. Дрожал от холода и от страха.

– А тулуп?

– Тулуп – потом.

Он уже сидел в кресле-качалке‚ хозяин квартиры:

– Я ждал вас. Не знаю зачем‚ но я вас ждал. Поговорим?

– Поговорим.

– Меня гоняли. Всегда и отовсюду. Жена – из дома. Соседи – с лестницы. Старики – со двора. Милиция – с бульвара. Только сяду‚ оближу мундштук: "Тихо вокруг. Ветер туман унес..."‚ а они бегут‚ руками машут... Поговорим?

– Поговорим.

– Я уходил далеко от дома‚ к самой железной дороге‚ садился на косогоре и не сходил с него сутками. Я брал с собой еду и кофе в термосе. Играл без сна и отдыха: "Тихо вокруг. Это герои спят..."

И замолчал.

– Поговорим? – попросил старик.

– Поговорим. Мне улыбались машинисты паровозов. По мне они определяли‚ какой это перегон. Меня узнавали пассажиры. По мне они угадывали‚ какая теперь станция. Меня не трогали. Не мешали.

– И тогда?

– И тогда город пришел ко мне. С улицами-домами-машинами. Этого я уже не стерпел. Я ушел от них в невидимое. С геликоном и косогором.

– Как это удалось?

А тот туманно:

– За всё в жизни надо платить. Помолчим?

– Помолчим.

... могилы хранят покой... пам-пам-пам...

Он выходил из госпиталя ранним предрассветным утром‚ в зыбкий час противоборства света и тьмы‚ когда по палатам умирали раненые‚ которым не под силу пробиться в зачинающийся день‚ и задавленно плакали в подушку их соседи‚ чья очередь была назавтра. Он выходил по утрам с большой плетеной корзиной‚ прикрытой чистой холщовой тряпицей‚ и шел быстро‚ ходко‚ размашисто до первого леска‚ лощины‚ любого укрытого места. Была у него лопата – рыть ямы‚ был острый прикладистый топорик – рубить ветки с корнями. Он походил на опытного грибника‚ что торопится спозаранок обежать заветные места‚ пока не опередили другие‚ но только лопата настораживала‚ да топорик‚ да оттягивающая плечо корзина‚ с которой возвращаться бы ему назад‚ а не выходить из дома на промысел. В корзине лежали у него под тряпицей ноги и руки‚ отпиленные в операционной‚ и он уходил далеко‚ за край видимости‚ каждым почти предрассветным утром‚ останавливался на время‚ копал яму и шел дальше: сеятель‚ что закладывал в землю бесполезные саженцы‚ которым не суждено прорасти. Он возвращался налегке с пустой плетеной корзиной‚ как грибник с неудачного похода‚ и холщовая тряпица за ненадобностью скомканной валялась на дне. Он возвращался к концу завтрака‚ когда умерших за ночь уже вынесли из палат‚ и врачи с сестрами лениво принимались за очередной день‚ чтобы закрутиться в суматошной гонке‚ исходом которой будет раннее‚ предрассветное утро и плетеная корзина доверху...

Он дернулся заметно‚ одинокий человек‚ исподлобья взглянул на старика:

– Бомба. Где-то бросили бомбу. Я от них вздрагиваю.

И нырнул в тулуп.

– Можно ли так жить? – закричал старик. – Можно ли?!

А из тулупа табличка: "Можно".

Загремело сверху‚ проваливая небо на головы. Занудило снизу‚ взмывая в недоступные дали. Опять сверху, круша и проламывая. Дьявольская игрушка: бомба на истертой резиночке.

И тогда он решился‚ сегодняшний старик:

– Я отстал. Я отстал на миг от теперешней жизни и многого потому не понимаю. Стоит ли разворачивать знамена? Когда? Для кого? Где они‚ наши баррикады? Куда бежать, в кого стрелять?

Тот высунул голову из тулупа‚ в первый раз взглянул с интересом.

– Не знаю‚ не знаю‚ – сказал задумчиво. – Мне что? Я отсижусь. У меня под тулупом еще доха. Теплая. Мехом наружу.

А старик продолжил:

– Хорошо тем‚ кто начинал жизнь в начале века. В годы первые его‚ в годы десятые‚ двадцатые на худой конец. Они начинали с надеждой: весь век впереди‚ неиспробованный‚ незахватанный‚ непопользованный.

– Ну-ну‚ – сказал тот с удовольствием.

– Плохо тем‚ кто заканчивает жизнь в конце века‚ в годы его последние. Этот век не оправдал наших надежд‚ или мы не оправдали‚ а новый век не для нас.

Одинокий человек вышел уже из тулупа‚ встал перед ним‚ глядел с обожанием.

– Где она‚ наша минута? Мы пропускаем ее‚ по лености не заметив. Где оно‚ наше знамя? Мы используем его – скатеркой на столике‚ салфеточкой на буфете. Знаете‚ что я вам скажу? Мы не получились. Мы не получились‚ и это теперь надолго.

– Браво‚ – сказал одинокий человек. – Умри – лучше не скажешь!

И тогда он спросил напоследок‚ сегодняшний старик-инвалид:

– Для кого мы сеем? – спросил он. – Что прорастает? За всё в жизни надо платить‚ это я принимаю‚ но только кому?

А тот взгромоздил на себя геликон‚ взял старика за руку:

– Идем. Тебе я доверюсь. Каждый человек – бомба замедленного действия‚ но тебе я доверюсь‚ и будь что будет!

Они вышли из клетчатого пальто и зашагали по ситцевому многоцветью‚ с косогора в ложбину‚ из ложбины в овраг‚ из оврага на новый косогор‚ и травы мягко проминались под ногами‚ а потом распрямлялись‚ не оставляя следов. Они шли ходко‚ размашисто‚ без устали‚ но последний подъем был особенно крут‚ и тут уж они задохнулись на полдороге‚ остановились отдышаться‚ а одинокий человек сказал просто:

– Теперь смотри.

И они шагнули на косогор.

Лес рук стоял на равнине. Гигантских‚ по локоть‚ рук‚ что вздымались из земли с молчаливой мольбой к небу. Будто пальмы росли посреди песков‚ стройные гладкоствольные пальмы с ладонями-верхушками‚ с разросшимися ветвями-пальцами‚ но не висели на них плоды-кокосы‚ не гомозились птицы в листве‚ не журчал под корнями прохладный родник. Лишь роса блестела на ладонях‚ крупными каплями роса‚ и было вокруг тихо.

– Прорастает всё‚ – сказал одинокий человек. – Ты только сей.

И с удовольствием облизал мундштук геликона.

...могилы хранят покой... та-ра-ра...

А он уже бежал с косогора‚ сегодняшний старик–инвалид‚ огромными шагами-скачками‚ размахивая руками‚ теряя равновесие‚ падая на подставленный протез‚ а потом рухнул плашмя‚ перекрутился через голову‚ кубарем покатился по травяному многоцветью до первого ствола-преграды. И лежал там лицом к небу‚ щекой к теплой‚ прогретой коре: пульсация соков в стволах‚ как пульсация крови в висках.

Лес рук – не устрашит ли будущие поколения?

Лес рук – может‚ кого-нибудь образумит?

Линии жизни на ладонях дерев, тонкие‚ обрывистые‚ уязвимые...

Просвистело пугающе с высоты на землю. Проревело трубно. Прогремело обвально. Зависла бомба на тонкой резиночке‚ над разинутой пастью геликона: одно от нее прикрытие – табличка "Нельзя".

– Как же ты здесь живешь?..

А тот застенчиво:

– Что делать? Тут мой косогор. Тут хоть играть можно. "Тихо вокруг. Это герои спят"...

И заиграл дальше‚ медленными и печальными вздохами-толчками.