Максим Чертанов - Марк Твен

• Название: Марк Твен
• Автор: Максим Чертанов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-235-03326-9

Остроты Марка Твена (1835–1910) не поддаются исчислению, а прижизненная популярность — описанию: именно его называют первым блоггером и первой литературной звездой. В России Твен известен, прежде всего, как юморист и автор великолепных детских книг, но этим его дар не исчерпывается: он писал любовные романы, детективы, научную фантастику и богословские трактаты. Он изобретал подтяжки, шпильки, календари, детские кроватки; дважды становился миллионером и разорялся; его обожали короли и революционеры, атеисты и священники; ради него отменялись правила уличного движения. Родившийся с приходом кометы Галлея и вместе с ней покинувший Землю, Марк Твен не перестает будоражить публику: он — единственный писатель, умудряющийся «с того света» издавать новые книги. Об этих и еще более удивительных эпизодах биографии американского классика рассказывает автор.

---

По собственному признанию Изабел, она мечтала о лете 1906 года как о рае для двоих: прогулки, задушевные беседы, — но возле Короля крутился Пейн, а она была вынуждена сидеть с Джин. Она обсудила с Твеном «поведение» его дочери: Джин опасна для себя и других, надо поместить ее в санаторий, там она если не вылечится (эпилепсия неизлечима), то по крайней мере «подлечится». Твен согласился: потом он напишет об этом как о «самом ужасном зле, какое когда-либо совершил». Убедили Джин, что все делается для ее блага, Изабел проконсультировалась с несколькими докторами, от несговорчивого Кинтарда перевела больную под наблюдение врача из государственной психиатрической лечебницы «Гудзон-Ривер» Фредерика Петерсона, убежденного сторонника изоляции эпилептиков в специальных учреждениях. Тот рекомендовал свою клинику в городке Катона недалеко от Нью-Йорка.

17 октября Клеменсы вернулись в Нью-Йорк, ждали, когда в санатории будут готовы принять Джин. Приехала Клара — для нее это было полной неожиданностью. С сестрой она не была особенно близка, но впала в истерику (это, видимо, была ее обычная защитная реакция) и слегла. Джин была в отчаянии: «Было ужасно тяжело оставить отца и Клару и уехать в это совершенно ужасное место. Я старалась сдержаться и не плакать пред ними, но по мере того, как день отъезда приближался, мне было все труднее сдерживаться, особенно когда Клара тоже начала плакать, и тогда я уже не могла сдержаться. Бедный папа тоже, кажется, чувствовал себя плохо, и всё было совершенно ужасно». Джин с испугом писала о том, как будет жить среди чужих, но не сомневалась, что у нее по крайней мере будет отдельная комната: о том, что Изабел от имени Твена написала Ханту и попросила поселить с Джин другую женщину, ее не сочли нужным поставить в известность. 25 октября она уехала, Клара рыдала, Изабел записывала: «Сердце разрывалось на это глядеть», Твен сообщил Мэри, дочери Роджерса, что очень рад, на следующий день писал ее мачехе, что совсем пал духом. Клара через два дня взяла себя в руки, съездила к сестре, вернулась в угнетенном состоянии, но объясняться ни с кем не стала и сбежала в Норфолк. Понять ее можно: она пыталась устроить свою жизнь и не хотела вешать на себя проблемы других. Король и секретарша остались вдвоем — если не считать Пейна.

«Я непрерывно работал на протяжении 65 лет, — писал Твен Томасу Олдричу, — и никому нет дела, как я распоряжусь оставшимися мне двумя или тремя, так что я решил прожить их в удовольствие». Собрался в Египет, Изабел писала, что «в отчаянии» от того, что он хочет ехать без нее, через несколько дней Твен, по словам Пейна, сказал ему, что не поедет, ибо «один человек мне этого не советует». Диктовки были заброшены, вместо них целыми днями играли в бильярд с Пейном. Наезжала Клара, пыталась наводить порядок, повесила объявление: «Никакого бильярда после 10 вечера». Но Изабел ни в чем хозяину не перечила. Жизнь пошла ленивая, приятная: из театра — в ресторан, из клуба — в бильярдную. Но вскоре обнаружилось, что эта «жизнь в удовольствие» пуста, как в том раю, о котором священники рассказывали капитану Стормфилду. Из диктовок весны 1908 года: «После смерти моей жены, 5 июня 1904 года, я испытал длительный период тревог и одиночества. Клара и Джин были заняты своими делами, а я купался в пустом океане банкетов и разглагольствований о высоких материях… Я достиг возраста дедушки; единственное, в чем я нуждался, были внуки».

Джин, как считалось, никогда не выйдет замуж. У Клары с Габриловичем дело не двигалось. (Возможно, у нее был роман с Уорком, женатым человеком, но это не подтверждено.) Внуков нет и не предвидится. «Что за дом без детей? — жаловался Твен. — Это не дом, а руины». И он начал искать внуков на стороне.

«Увнучивать» он стал только девочек — современные изыскатели на этом основании «шьют» педофилию (нетрудно представить, что бы они сказали по поводу мальчиков). Но на первый взгляд действительно странно, что человек, создавший лучшие в мировой литературе книги о мальчишках, не хотел иметь внука. Причина, возможно, в том, что его сын умер младенцем, воспитывал он только дочерей, с которыми, когда они были маленькими, он был счастлив; их взросление он воспринял как предательство, хотел свое счастье повторить. Кроме того, мальчишки были существами обыкновенными, такими же, как он, а в девочках ему виделись «ангелы». В 1873 году он прочел о Марджори Флеминг, шотландской девочке-поэтессе, жившей в начале XIX века и умершей в девять лет; участь этого поэтического чудо-ребенка всю жизнь его занимала, и в 1909 году он написал о ней эссе для «Харперс». Возможно, он искал вторую Марджори — или вторую Сюзи.

Первой «внучкой» некоторые биографы считают Гертруду Наткин — родилась в 1890-м, дочь еврейского иммигранта из России. Твен познакомился с Наткинами в декабре 1905 года на концерте в Карнеги-холле. 27 декабря Гертруда ему написала: «Вчера очень счастливая девочка ушла домой, думая только о дорогом м-ре Клеменсе. Я хочу поблагодарить Вас за Вашу доброту. Я думаю, Вы прочли на моем лице, что я хотела заговорить с Вами, и было так любезно с Вашей стороны удовлетворить мое желание… Я — маленькая девочка, которая любит Вас». Несколько месяцев переписывались, Твен приглашал ее с родителями на свои выступления, она присылала цветы, звонила по телефону. Но девочка была не такая уж маленькая; ее письма и знаки внимания были больше похожи на женские. 8 апреля 1906 года, когда Наткин исполнилось 16 лет, Твен написал ей с нескрываемой досадой: «Шестнадцать! Ах, что стало с моей маленькой девочкой? <…> Если б Вы могли вернуться в 14! Прощайте, милые 14…» — и после этого отношения оборвал и в реестре «внучек» Гертруду не числил. Сам он назвал первой «внучкой» Дороти Бьюте — англичанка, родилась в 1893-м, ее семья приехала в Нью-Йорк по делам, познакомились с Твеном в октябре 1906-го — как раз после отъезда Джин. «Никогда не было более чудесного ребенка. Типично английский облик; искренняя, откровенная и прямодушная, как подобает в ее возрасте». Завязалась переписка, Бьютсы приводили Дороти на Пятую авеню. Но девочка, приходящая в гости раз в неделю, не могла заменить настоящую внучку. Счастлив он не стал. Пейн вспоминал: «Однажды после диктовки, когда я пришел в бильярдную, он гонял шары по столу, очевидно очень угнетенный. Он сказал: «Я подумал — проживу еще два года и конец. Я убью себя». Я сказал, что светская жизнь в городе его утомляет и он сможет отдохнуть в загородном доме. «Единственный загородный дом, который мне нужен, — сказал он с отчаянием, — это кладбище»».

Пейн, сделавший все, чтобы мир не узнал о проблемах Короля, умалчивал о том, что всю осень 1906 года разворачивалась трагедия с Джин. Та писала отцу, жаловалась, молила забрать ее домой, он расстраивался. Изабел порекомендовала писем не читать. Она этого и не скрывала: «Я знаю, что Король должен избегать волнений, и знаю, как того достичь. Его не нужно беспокоить лишними проблемами и сложностями». Она прочитывала письма и пересказывала то, что считала нужным. Он не возражал. Скоро он назовет себя «дураком, негодяем и предателем». Но тогда его это устраивало. Хуже того, он согласился, чтобы секретарша сама писала Джин от его имени. Он не хотел «проблем и сложностей».

Он становился все экстравагантнее. Начал одеваться исключительно в белое. «Да, я настаиваю, что белый — лучший цвет для мужской одежды. Если бы мужчины не были такими идиотами, они бы признали это». «Я хотел бы одеваться в великолепные пышные костюмы из шелка и бархата ошеломляющих расцветок, и все, кого я знаю, хотели бы, но никто не смеет». Портной сшил шесть костюмов из фланели сливочного цвета и четыре длинных, просторных белых пальто: когда Король фланировал по Пятой авеню, пальто было видно издалека и толпы зевак удвоились. Он произвел фурор, впервые появившись в белом на официальном мероприятии в декабре 1906 года, когда приехал в Вашингтон выступать перед конгрессом по вопросу о копирайте. Ему предоставили комнату для работы, специального библиотекаря; любопытные со всего города стекались к Капитолию поглазеть на белое пальто, о котором уже раззвонили газеты. Сопровождавший его Пейн писал: «Всюду, куда он шел, толпы людей набрасывались на него…»

На тот момент авторские права действовали 42 года, после чего переходили в собственность издателей или государства. «Нью-Йорк таймс»: «Марк Твен рассматривает существующие законы как грабеж. Он много лет думал, как защитить от грабежа детей писателей, и нашел способ». Способ гениальный: как только истечет срок копирайта на какую-либо из его книг, он, а потом его наследники будут добавлять к этой книге фрагменты автобиографии (она не будет целиком публиковаться не только при его жизни, но и еще 100 лет после) и получится новый текст, на который заново зарегистрируется копирайт. Первая часть автобиографии выйдет в 1910 году независимо от того, умрет он к тому времени или нет, и будет добавлена к «Простакам за границей», копирайт на которых как раз закончится. Полностью от грабежа это не спасет, ведь старая редакция «Простаков» перейдет к издателям, но по крайней мере многие читатели захотят приобрести дополненную редакцию. «Таймс»: «Он верит, что срок авторского права возрастет до 84 лет, и он сказал: «Дети — вот все, что меня волнует; внуки пусть уж сами блюдут свои интересы»».