Давид Гроссман - Бывают дети-зигзаги

• Название: Бывают дети-зигзаги
• Автор: Давид Гроссман
• Издательство: Текст, Книжники
• Жанр: Детская проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-7516-1042-5, 978-5-9953-0166-0

На свое 13-летие герой книги получает не совсем обычный подарок: путешествие. А вот куда, и зачем, и кто станет его спутниками — об этом вы узнаете, прочитав книгу известного израильского писателя Давида Гроссмана. Впрочем, выдумщики взрослые дарят Амнону не только путешествие, но и кое-что поинтереснее и поважнее. С путешествия все только начинается… Те несколько дней, что он проводит вне дома, круто меняют его жизнь и переворачивают все с ног на голову. Юные читатели изумятся, узнав, что с их ровесником может приключиться такое. Ну а родителям — которые, вне всякого сомнения, тоже с удовольствием прочтут роман и, возможно, вспомнят, что сами когда-то были детьми-зигзагами, — останется лишь развести руками.

---

Я кричал, я выплевывал осколки предложений, я бил ногой о стену и железную дверь. Извержение вулкана Файерберг! И еще я хотел, чтобы отец увидел, что я действительно могу взорваться. Чтобы понял, как я опасен в гневе.

Не знаю, долго ли я буйствовал, но, как только я начал играть на публику — в лице отца, — в глубине души я сразу успокоился. Может, именно это имела в виду Лола, когда говорила: «Тот, кто долго играет чувствами других, теряет наконец собственные»?

— Погоди, — прорвался отец сквозь эти театральные страсти, — почему ты говоришь, что он тебя не похищал?

Голос у него был уже менее уверенным. Что, спектакль удался?

— Потому что это правда! — Я снова топнул ногой, на этот раз спокойнее, проявляя готовность к переговорам. — Я сам пошел за ним!

— Но почему? Объясни!

— Потому что я зашел не в то купе. Вы сами придумали эту игру!

Отец заморгал:

— А он что делал в поезде? — И указал пистолетом на Феликса.

Феликс, который все это время стоял пригнувшись, будто застыл при попытке к бегству, сейчас расслабился, пригладил рукой волосы и ласково улыбнулся моему отцу:

— Какая проблема, господин отец? Я хотел смотреть на него. Чем плохо, он разве не мой внук?

И когда он улыбнулся и широким жестом указал на меня, будто предъявляя собственное творение, я вдруг ужаснулся: как он за эти два с половиной дня сумел изменить меня и отдалить от отца! И похоже, в этом состояла его великая месть.

Эта догадка пригвоздила меня к месту. Потому что если это правда, то это чудовищно! Что он сделал со мной? Использовал меня против моего же отца? Но с другой стороны, если бы он меня не похитил, я никогда не услышал бы собственной истории, истории Зоары, и не получил бы от нее подарка. А с третьей стороны — даже если он и начал все это мероприятие, чтобы досадить отцу, под конец он стал мне настоящим другом. Даже больше — настоящим дедом.

Отец изо всех сил стукнул кулаком о стену:

— Даже и не мечтай о том, что он твой! Ты его больше не увидишь и не смей приближаться к нему! Ни ты, ни твоя ведьма, которая устраивает там сцены с обмороком!

— Лола — моя бабушка! — обиделся я.

— А, так ты уже все знаешь? Эти двое уже все тебе рассказали.

— Да, рассказали. И про маму. И про тебя. Но не волнуйся, это ничего не меняет.

— Да, нехорошо. — Отец опустил одновременно и голову, и пистолет. — Я не хотел, чтобы ты знал. Рано тебе еще.

Весь его гнев испарился. Он сел на ступеньки, положив пистолет на колени, обхватив руками голову. А я вглядывался в него, искал в нем молодого парня, карабкавшегося на подъемный кран, парня, чуть не утонувшего в резервуаре с шоколадом, парня, приезжавшего к Зоаре в тюрьму, построившего ей дворец на Лунной горе, искал своего отца, который сам принял меня, когда я родился, и сам перерезал пуповину.

Искал и не находил.

Лицо у отца было непроницаемым, он как будто задался целью ни за что не дать воспоминаниям выбраться наружу, и ему это удалось: и тогда, и впоследствии. Когда я был помоложе, они еще бурлили в нем, кипели, как лава. Теперь же я ничего не чуял. А жаль.

Я видел перед собой лишь полицейского, профессионала, человека, который все двенадцать лет, минувшие после смерти Зоары, упрекал себя в том, что полюбил преступницу, поддался ей и отправился вместе с ней за границу законов, принятых среди нормальных людей. Человека, который отказывался простить себе эту ошибку — то, что он считал ошибкой, — и в наказание отнимал у себя все, что могло принести ему радость и утешение.

Заложник собственной природы.

— Я действительно собирался рассказать тебе, Нуну. Просто ждал, пока ты подрастешь. Думал, что ты еще недостаточно взрослый для такого рассказа. Но теперь ты уже знаешь. Жаль.

— Ничего. Со мной ничего не случилось.

Случилось, конечно, много чего. Но не рассказывать же об этом.

— Он хорошо относился к тебе? Не причинил тебе вреда?

— Пап, Феликс очень классный.

И вы с ним очень похожи.

Отец взглянул на Феликса. Феликс на него. Какое-то время они мерили друг друга взглядами. Хоть я и был еще не вполне взрослым, я отлично понял, что таили в себе эти взгляды. Не только неприязнь. Оба они были товарищами по несчастью: они любили одну и ту же женщину и оба ее потеряли.

— Ну и что мы теперь будем делать? — спросил мой отец. — Вас ищут по всей стране… — Он вздохнул, но мне показалось, что он нарочно говорит больше обычного. — Я пришел сюда один, потому что понял: последним пунктом программы, — он посмотрел на Феликса, — будет получение подарка, который она оставила Нуну…

— Ты здесь один? — В глазах у Феликса сверкнуло любопытство. Он быстро облизал губы.

— Да, один. — Отец сумрачно взглянул на Феликса. — А что, есть предложения?

— Боже упаси. Кто я такой, чтобы предлагать господину отцу? Так, одна мысль…

— Послушаем.

— Я подумал, может, делаем так: допустим, я вдруг доставал пистолет, так?

— Допустим.

— Приставлял пистолет к голове Амнона и говорил: если господин отец не дает мне уйти, тогда я стреляю, так?

— Допустим.

— Ну, какой выбор тогда у тебя был? И так я убегал.

Наступила тишина. Эти двое понимали друг друга без лишних объяснений.

— Короче говоря, как будто ты меня шантажировал? — усмехнулся отец. — Ты представляешь, какую новость сделают из этого газеты и что скажут в полиции?

— А что тебе до полиции? — широко улыбнулся Феликс. — Ты уже не должен думать о полиции. Ты уже поймал Феликса. Это второй раз, когда ты поймал Феликса, и нет ни одного полицейского, который делал хотя бы половину от этого.

— Но если я отпущу тебя, кто узнает, что я поймал тебя во второй раз?

— Ты, — скромно ответил Феликс. — И твой Амнон. Это самое важное, а?

И отец кивнул. Он никогда не тянул с решениями.

— Ладно, — вздохнул он. — Любой другой вариант причинит боль нам всем. В первую очередь ребенку. Мы тут все повязаны.

Он встал, сунул пистолет в кобуру и снял ее с пояса. Мы с Феликсом напряженно следили за ним. Свой пистолет я по-прежнему держал в руке. Что, если он бросится на меня? Отец остановился на ступеньках, заметив наш страх, заметив, что я держу его на прицеле. Глубоко вздохнул.

— Ох, Нуну, — грустно улыбнулся он, — ты делаешь все в точности, как я тебя учил. Но почему мне так горько от этого?

После этого я уже знал, что сюрпризов не будет, и убрал пистолет в карман.

Отец скривил рот и сказал Феликсу:

— В конце концов все, чему мы их учим, они используют против нас.

И Феликс кивнул.

Отец подошел ко мне: крепкий, вспотевший, растрепанный. Настоящий РУПВ. Мы не виделись три дня. Мне хотелось броситься к нему и завопить от счастья. Мы даже не пожали друг другу рук. Наверное, так лучше. Это по-мужски. Феликс попросил, чтобы мы прошли в хранилище и сели спина к спине. Напевая себе под нос, привязал нас друг к другу — поджав губы, как всегда, когда он кого-то связывал или запирал. Отец сказал ему сквозь зубы, чтобы он не связывал меня слишком крепко.

Закончив, Феликс вытащил у отца из кармана наручники и приковал меня к нему. Услышав лязг наручников, я вспомнил заключенного и полицейского, с которыми встретился в самом начале. Странное вышло путешествие, что и говорить.

Краем глаза я видел, как он наклонился к отцу.

— Она была очень особенная, Зоара, — шепнул он ему. — Я знаю, что ты ее любил. Но хватит. Надо забывать мертвых. У тебя продолжается жизнь, и у тебя есть отличный ребенок! А ребенку нужно мать. И послушай меня, господин Файерберг, — Феликс повидал много женщин, но не повидал такой, как госпожа Габи. Она очень мудрая девушка. Думай о ней хорошенько. Прошу извинения, что вмешиваюсь в частную жизнь. Благодарю за все, и шалом.

Спиной я почувствовал, как отец вздохнул. Я решил, что сейчас он вспылит. Феликс обогнул результат своих стараний, наклонился надо мной и улыбнулся — сначала знакомой гипнотизирующей улыбкой, заливая голубым блеском, но потом вдруг спохватился, стер ее с лица и улыбнулся коротко и сердечно.

— А хорошо нам было вдвоем, а?

Я кивнул.

— Ты ребенок, какого больше нет. Преступник с хорошей душой. Смесь! Теперь, когда я видел тебя, мне уже можно ничего не видеть. Я уже знаю: что-то от Феликса оставалось в этом мире. — Он подергал себя за нос, глаза у него слегка покраснели. — Ладно. Хватит. Надо уходить. Дела зовут. Может, еще когда-нибудь встречаемся. А может, и нет. Может, когда-нибудь на улице к тебе подходит дедушка Hoax, чтобы сказать «шалом». Все может случаться в этом мире. Самое важное, что ты знакомился с Феликсом, а Феликс знакомился с тобой.

Он протянул руку и с нежностью коснулся золотого колоска у меня на цепочке.

— И еще важное, что я знаю: Лола будет позаботиться о тебе, чтобы, Боже упаси, из тебя не получался слишком уж Феликс. Но чутку можно, так, чтобы не забывать, что в мире есть не только законы. В этой жизни должно быть место и для твоего личного закона!