Вадим Роговин - 1937

• Название: 1937
• Автор: Вадим Роговин
• Издательство: Б. и.
• Жанр: Политика
• Год: 1996
• ISBN: ISBN 5-85-272-022-4

Вадим Захарович Роговин (1937—1998) — советский социолог, философ, историк революционного движения, автор семитомной истории внутрипартийной борьбы в ВКП(б) и Коминтерне в 1922—1940 годах. В этом исследовании впервые в отечественной и мировой науке осмыслен и увязан в единую историческую концепцию развития (совершенно отличающуюся от той, которую нам навязывали в советское время, и той, которую навязывают сейчас) обширнейший фактический материал самого драматического периода нашей истории (с 1922 по 1941 г.).

Название четвертого тома говорит само за себя — это самый страшный год в истории России. На основе многих исторических материалов, в том числе архивных документов, автор во многом по-новому раскрывает механизм великой чистки, массовых репрессий, ежовщины.

---

Наконец, решение Сталина перейти к «осторожной интервенции» в Испании в немалой степени диктовалось тем, что среди республиканцев на первых порах коммунисты составляли явное меньшинство. В июне 1936 года коммунистическая партия Испании насчитывала всего 84 тыс. членов. В рядах левых сил Испании преобладали социалисты, синдикалисты, анархисты, действовали и троцкисты со своим партийным штабом. На территории, находившейся в руках республиканцев, существовали три правительства — просоветское центральное правительство в Мадриде, независимое правительство в Басконии и Каталонское правительство в Барселоне, где особенно сильны были антисталинские силы, прежде всего ПОУМ (марксистская партия рабочего единства). Каталонский фронт был одним из наиболее важных участков обороны республики, где действовали дивизии, состоявшие из анархистов и поумовцев.

Настаивая на консолидации всех антисталинских революционных сил в Испании, В. Серж 10 августа 1936 года в письме Троцкому предлагал обратиться к анархистам и синдикалистам со следующим призывом: «Мы, революционные марксисты, считая необходимым твёрдой рукой укреплять тыл революции, одновременно заявляем, что пролетарская диктатура должна быть и будет настоящей свободой для трудящихся. Мы с вами будем бороться за укрепление свободы мнений внутри революционного движения и даем торжественное обещание делать всё, чтобы не дать бюрократии какой бы то ни было масти превратить революцию в тюрьму для рабочих по-сталински» [814].

Аналогичными настроениями были проникнуты многие из добровольцев, непрерывно прибывавших для помощи республиканцам не только со всей Европы, но и из Соединенных Штатов, Канады, Латинской Америки, Австралии, Южной Африки, Филиппин, даже из фашистских стран — Германии и Италии. Среди них было немало троцкистов и других социалистически мыслящих людей, оппозиционно настроенных по отношению к Сталину и сталинизму. Таким образом, существовала возможность возникновения в Испании мощных антифашистских и в то же время антисталинистских сил, способных принять активное участие в защите испанской революции.

Описывая атмосферу, царившую в штабах интернациональных бригад в первые месяцы гражданской войны, Хемингуэй писал: «В тех обоих штабах ты чувствовал себя участником крестового похода. Это единственное подходящее слово, хотя оно до того истаскано и затрепано, что истинный смысл его уже давно стерся. Несмотря на бюрократизм, на неумелость, на внутрипартийные склоки, ты испытывал то чувство, которое ждал и не испытал в день первого причастия. Это было чувство долга, принятого на себя перед всеми угнетёнными мира, чувство, о котором так же неловко и трудно говорить, как о религиозном экстазе, и вместе с тем такое же подлинное, как то, которое испытываешь, когда слушаешь Баха или когда стоишь посреди Шартрского или Лионского собора и смотришь, как падает свет сквозь огромные витражи, или когда глядишь на полотна Мантеньи, и Греко, и Брегейля в Прадо. Оно определяло твоё место в чём-то, во что ты верил безоговорочно и безоглядно и чему ты обязан был ощущением братской близости со всеми теми, кто участвовал в нём так же, как и ты» [815].

Это чувство революционной солидарности, охватившее тысячи людей, было способно создать в Испании могучую армию будущей международной социалистической революции, независимую от Сталина. Именно поэтому Сталин решил начать перенос методов НКВД на зарубежную арену именно с Испании. Прибывший в Европу с инспекционной поездкой Слуцкий передал Кривицкому сталинскую установку: «Мы не позволим превратить Испанию в площадку для сбора всяких антисоветских элементов, слетающихся туда со всего света. По сути дела, теперь ведь это наша Испания, часть советского фронта… А анархисты и троцкисты, даже если они борцы-антифашисты, они всё же наши враги. Они контрреволюционеры, и мы должны их выкорчёвывать» [816].

Руководствуясь названными выше соображениями, Сталин выступил с заявлением, свидетельствовавшим о начале вмешательства СССР в испанские события. В его обращении к лидеру испанских коммунистов Хосе Диасу говорилось: «Трудящиеся Советского Союза выполняют лишь свой долг, оказывая посильную помощь революционным массам Испании… Освобождение Испании от гнёта фашистских реакционеров не есть частное дело испанцев, а общее дело всего передового и прогрессивного человечества» [817]. В этом послании, широко резонировавшем на весь мир, формула о «прогрессивном человечестве», пожалуй, впервые заменила классовые и революционно-интернационалистские формулы большевизма.

Спустя неделю советское правительство официально заявило, что «не может считать себя связанным соглашением о невмешательстве в большей мере, чем любой из остальных участников этого соглашения» [818]. 29 октября Кабальеро выпустил обращение к армии и населению Мадрида, в котором сообщал о начале поставок вооружения из СССР. «Сейчас,— говорилось в этом документе,— …мы имеем танки и мощные воздушные силы… Теперь, когда у нас имеются танки и самолеты, пойдем вперёд. Победа за нами!» [819]

Это выступление прозвучало в критический момент гражданской войны, когда четыре колонны войск мятежников и интервентов достигли окраин Мадрида. Руководивший этим наступлением генерал Мола заявил, что у него имеется и «пятая колонна» — шпионская и диверсионная агентура в Мадриде и вообще в тылу республиканцев. С этого момента данное понятие вошло в мировой политический лексикон. Его сразу же стала использовать сталинская пропаганда для обоснования террора в СССР и в Испании.

Под видом добровольцев в Испанию начали прибывать советские войска. Однако Сталин, по-прежнему опасавшийся открытого втягивания СССР в испанскую войну, дал категорический приказ, чтобы советские люди «не переступали за линию досягаемости артиллерийского огня» [820]. Эта установка оставалась незыблемой на всём протяжении испанской войны. Непосредственное участие в боях принимали только советские летчики и танкисты, действовавшие под чужими нерусскими именами. Основная часть советского военного персонала выполняла функции инструкторов или технических специалистов. Все офицеры и солдаты Красной Армии были расселены таким образом, чтобы они не соприкасались с испанским гражданским населением. Они не имели доступа в местные политические круги и никаких связей с общественностью. Неусыпный контроль над ними со стороны агентов НКВД формально мотивировался тем, что их присутствие в Испании должно сохраняться в тайне. На деле этот контроль осуществлялся «во избежание всякого риска заражения рядов Красной Армии еретическими политическими настроениями» [821].

Как писал Хемингуэй, испанская война не выдвинула «военных гениев… Ни одного. Даже похожего ничего не было» [822]. Это тоже было следствием политики Сталина, не пожелавшего послать в Испанию ни одного из выдающихся советских полководцев. На заседании Военного Совета, предшествовавшего процессу над советскими генералами (см. гл. XLIX), Сталин заявил: «Тухачевский и Уборевич просили отпустить их в Испанию. Мы говорим: Нет, нам имён не надо. В Испанию мы пошлём людей мало известных… пошлём людей без имени, низший и средний офицерский наш состав» [823].

Советские вооружённые силы находились в подчинении двух человек, отобранных лично Сталиным. Одним из них был старый большевик Я. К. Берзин, руководивший до этого советской военной разведкой. Вторым эмиссаром Сталина был Сташевский, советский коммунист польского происхождения, официально занимавший пост торгпреда в Барселоне.

Берзин, не обладавший большим полководческим талантом, тем не менее играл ведущую роль в организации обороны Мадрида в конце 1936 года. Он внёс значительный вклад в формирование современной регулярной армии из недисциплинированных и некоординированных испанских вооружённых отрядов.

Во главе одной из Интернациональных бригад был поставлен генерал Штерн, который до этого, по словам Сталина, «всего-навсего был секретарём у т. Ворошилова» [824]. Штерн действовал под именем генерала Клебера и считался выходцем из Австрии, натурализовавшимся в Канаде и прибывшим оттуда в Испанию. В ноябре 1936 года он был назначен командующим испанскими правительственными войсками, оборонявшимися в северном секторе Мадридского фронта. На посту командующего Интернациональной бригадой его сменил Мате Залка — венгерский писатель-эмигрант, действовавший в Испании под именем генерала Лукача.

Помимо военнослужащих, в Испанию была направлена большая группа работников НКВД во главе с уже упоминавшимся Александром Орловым. Под этим именем действовал опытный разведчик Лев Фельдбин. Официальным постом Орлова была должность военного советника испанского правительства.

На протяжении почти двух лет Орлов выполнял в Испании важные секретные поручения Сталина. Получая сведения из Советского Союза о расправах над старыми чекистами, он не сомневался, что очередь скоро дойдет и до него. «На фронтах Испании,— вспоминал он впоследствии,— особенно когда я выезжал во фронтовую зону при подготовке наступления республиканских войск, я часто оказывался под сильной вражеской бомбежкой. В эти минуты я не раз ловил себя на мысли, что, если меня убьют при исполнении служебных обязанностей, угроза, нависшая над моей семьей и нашими близкими, оставшимися в Москве, сразу рассеется. Такая судьба казалась мне более привлекательной, чем открытый разрыв с Москвой. Но это было проявлением малодушия. Я продолжал свою работу среди испанцев, восхищавших меня своим мужеством, и мечтал о том, что, быть может, Сталин падёт от руки одного из своих сообщников или что ужас кошмарных московских „чисток“ минует как-нибудь сам собой» [825].