Вадим Роговин - 1937

• Название: 1937
• Автор: Вадим Роговин
• Издательство: Б. и.
• Жанр: Политика
• Год: 1996
• ISBN: ISBN 5-85-272-022-4

Вадим Захарович Роговин (1937—1998) — советский социолог, философ, историк революционного движения, автор семитомной истории внутрипартийной борьбы в ВКП(б) и Коминтерне в 1922—1940 годах. В этом исследовании впервые в отечественной и мировой науке осмыслен и увязан в единую историческую концепцию развития (совершенно отличающуюся от той, которую нам навязывали в советское время, и той, которую навязывают сейчас) обширнейший фактический материал самого драматического периода нашей истории (с 1922 по 1941 г.).

Название четвертого тома говорит само за себя — это самый страшный год в истории России. На основе многих исторических материалов, в том числе архивных документов, автор во многом по-новому раскрывает механизм великой чистки, массовых репрессий, ежовщины.

---

В преддверии пленума Сталину и другим секретарям ЦК были направлены многочисленные заявления с просьбой о разрешении присутствовать на пленуме. Такое заявление поступило, например, от Димитрова, просившего допустить на пленум его и двух других руководителей Коминтерна. Ворошилов просил допустить «руководящих работников Красной Армии и флота», Каганович — своих ближайших помощников по НКПС. Особо выразительным является письмо Кагановичу от члена ревизионной комиссии Чуцкаева, направленное уже во время работы пленума. Сообщив, что им не было получено приглашение на пленум, Чуцкаев писал: «В свете тех фактов, которые обрушиваются теперь, в свете последствий, которые коснулись многих членов центральных партийных органов, выбранных на последнем съезде партии, я не могу не понимать отказ мне принять участие в пленуме ЦК ВКП(б) как выражение политического недоверия. Я хочу знать, за что и в чём меня опорачивают… Я не погрешил ни в мыслях, ни в действиях, ни против ЦК, ни против тов. Сталина».

На всех этих письмах значатся резолюции Кагановича, Андреева, Жданова или даже Поскребышева: «Против [присутствия на пленуме]» или «[допустить] со второго вопроса» [1139].

Обсуждение «сообщения» Ежова заняло первых четыре дня работы пленума. Ежов утверждал, что последние показания, полученные его ведомством, приводят к выводу: размах заговора настолько велик, что страна стоит на пороге гражданской войны, предотвратить которую могут только органы госбезопасности под непосредственным руководством Сталина. На основании этого Ежов, поддержанный Сталиным, потребовал предоставить его наркомату чрезвычайные полномочия.

В первый день работы Пленума из состава ЦК было исключено двадцать шесть человек. Эти исключения были оформлены решением, состоявшим из двух пунктов. В первом выражалось «политическое недоверие» трём членам (Алексеев, Любимов, Сулимов) и четырем кандидатам в члены ЦК (Курицын, Мусабеков, Осинский и Седельников). Данные лица, чьи имена в постановлении упоминались с приставкой «товарищ», были исключены из состава ЦК без указания о передаче их дел в НКВД.

Вторым пунктом было утверждение постановлений Политбюро об исключении «за измену партии и Родине и активную контрреволюционную деятельность» девяти членов ЦК (Антипов, Балицкий, Жуков, Кнорин, Лаврентьев, Лобов, Разумов, Румянцев, Шеболдаев) и десяти кандидатов в члены ЦК (Благонравов, Вегер, Голодед, Калманович, Комаров, Кубяк, Михайлов, Полонский, Попов, Уншлихт). Дела всех этих лиц (разумеется, уже не именуемых «товарищами») было решено передать в НКВД [1140].

Подавляющее большинство из этих двадцати шести человек на предыдущем пленуме не выступали с речами и не бросали реплик; несколько человек выступили лишь по настоятельному требованию Ежова и других сталинистов.

Таким образом, в работе июньского пленума не принимали участия 46 членов и кандидатов в члены ЦК, избранных на XVII съезде. Тем не менее даже среди оставшихся участников пленума нашлись люди, которые решились выступить против сталинского террора.

О выступлениях этих лиц, равно как вообще о том, что происходило во время обсуждения первого пункта повестки дня, не имеется почти никаких данных. Находящиеся в бывшем Центральном партийном архиве материалы пленума содержат беспрецедентную в истории пленумов ЦК запись: «За 22—26 июня заседания пленума не стенографировались» [1141]. О том, что происходило в эти трагические дни, мы можем получить представление лишь из нескольких обрывочных материалов, содержащихся в соответствующем архивном деле, и из немногочисленных мемуарных источников.

События, развернувшиеся на пленуме, резко отклонились от сценария, разработанного Сталиным. Июньский пленум стал первой и последней попыткой части Центрального Комитета приостановить большой террор уставными партийными средствами. С протестом против предоставления чрезвычайных полномочий Наркомвнуделу и с предложением о создании партийной комиссии по расследованию его деятельности выступили несколько участников пленума.

Этим выступлениям предшествовали тайные совещания, условно названные их участниками «чашками чая». В 1963 году старый большевик Темкин сообщил, что во время пребывания в одной тюремной камере с И. А. Пятницким он узнал от него: на «чашках чая» обсуждался вопрос об устранении на пленуме Сталина от руководства партией [1142]. Кто-то из собеседников сообщил Сталину о содержании этих бесед, дав тем самым ему возможность подготовить встречный контрудар, который заключался, по-видимому, прежде всего в превентивном исключении из партии большой группы членов и кандидатов в члены ЦК.

Хрущёв, многократно возвращавшийся в своих мемуарах к событиям 1937—1938 годов, почти ничего не сообщал о работе этого, а также последующих пленумов ЦК, на которых было исключено две трети состава Центрального Комитета. Единственное событие, которое он не раз описывал (без упоминания о том, что оно произошло именно на июньском пленуме) — это выступление Г. Н. Каминского.

Воспоминания членов Президиума ЦК об одном фрагменте этого выступления сыграли в 1953 году важную роль в аресте Берии. Когда деятели послесталинского «коллективного руководства» приняли решение избавиться от Берии, у них, по словам Хрущёва, не было прямых доказательств его преступлений, «всё было основано на интуиции» [1143]. Тогда-то Хрущёв вспомнил о выступлении Каминского на июньском пленуме, где «каждый выступающий должен был кого-то критиковать». Эта брошенная мимоходом фраза Хрущёва многое говорит об атмосфере, сложившейся на пленуме. По-видимому, Сталин потребовал от его участников рассказать всё, что им известно о фактах, компрометирующих других деятелей партии, даже если эти факты связаны с отдалённым прошлым. Следуя этой установке, Каминский заявил: «Тут все, выступая, говорят обо всём, что они знают о других. Я тоже хотел бы сказать, чтобы партии это было известно». И далее он сообщил о ходивших среди бакинских коммунистов упорных слухах, что во время оккупации Баку английскими войсками и деятельности там правительства мусаватистов Берия работал на мусаватистскую разведку, которая в свою очередь была связана с английской разведкой [1144].

Как вспоминал Хрущёв, на июньском пленуме больше никто не коснулся этой острой темы, связанной с тёмными страницами биографии зловещего сталинского монстра. Сам Берия не дал по этому поводу никаких объяснений. Зато на следующем заседании пленума в зале не оказалось Каминского. «Тогда это было закономерно,— комментировал это событие Хрущёв.— Многие члены ЦК, которые присутствовали на одном заседании, на второе не приходили, попадали во „враги народа“ и арестовывались» [1145].

Спустя шестнадцать лет Хрущёв на заседании Президиума ЦК, собравшегося для ареста Берии, начал свою речь с напоминания о выступлении Каминского. Обвинение, прозвучавшее в этом выступлении, стало основанием для объявления Берии «английским шпионом» и обоснования его ареста. Это обвинение было подано в официальных сообщениях таким образом, будто Берия был «английским шпионом» не только в годы гражданской войны, но и в последние годы его деятельности.

В мемуарах Хрущёв упоминал лишь о данном аспекте речи Каминского. Между тем Каминский на июньском пленуме обвинил Берию не только в сомнительных связях двадцатилетней давности, но и в преступлениях, учинённых во время его пребывания на посту руководителя Закавказской партийной организации. Каминский высказал сомнения по поводу официальных версий о самоубийстве первого секретаря Армении Ханджяна и скоропостижной смерти председателя ЦИК Абхазии Лакобы. Как выяснилось во время следствия по делу Берии, Ханджян был самолично расстрелян, а Лакоба — отравлен Берией.

Выступление Каминского не свелось только к обвинениям в адрес Берии. Каминский выразил недоверие аппарату Ежова и, сославшись на приведённые в докладе последнего данные о числе коммунистов, арестованных за последние месяцы, сказал: «Так мы перестреляем всю партию».

Каминский ясно представлял, что может ожидать его после такого выступления. Уходя в Кремль 25 июня, в день, на который была назначена его речь, он предупредил жену, что может не вернуться с пленума. Накануне этого дня он очистил от бумаг сейф и ящики письменного стола в своём служебном кабинете. Когда его заместитель Карманова, наблюдавшая за этим, спросила, не готовится ли он к переходу на другую работу, Каминский ответил: «Нет, я делаю это на всякий случай» [1146].

В реабилитационной справке по делу Каминского указано, что он был арестован 25 июня. На следующий день было принято постановление пленума: «Исключить Каминского, как не заслуживающего доверия, из состава кандидатов в члены ЦК ВКП(б) и из партии» [1147].

Вторым наиболее острым выступлением на пленуме была речь члена партии с 1898 года Пятницкого, который заявил: в НКВД фабрикуются фальсифицированные дела и применяются незаконные методы следствия; поэтому необходима комплексная проверка деятельности этого наркомата [1148].