Леонид Механиков - Полёт: воспоминания

• Название: Полёт: воспоминания
• Автор: Леонид Механиков
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

За это можно было и постараться, не пожалеть сил…

Произвела посадку и третья пара. Всё. Задание нами выполнено, шесть самолётов на Буревестник доставлены, теперь можно уже и домой, тем более, что транспортный Ли-2, который должен был нас доставить домой после перегонки, уже был на подлёте к аэродрому. Оставалось его посадить и разгрузить имущество перегнанных нами самолётов. Прибытие новых самолётов для дальнего аэродрома — событие редкое, неординарное, потому на аэродроме собралась почти вся лётная братия местного полка. Не отставал от лётчиков и техсостав: полёты уже были закончены, самолёты зачехлены, солнце устало клонилось к тучке, прильнувшей к горушке, и хотя до ночи было далеко, и можно было ещё, что-либо сделать дома или сгонять на вечернюю рыбалку, но с аэродрома никто не уходил: прибытие новых людей с Сахалина — это почти, что с материка. Да и самолёты новые — ПФ с радиолокатором, всепогодные, и хотя внешне и не очень отличались они от обычных самолётов, но в кабину заглянуть хотелось каждому. Видимо, срабатывало и ещё одно обстоятельство: на подходе был Ли-2, который имел в своём антиобледенительном бачке шестьдесят литров чистейшего питьевого спирта, по которому на острове, входящем в зону сухого закона, где чарка водки была несбыточной мечтой, аборигены, имеющие всего два литра спирта в опечатанном и трижды запломбированном нищенском бачке истребителя, могли только мечтать. Потому даже лётчики-истребители, старые асы и воздушные волки первого класса очень уж уважали тщедушного и староватого уже капитана — командира самолёта Ли-2 и называли его уважительным словом «Поилец». Таким уважением, наверное, нигде больше транспортники не пользовались, как на Дальнем Востоке.

* * *

Аэродром Буревестник…

Интересный аэродром.

Интересен он не только тем, что за ним дальше на восток уже аэродромов нет — сплошной океан, Тихий океан, как его называют, на самом же деле это далеко не тихий океан: волны на нём уже не морские, а океанские, и видны они с большей высоты, чем морские, и беды они приносят больше, чем морские. Океан вытворяет такое, что страшно порой становится, когда видишь мощь этой стихии, этой необузданной и неуправляемой страшной энергии, способной натворить такое, что и во сне не придумаешь. Дело в том, что погода в районе Курильских островов, примыкающих к Японии, да и вообще на всём Охотском побережье, куда входят Магаданская область и Камчатка, и Дальневосточное побережье, и Сахалин, Курильские острова, и Хоккайдо варится в океане, на стыке тёплого течения Куро-Сиво и холодного Ойе-Сиво. Ну, а когда встречается тепло и холод — там уж хорошего не жди.

Потому Дальний Восток и знаменит своими тайфунами, да ещё и частые землетрясения, которые не только рушат хлипкие человечьи муравейники, но порождают страшную волну — цунами, которая способна вообще всё смыть с острова — и людей, и результаты их деятельности: бывало, целые воинские части исчезали с карты дислокации частей. Дорог Дальний Восток. Дорог не только тем, что кормить его надо — корм ещё можно завезти кораблём в навигацию, чтобы потом всю зиму гарнизон питался «Великой Китайской Стеной» — так назывались разнообразные консервы Китая, начиная с ананасов и кончая курицей, но и кирпичом для выкладки печки в землянке или наполовину врытом в землю (чтобы ветром не унесло) домике: после землетрясения (а они на Курилах чуть ли не каждый день) печка разваливается.

Хорошо если разваливается просто по кирпичику — из них сложить новую можно, а вот коли разваливается в труху — тут вот и мобилизует Сахалинская область, куда входят и Курилы, местные ресурсы: кирпич вместе с солдатиками, хоть раз в жизни державшими в руках мастерок, везут самолётами на Курилы, и становится тот кирпич буквально золотым.

А что поделаешь? Буржуйки ставить? Ставят. Только тепло в доме, пока буржуйка топится. Значит, топить надо постоянно, расход топлива больше, да и пожаров от тех буржуек…

Конечно, Курилы дают немало для страны: это зона, богатая рыбой, причём рыбой не простой, а рыбой ценных пород, которая на ура идёт в разные там Америки за валюту. Да и достаётся всё это богатство почти, что даром: навербовал пьяндыг да проституток, коим уже и деваться некуда на землице нашей, кои рады вкалывать по полгода за копейки, обходясь практически скотскими условиями содержания — и шуруй, выкачивай золото.

Было бы только, где рыбку ловить. А ловить там есть где. Не зря сплошь да рядом арестовываются японские рыболовные шхуны в территориальных наших водах: пять человек на борту да мощный мотор — так и тянет рискнуть. Тут или пан, или пропал. Задержат пограничники — отберут судно. А удастся уйти — деньги будут. Вот и блудят невезучие шхуны, и мотаются пограничники, и пишут дипломаты ноты, и встречается порой в каком-нить инженерном домике громкоговорящая корабельная система какой-нибудь японской, знаменитой на весь мир фирмы… До чего же эта техника контрастирует с нищетой гарнизонных построек! Ведь строить на Курилах — это последнее дело, выброшенные деньги. Во-первых, все там — временные. Отбарабанил срок — и на замену. Во-вторых — к чему строить коли всё равно рассыплется при землетрясении? В третьих — дорого обходится и строительство, и стройматериалы: своего ведь ничего не производится, кроме разве что добычи рыбы да крабов. Вот и возникают такие чудеса зодчества, которые запоминаются почище всех Растрелли.

Мне пришлось провести несколько дней в «гостинице», изготовленной следующим образом: была вырыта в земле (правильнее сказать — в галечнике) яма, в яму был наполовину врыт одноэтажный домик, изготовленный из ящичной тары, между стенками которой был засыпан угольный шлак, и всё это сооружение было аккуратно обшито снаружи голенищами от солдатских кирзовых сапог. Крыша, естественно, была покрыта рубероидом, на котором покоился чуть ли не полуметровый слой вара вперемешку с галькой. Видно, по замыслу архитектора, такую крышу уже не унесёт.

И всё-таки Курилы бывали красивы. Особенно в редких случаях хорошей погоды, когда на небе солнце. Как правило, на это природой отводилось две-три недели сентября — это было то светлое пятнышко в сплошной слякоти года, которым Курилы будто извинялись перед оставшимися, кои ещё не успели сбежать на материк, за свой скверный характер. Тогда Курилы напоминали картины итальянских пейзажистов: нежное, ласковое море, лижущее шикарные пляжи у подножия низких, покрытых роскошной зеленью гор.

И ничего, что на пляжах никого никогда не бывает: и некому, и в такой ледяной воде не искупаешься — океан ведь, единственное, что может разнообразить пляж — это несущийся, словно глиссер, грузовик с солдатами. Пляж насколько ровен, что по песку, смоченному набегающей ласковой океанской волной, можно мчаться с такой скоростью, какую можно выжать из машины — она идёт, как по маслу, не шелохнётся даже. А заодно и помыть машину можно: вода с песком отдирает любую грязь, как наждаком. А над всем этим кажущимся торжеством и великолепием царит сверкающая алмазом снега вершина вулкана. Где-то по берегам лагун среди жидких своих строений копошатся люди, что-то там делают, куда-то стремятся, что-то желают, любят или ненавидят, радуются или страдают — всё это мелко, всё это мизерно, всё это — пустое. Горы стояли сотни тысяч лет и ещё стоять веками будут. Люди приходят и уходят, горы же — вечно, навсегда. Когда же людской муравейник надоедает — горы отряхиваются, стряхивают его, словно собака блох, а коли не помогает — смывает его с тела своего морской волной, которую люди в ужасе называют «цунами». И плевать им со всей своей высоты на существующий в данный момент времени у подножия своего строй: социализм, капитализм, прочие «измы» — горы живут сами по себе…

Вот и прилетел наш старичок Ли-2. Зелёный аппарат тяжелее воздуха протарахтел над полосой, сделал кружок, чтобы ничего дурного ночью не приснилось, и вынырнул откуда-то из моря прямо на полосу. Заруливал он уже торжествующе: долго гудел моторами на весь гарнизон, визжал тормозами и вообще выкаблучивался: как-никак шестьдесят литров спирта, сто двадцать литров водки — да такой мощей можно споить всех, вплоть до последнего солдатика. Учитывая же царящий на Курилах сухой закон — да цены просто этому поильцу не было! Гарнизон, словно на строевом смотре, застыл перед самолётом. Все стояли с видом нетерпеливого ожидания весточки из дома, с материка. Даже замполит прибежал: партполитработа без газет — невозможна. Много ли можно передать морзянкой? Нужны указания руководящей и направляющей. Фактически же почти у каждого оттопыривался карман: у кого шкалик, у кого — бутылка, у кого — фляга.

Выключены моторы.

Открывается дверь, из неё выползает стремянка.

Личный состав застыл в молитвенном трансе.

И вот появляется ОН.

Он — это наш старичок — капитан Фурсов, невзрачного вида зачуханный капитанишко со времён чкалова, прошедший огни, воды и медные трубы нелёгкой дальневосточной жизни, пробившийся через все тёплые и холодные атмосферные фронты, циклоны и тайфуны, списавший на борьбу с обледенением тонны спирта и пересидевший всех и вся на Сахалине, где люди — переменный состав, вечной же является только матчасть.