Леонид Механиков - Полёт: воспоминания

• Название: Полёт: воспоминания
• Автор: Леонид Механиков
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Я не поехал… Она даже не знала, что я ещё в то время, когда не знал её адреса, дважды проводил свой отпуск в Ленинграде. Два месяца я фотографировал Эрмитаж, Петергоф, бродил по улицам этой Северной Пальмиры, этого чуда архитектуры, созданного вывезенными с тёплых и поэтических краёв знаменитыми зодчими, этого памятника великому воспитателю дикого русского медведя — Петру Великому… А тайная надежда была всё-таки — встретить Её.

Не встретил.

У неё, как и у меня в то время были свои семьи. Свои семьи, свои заботы, свои дела… И только изредка прорывалась старая боль:

… И снова ты.
И вновь мечтаньем безумным жизнь моя полна…
Неутоленные желанья
Под маской хладного ума
Влекут к тебе все безудержней,
И с каждым днем все безнадежней
Борьба меж сердцем и умом…
И снова стали ночи душны,
И снова жаркая подушка
Спать не дает…
Безумный мир! Зачем все сложно так, условно?!…
На каждый миг ответ готовый
Законов кодекс нам дает,
Но сердце!
Сердце не поймет никак
Призыв ума холодный.

А тогда я пошёл в Летний сад. Я стоял перед двуликим Янусом, вдыхал запахи осени, смотрел на Неву… И там же, в Летнем Саду, написал ЕЙ стих:

В Ленинградских парках осень стелется.
Вдоль Невы осенняя метелица
Золото с деревьев собирает.
Золото Исаакия витает
Над простором площади Дворцовой…
Я тебе сказал бы это слово,
Только ты за горизонтом где-то,
Может быть, и на другой планете,
В золотистом мареве рассвета,
В одеянье осени одета.
Я тебе сказал бы это слово,
Только встала
Жизнь стеной суровой
Между нами. Двух десятилетий
Не догонишь ни в какой ракете
И живем на разных мы планетах…
По мостам трамваи громыхают,
Золото с деревьев опадает,
Чайка горько над волной рыдает…

Ты реальность, иль мечта пустая, Молодости дымка голубая? Только она этого стиха не читала. Потому что я ей его не посылал. Как не посылал и других. К чему? Зачем рушить её семью, её счастье? Не знал я тогда, что счастье её уже рухнуло, подорвала, подточила его грубая проза жизни.

Если бы я тогда знал будущее…

Знать — не суждено…

* * *

Батайск встретил отпускников слухами. То ли сливать наше училище будут, то ли разгонять… Нас перевели на зимние квартиры в Новочеркасск.

Впрочем, для курсанта это всё — не главное. Мы уже запряглись в учёбу.

То ли что-то в училище надломилось, то ли мы уже были не первогодки, но армейский наш порядок в корне вдруг стал отличаться от прошлогоднего. Мы жили в просторной одноэтажной казарме с обычными, не натёртыми до зеркального блеска полами, с обычными одноярусными кроватями, матрацы которых уже не надо было ровнять табуреткой, с тумбочкой на одного, в которой уже не рылся старшина на предмет обнаружения чего-то запретного, с мирно сидящим возле тумбочки дневальным…

Порядки были далеко не те, что в ТБК (теоретический батальон курсантов). Наверное, виновником всего этого была смена руководства училища. Соответственно, и наше пехотное начальство было далеко уже не то, что раньше: командовал в казарме затрапезный плюгавенький мужичонка лет 40 в помятых старшинских погонах. Говорили, что его послали к нам в наказание за то, что он проворовался на должности завскладом чего-то там. Наверное, так оно на самом деле и было: старшина понятия не имел о строевом уставе, а может быть просто прикидывался, чтобы убрали его с этой проклятой службы, где каждое твоё движение на глазах знающих все ходы и выходы и все уставы курсантов? Недолго он продержался у нас. Сказать, что мы его игнорировали — это не сказать ничего. Мы его просто не замечали. Строй водили по очереди выдвинутые нами же самими горластые курсанты, строй ходил красиво, ходить строем мы умели и ходили с удовольствием. Сказывалась школа ТБК, когда часами на заре своей курсантской юности вышагивали мы по плацу, отрабатывая строевой шаг по подразделениям: Делай раз! — и ты поднял прямую ногу с вытянутым носком на двадцать сантиметров от земли. И стоишь, как проклятый, на одной ноге, ждёшь команды.

Шевельнёшься — упадёшь…

Делай два! — опускаешь занемевшую ногу, переводишь дыхание. И так много-много раз. Солнце печёт, гимнастёрка насквозь мокрая, и не видно конца этому мучению. А тут подскакивает к тебе «преподаватель» — маленький кругленький майор Иваненко с портупеей на круглом животике — он пришёл в авиацию учить строевой подготовке из кавалерии: «Нога должна быть прямая! Вот!» — и выбрасывает перед очумевшим от жары, напряжения и усталости курсантом бублик своей коротенькой ножки. Многие не выдерживали: молодость брала своё и, несмотря на усталость, на лице курсанта вдруг появлялась предательская улыбка. Майор этого не выдерживал и тут же раздражался потоком ругани, курсант нередко получал наказание. Мы давно забыли его фамилию, звали его просто — Молоток. Первое что мы сделали после окончания училища — это отправили на его домашний адрес посылку, в которой было аккуратно запакован молоток и семь килограмм гвоздей… А старшину мы всё-таки, хоть и нечаянно, но выпроводили.

В тот раз он повёл таки строй на вечернюю прогулку. Вернее сказать — повёл строй один из курсантов, а старшина поплёлся за ним, изредка давая ему команды, которые зычно транслировались курсантом.

Была промозглая осенняя ночь. Где-то тускло светили редкие фонари.

Редкие капли холодного дождя срывались с чёрного неба и порывистый, осенний ветер зло бросал их в лицо. Идти не хотелось. Тем более — с песней.

Строй молча бухал по булыжнику, песня никак не начиналась. Старшина повторил команду «запевай», курсант рявкнул «Запевай!» — надо было что-то петь. Когда петь не хочется, а петь надо — мы прибегали к своему старому трюку — запевали «Скакал казак через долину». Только если эту песню петь громко, то можно в неё вставлять что угодно. Запевала выкидывал иногда такие фортели, что душа радовалась. Строй повторял. Получалось здорово. Запевала затянул: «Скакал казак через долину, через заморские края…» Строй подхватил: «Скакал казак через долину, через заморские края, скакал казак через долину, через заморские края!..» Запевала вёл дальше: «Он повернул коня налево, а сам направо поскакал…» Строй весело подтвердил: «Он повернул коня налево, а сам направо поскакал, он повернул коня налево, а сам направо поскакал!» Когда же дело дошло до того, что «Кольцо казачка подарила, когда горилла жопу брила» — старшина не выдержал и дал команду «Отставить песню, строевым марш». В отблесках далёкого фонаря на дороге блестели лужи. Сапоги драить на ночь не хотелось. Строй разозлился.

Кто-то топнул с маху по луже, и брызги жидкой грязи полетели на соседей. Теперь уже было всё равно. Строй яростно пошёл отбивать строевой…

Вернулись мы в казарму грязные и злые. Надо было приводить обувь и одежду в порядок: утром на это времени не будет. Чёртов старшина, это же надо так издеваться. А причина — в прилизанном нашем рыженьком и чистеньком каптенармусе, которого старшина притащил с собой. Это он растолковал старшине, что курсанты его купили. Сегодня кто-то из курсантов, делая вид, что не заметил старшину, рассказывал другому, что курсант Филонов отмочил такое, что на уши не натянешь: на матчасти натолкал тряпок в угол атаки крыла самолёта. Старшина не знал что такое угол атаки крыла. Он не знал, что это просто воображаемый угол, под которым воздушный поток набегает на крыло. Он сам слышал, что курсант испортил самолёт. Такое происшествие грозило крупными неприятностями. На всякий случай старшина собирался на вечерней проверке вывести курсанта Филонова перед строем и примерно его наказать за порчу государственного имущества. Старшина не запомнил, кто конкретно рассказывал, да и привлечь за это… Рассказывали ведь не ему, он просто подслушал… Вот и погнал он строй. В отместку.

Мы решаем устроить тёмную каптенармусу.

Тёмную — это значит: выключить свет, подкараулить, когда он будет входить в казарму, одеяло на голову, и надавать ему тумаков, чтобы не сексотил. Бить решили не крепко, так просто, чтобы впредь неповадно было.

Только накинули одеяло, успели отвесить два-три тумака, как под одеялом раздался визг и приглушённый голос старшины: «Ребята, вы что, ребята, не надо, я больше не буду!» Всех словно ветром сдуло.

Это же надо перепутать! Что теперь будет?! В казарме воцарилась мёртвая тишина. Открылась дверь, и в ворвавшемся из коридора свете показался тот, кого мы ждали — каптенармус.

Перепутали, значит.

Вошедший споткнулся на пороге об одеяло и включил свет. Все спали на своих местах, на пороге лежало одеяло.

Старшины не было.

Я приоткрыл один глаз и стал высматривать, куда делся старшина. Старшина вылез из-под крайней кровати, сделал вид, что он там что-то искал, отряхнул колено и пошёл в каптёрку. Дневальный выключил свет. Мы ожидали разгонов, комиссии, расследования, отчисления… Ничего этого не было.