Клаудия Кардинале - Мне повезло

• Название: Мне повезло
• Автор: Клаудия Кардинале
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: 5-7027-0353-7

«После спагетти Клаудия Кардинале — самое прекрасное изобретение итальянцев», — шутливо сказал снимавшийся с нею голливудский актер Дэвид Найвен.

В своей автобиографической книге звезда не только итальянского, но и мирового кино, любимая актриса Феллини и Висконти подробно рассказывает о своем творческом пути, о годах работы и дружбы с Брижит Бардо, Барброй Стрейзанд, Аленом Делоном, Жан Полем Бельмондо, Марчелло Мастроянни, Робертом де Ниро и многими другими знаменитостями.

---

Однако парижане ужасные снобы: они считают себя пупом земли. Правда, сейчас они научились вести себя менее заносчиво, чем лет десять или двадцать назад. С некоторых пор здесь стали более любезными даже таксисты.

Как гостья этого города, я не могу не сказать «браво» Шираку, так как считаю, что он был и остается прекрасным мэром. Благодаря ему в городе сегодня людям оказывается множество самых разнообразных услуг. Прежде всего здесь всегда открыты все библиотеки. Мне приятно, что я друг Ширака и знакома с его женой и дочерью.

В Париже мне нравится умение удивительно радушно принимать иностранцев. В квартале Марэ, в котором я живу уже пару лет, полно американцев, англичан, итальянцев — гостей временных или, как я, почти постоянных.

И правильно, что город очень хорошо контролируется. Кое-кто считает, что здесь слишком много полиции, а я думаю: хорошо, что здесь столько полиции, ибо это значит, что люди могут ходить куда им заблагорассудится в любое время без особого страха. Ну, бывает, конечно, и здесь, особенно на станциях метро, какой-нибудь сумасшедший или наркоман убивает случайного прохожего, который, возможно, всего лишь отказал ему в сигарете (нечто подобное имело место в 1994 году). Но это уже трагедия, присущая так называемым мегаполисам: чем больше город, тем больше в нем живущих (или умирающих от нищеты и одиночества) людей и тем выше опасность насилия. Примером в этом отношении могут служить большие американские города.

Итак, Париж — это мой язык, это право на независимость и даже на свободу, которых мне никогда не удавалось добиться в Италии, где меня постоянно осаждали журналисты, кино- и фоторепортеры, гоняющиеся за скандалами.

Но я душевно привязана к Риму, к Италии. Там у меня мой агент и подруга Кэрол Леви. Там Пьеро Този, который одевал меня в моих самых удачных и важных фильмах. Это ему я в значительной мере обязана своим успехом.

Рим и Италия — это мои воспоминания. Лукино, Федерико, Джульетта, Пьетро Джерми, Валерио Дзурлини…

А главное — моя семья. Приехав в Рим, я иду к матери и опять сплю дома — под одной крышей с ней и с отцом, как когда-то в детстве. Хоть я и дорожу своей независимостью, завоеванной в молодости ценой таких страданий, я очень привязана к своей семье и звоню маме из Парижа почти ежедневно.

Во Франции я работаю не переставая: многие из снятых здесь фильмов до Италии не доходят. Например, фильм «Французская революция». Я снималась в нем у режиссера Робера Энрико в 1989 году. Или фильм об аббате Пьере, которого здесь, во Франции, почитают не меньше, чем мать Терезу. Называется он «Зима 54-го года», а снимал его в том же, 1989 году режиссер Дени Амар. И еще фильм Вернея «Майриг» (1991 г.). И совсем уже недавно, в 1993 году, я снялась в картине Шарлотты Дюбрей «Только об этом она и думает».

А в Италии, если не считать прекрасного фильма Паскуале Скуитьери «Акт боли», снятого в 1990 году и получившего приз в Монреале, мне продолжают предлагать сценарии, от которых я всегда отказываюсь. После «Истории» Коменчини на меня посыпались приглашения на роли старух. Да, я, конечно, могу и хочу играть женщин, которые старше меня. Могу и хочу, если режиссерами будут такие мастера, как Беллоккьо, Феррери… В противном случае я считаю, что роли старух можно играть, когда ты помоложе, чтобы не было потом никаких недоразумений. Но когда годы оставили следы на твоем лице, тут уж совсем другой разговор. Я бы сказала, что это даже опасно для актрисы.

Что значит стареть…

Анна Мария Мори: Клаудия, как ты относишься к уходящим годам… к страшному порогу пятидесятилетия?

Клаудия Кардинале: Я его уже переступила.

— Сколько тебе лет?

— Пятьдесят пять.

— Ну и как это было? Ты страдала, страдаешь, мучаешься? Боишься ли ты за себя как за актрису или как за женщину? Чего ты боишься больше — утраты красоты или болезней?

— Начнем с того, что для женщины пятидесятилетие — этот ужасный, как ты говоришь, порог — страшно не само по себе, а потому, что мужчины заставляют тебя думать о нем, обращать на него внимание.

— Но нельзя же забыть о своем теле — о менопаузе, приливах, бессоннице, всяких болячках…

— Что касается этого, то в нынешнем году, впрочем, как и каждый год, я приняла решение, которого никогда не выполняю: заниматься хоть немного гимнастикой, ходить в спортзал… Поразительно, насколько лучше чувствуешь себя, занимаясь физкультурой, как-то оживаешь, становишься легче, подвижнее… А вообще, самое, по-моему, правильное решение проблем — не думать о них.

— Но как не заметить пресловутого первого седого волоса, например…

— К счастью, седых волос у меня очень мало. Может быть, потому, что у моего отца до последнего времени волосы были почти совсем черные: сейчас ему восемьдесят пять, а в семьдесят пять у него вся голова была еще черная. Ну, конечно, если я вдруг начну седеть или совсем побелею, то покрашусь. Не столько для других, сколько для самой себя.

— Ты говорила, что возраст, старость для женщины — это прежде всего вопрос отношения к ней мужчин…

— Да, мужчины сами для себя постановили, что годы добавляют им привлекательности: седина на висках, морщинки вокруг глаз — как это покоряет женщин! Зато женщину, по их мнению, то же самое совершенно лишает шарма, превращает в старуху. А мы почему-то соглашаемся с мнением мужчин о самих себе и, к сожалению, с их сложившимся на протяжении веков мнением о нас, женщинах.

— А ты?

— А я родила дочку в сорок лет, хотя меня одолевало множество сомнений. Да, я хотела родить: практически здесь был холодный расчет. Но в голове и в душе у меня поднялась настоящая буря: «Почему в сорок?.. С другой стороны, либо сейчас, либо никогда… Можно ли производить на свет ребенка в сорок лет?..» Мужчины же не ставят перед собой таких вопросов даже в восемьдесят. Сколько мы видали таких отцов, которым за семьдесят!

— Но сейчас период молодости значительно удлинился и для женщины: когда-то старухами считали и сорокалетних, потом — пятидесятилетних… Сейчас молодой можно оставаться и в шестьдесят…

— Ну… сказать правду… я думаю, что одна из проблем нашего общества — проблема наших детей, которые так и остаются детьми до тридцати и даже дольше — зависит от матерей. Ведь матери, не желая стареть, вечно обращаются с ними как с маленькими. По-моему, таким образом родители хотят гарантировать себе возможность подольше оставаться молодыми.

— Для женщин созданы гормональные препараты — свечи, пилюли, инъекции, позволяющие продлить менструальный период и способствовать если не реальному, то по крайней мере кажущемуся сохранению молодости. Ты когда-нибудь пользовалась ими?

— Я все это ненавижу. Я никогда ничего не делала, чтобы изменить естественный ход вещей.

Раз уж на то пошло, всем известно, что я решительная противница всяких подтяжек. Лицо женщины, как и любого человека, отражает историю: оно рассказывает о жизни, которую человек прожил, которую ему навязали или которой он сам добился. И стоит тебе что-то в нем переделать, ты лишишь его самого ценного: в нем, как в книге, вместо приключений или любовного романа вдруг увидишь образ, не вызывающий никакого интереса, никаких эмоций.

Я уж не говорю о том, как часто приходится видеть эти жалкие лица, словно у двадцатилетних девушек, контрастирующие с остальными частями тела — с шеей и особенно с руками, не способными скрыть правду о прожитых годах…

— Я знаю женщин, переделавших себе абсолютно все…

— Руки! Думаю, что рукам никакой ланцет хирурга-косметолога не может вернуть молодость… Если присмотреться, именно руки выдают возраст больше всего, даже больше, чем лицо…

Моравиа говорил, что у меня мужские руки. Кто знает, может, мужские руки принесут мне ту самую вечную молодость, которую сумели завоевать себе мужчины.

— Клаудия, заглядывая в будущее, ты действительно не испытываешь никакого душевного трепета?

— Скажем так: подсознательно я отказываюсь от подобных мыслей. Я не хочу гадать, что будет… А вообще, больше всего я боюсь впасть в маразм, боюсь склероза, этих ужасных болезней старости, которые парализуют мозг. Я бы хотела стареть, как наш общий с Паскуале друг Серджо Амидеи, у которого до последней минуты сохранялся очень живой, я бы даже сказала, блестящий ум.

— Ты говорила, что женщине стареть труднее, чем мужчине, из-за беспощадного отношения мужчин к стареющим женщинам. Вероятно, актрисе это перенести особенно трудно…

— О да. Тут я всегда вспоминаю о Рите Хейуорт, ставшей живым и ужасным примером подобной ситуации. Она так боялась постареть, что стала пить. Мне кажется, она сама шла навстречу болезни, которая потом свела ее в могилу… Для меня эта мысль не столь мучительна: быть может, здесь мне помогло мое позднее материнство. Я почувствовала, что все начинается сначала и что в моем распоряжении новая жизнь. Иметь ребенка — это прежде всего обрести через него свою молодость, мечты, любопытство, интересы…