Олег Бенюх - Подари себе рай

• Название: Подари себе рай
• Автор: Олег Бенюх
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-016436-X, 5-271-05469-1

Роман современного писателя Олега Бенюха охватывает более, чем пятидесятилетний период советской истории. Написанный увлекательно и динамично, роман изобилует большим количеством действующих лиц и сюжетных линий, но удачное композиционное построение позволяет читателю успешно ориентироваться в описываемых событиях.

Одним из главных героев романа является Н. С. Хрущёв (1894-1971): пастушок, слесарь одного из донбасских заводов, комиссар батальона, секретарь парткома Промышленной академии, секретарь МГК ВКП(б), член Военного совета, председатель Совмина Украины и, наконец, Первый секретарь ЦК КПСС.

---

— Не будем усматривать везде и во всем вредительские происки, — после небольшой паузы сказал посол, посмотрев при этом на секретаря парткома. — Мы могли бы выручить школу? Завтра здесь не только наши, американская педагогическая общественность и пресса тоже будут. Ведь так?

— Так, — подтвердил Иван. — И приглашения разосланы, и подтверждения получены.

— Так что — выручим школу? — повторил вопрос Трояновский.

— Сегодня же доставим все портреты, — ответил Левшин, с явным осуждением глядя на директора школы. Иван под этим взглядом поежился, хотя вряд ли он мог предположить, что с очередной диппочтой в Москву отправится информационное письмо парткома, в котором его «политической близорукости, граничащей с саботажем» будет уделено особое внимание. Более того, копия этого письма будет скрупулезно подшита в его личное дело. Инструкция ЦК Наркоминделу: порядок есть порядок.

До предела насыщенная и многоцветная палитра нью-йоркской жизни отметила торжественное открытие советской школы разными красками. Слова приветствий госдепартамента и мэра Нью-Йорка были сдержанными. Репортаж в «Нью-Йорк таймс» был озаглавлен «Коммунистическое индоктринерство пришло в наш город». С утра квартал, где находилась школа, был оцеплен нарядами полиции. И не напрасно — уже к полудню перед зданием стали собираться демонстранты. Ближе к приему, назначенному на семь часов вечера, их уже было около ста пятидесяти человек. Они несли плакаты с лозунгами: «Жидобольшевистские бандиты! Прочь из нашей страны истинной демократии со своими марксистскими догмами и диктаторским террором!», «Долой кровавых палачей из Кремля!», «Хозяева Коминтерна — вы сами захлебнетесь в крови и дерьме мировой революции!». Из рупоров доносились выкрики: «Сталин — душитель свободы!», «Америка — оплот разума и счастья всех людей!».

Подкатил роскошный «паккард» с красным флажком на капоте. Из него вышел энергичный, подтянутый Трояновский. Толпа манифестантов взорвалась проклятиями. Посол повернулся, расцвел, сверкнул голливудской улыбкой, помахал приветливо обеими руками. Сын военного, сам в молодости военный, прошедший через революционное подполье, тюрьмы и ссылки, суровую школу эмиграции, он умел артистично владеть собой в любой критической ситуации.

Трояновский поздоровался радушно с учителями, Иваном. Продолжая улыбаться, сказал ободряюще:

— Подобный аккомпанемент к вашему празднику, надеюсь, вас вдохновляет.

— Признаться, я ничего подобного не ожидал, — произнес Иван растерянно. — Школа советская и для советских детей. У американцев вроде бы не должно быть поводов для беспокойства.

Трояновский посмотрел на беснующихся людей:

— Вы будете учить детей тому, что теория Дарвина верна. И делать это в стране, где совсем недавно прошел в штате Теннеси «обезьяний процесс». Вы будете учить детей тому, что, если один эксплуатирует труд сотен и тысяч и безмерно на этом богатеет, это безнравственно и противозаконно. И делать это в стране, где именно такой социальный порядок и есть высшая нравственность и высший закон. Вы будете учить детей тому, что все люди от рождения равны, независимо ни от чего. И делать это в стране, где в большинстве южных штатов процветает сегрегация и многие белые считают Юг по-прежнему, как и в 1861-64 годах, в состоянии войны с Севером. И совершенно не важно, что вы будете это делать в советской школе, обучать советских детей. Вы будете это делать в Соединенных Штатах Америки, под самым носом у власть имущих, на глазах у прессы, общественности, большой группы тех, кто симпатизирует — и явно, и тайно — нашему социальному эксперименту. Еще раз поздравляю с началом воистину миссионерской, подвижнической деятельности.

Полицейские работали четко, слаженно, без суеты: выстраивали в очередь подъезжавшие машины; определяли места для парковки; беззлобно, с откровенно солдатским юморком переругивались с демонстрантами; вежливо, но неумолимо отправляли прочь тех, кто пытался проникнуть на прием без приглашения. С особым почтением встречали главных гостей — помощника мэра Нью-Йорка, ведавшего вопросами просвещения, и одного из заместителей госсекретаря, курировавшего сферы культуры и образования.

— Здесь не поманкируешь, — бросил Иван Жене, преподавателю русского языка и литературы, недавнему выпускнику ИФЛИ, наблюдая за церемонией этих двух встреч. — Сразу вылетишь со службы без выходного пособия.

— Да, — согласился Женя. И, слегка переиначивая строку Маяковского, добавил: — К таким господам улыбка у рта!

В пионерской комнате гости непременно останавливались у портретов членов ПБ, подолгу их рассматривали. Безошибочно узнавали Сталина, многие — особенно те, кто читал недавние высказывания о нем Лиона Фейхтвангера, — издавали радостные, одобрительные возгласы. Об остальных расспрашивали дотошно и въедливо. Чиновник госдепа долго молча созерцал оснащение комнаты. Подошел к правому дальнему углу, в котором на особой пирамиде стояло расчехленное знамя.

— Это знамя какой-нибудь кавалерийской бригады или танкового полка? — Он прищурился, хотя придерживал левой рукой очки, и нагнулся, разглядывая вышитые золотом буквы. Обернулся, ожидая ответа, к Валентине, завучу школы, неторопливой, золотоволосой красавице.

— Нет, это знамя школы, — медленно, спокойно ответила она, только васильковые глаза ее заметно потемнели.

— Хм… знамя школы, — протянул американец с ощутимой ехидцей.

— У вас, насколько я помню, свой дом, — вмешался Трояновский.

— Как у каждого среднего американца. Вы же были у меня в гостях, Александр.

— Разумеется, был, Рудольф. Допустим, дом, как у каждого среднего американца. И перед вашим домом мачта, и каждый день на ней поднимается то, что вы называете «Звезды и полосы».

— Каждый день.

— И перед каждым домом этой страны совершается тот же достойный уважения ритуал?

— Пожалуй, да.

— Значит, знамя, принадлежащее одной семье, вас не смущает, а знамя, принадлежащее школе, представляющей сотню семей, вас смущает?

— Ха-ха-ха! — Рудольф понял, что Трояновский выиграл этот маленький психологический поединок, и смех — самый достойный выход из создавшейся ситуации. — Ха-ха-ха! Уже не смущает.

Он медленно отошел от знамени, постоял у одного из шахматных столиков, за которым шло сражение между двумя гостями, и застыл перед щитом, обтянутым красной материей, на которой вытянулись в три ряда портреты членов ПБ.

— М-м… Э-э-э… Подобная «анфилада»…

И, хотя у него, как и большинства людей, язык часто опережал мысль, он заставил себя смолчать, хотя и подумал: «У нас так выставляют фото преступников, которых разыскивает закон». Трояновский понял, что хотел сказать госдеповец, и потому поспешил уйти от крайне опасной — и для него самого, и для едва зарождавшихся советско-американских отношений — аналогии.

— Анфилада власти! — уточнил он.

— Да-да! — улыбнулся Рудольф.

Иван махнул рукой официанту, и американец от души чокнулся с Иваном, Трояновским, Женей, Валентиной: «За вашу великолепную школу, господа!»

С наслаждением выпил холодное шампанское. Взял еще бокал:

— Французское! Manifique!

— Не-е-ет! — покачал головой Женя. — Советское!

— Со-вет-ское?! Не может быть!

— Может, еще как может!

— Велика… как эта русски… велика… лепна… — И по-английски: — Да здравствует «Советское шампанское»!

Помощником мэра была средних лет женщина. Строгий темный костюм, прическа а-ля Марлен Дитрих, добрые, светящиеся детским любопытством глаза. Вместе с ней приехал замдекана Учительского колледжа Колумбийского университета: румяный, широкоплечий, копна черных блестящих волос.

— Рут Клайнбух, — представилась помощница, вложив ладонь-совочек в руку Ивана.

— Рэдьярд Клифф, — широко улыбнулся замдекана. — Можно просто Рэдьярд.

Для Ивана это были из всех пришедших на прием, пожалуй, самые желанные гости. Сразу же завязался разговор об уровнях образования: дошкольном; школьном — начальном, неполном среднем, среднем; высшем — университет, аспирантура, докторантура. Иван сразу почувствовал и разницу в структурах, о чем он в общих чертах знал и раньше, когда готовился к поездке, и разнобой в терминологии, и конечно же определенные принципиальные расхождения. Трудность в первоначальном восприятии информации усугублялась не только слабым знанием материала. Школа частная и муниципальная, колледж и университет частные и принадлежащие штату — отсюда все разное: учебники, учителя и профессора, программы и экзаменационные требования. И уровни знаний, и общего развития, и профессиональных навыков разные. И конечно же различны условия и возможности устройства на работу по завершении учебы. Такой необъятной темы, как «воспитание», они не имели времени коснуться даже поверхностно. А обучение умственно отсталых детей! А обучение детей-инвалидов, глухонемых, слепых! А тема тем — подготовка учителей как основа успеха или неуспеха всего национального образования! Да мало ли еще тем мелких, средних, больших и громадных, которые составляют важнейшую сторону социальной жизни любого общества, если оно хочет иметь потенциал — Образование и Воспитание Будущего Гражданина.