Иоганн Гете - Собрание сочинений в десяти томах. Том десятый. Об искусстве и литературе

• Название: Собрание сочинений в десяти томах. Том десятый. Об искусстве и литературе
• Автор: Иоганн Гете
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Критика
• Год: 1980

В десятый, заключительный том входят избранные критические работы Гете по вопросам литературы и искусства, а также образцы его афоризмов — «Максимы и рефлексии».

---

Это очень своеобразный семейный портрет, смысл которого не в отдельных частностях, а в обобщении. Он немало напоминает нам одиноких холостяков Иффланда с той лишь разницей, что немец исходит из состояния духа своего героя и невежества его домашнего и бюргерского окружения, а у китайца, кроме этих же самых мотивов, играют роль еще религиозные и полицейские церемонии, которые были бы благом для счастливого отца семейства, но нашему почтенному старцу доставляют бесконечно мучительные минуты, обрекая его на безграничное отчаяние, пока, наконец, благодаря неожиданному, хотя и подготовлявшемуся втайне повороту событий, все не заканчивается радостью.

1821

«MANFRED»

A dramatic poem by Lord Byron. 1817[22]

Удивительное, живо меня тронувшее явление — трагедия Байрона «Манфред». Этот своеобразный талантливый поэт воспринял моего «Фауста» и, в состоянии ипохондрии, извлек из него особенную пищу. Он использовал мотивы моей трагедии, отвечающие его целям, своеобычно преобразив каждый из них; и именно поэтому я не могу достаточно надивиться его таланту. Переработка эта отличается такой цельностью, что можно было бы прочесть ряд в высшей степени интересных лекций о связи ее с прообразом, о ее сходстве с ним и отличительных особенностях, но при этом я не стану отрицать, что мы в конце концов начинаем тяготиться мрачным пылом бесконечно глубокого разочарования. Однако наша досада всюду сочетается с восхищением и уважением.

Итак, мы находим в этой трагедии подлинную квинтэссенцию страстей и мыслей этого удивительнейшего, рожденного себе на муку таланта. Жизнь и творчество лорда Байрона почти не допускают справедливой и беспристрастной оценки. Он достаточно часто говорил о том, что его терзает; не раз изображал свои муки, и все же вряд ли кто-нибудь отнесется сочувственно к его бесконечной скорби, с которой он, постоянно в ней копаясь, так долго носится.

В сущности — это две женщины, призраки которых его постоянно преследуют. Они играют большую роль и в данном сочинении: одна — под именем Астарты, другая же, бесплотная, пребывающая вне времени, — только голос.

Об ужасном приключении, которое он пережил с первой, рассказывают следующее: будучи смелым, в высшей степени привлекательным молодым человеком, Байрон пользовался благосклонным вниманием одной флорентинской дамы; это стало известным супругу и побудило его убить свою жену. Но в ту же ночь нашли на улице труп убийцы. Хотя подозрения тогда не пали решительно ни на кого, лорд Байрон все же оставил Флоренцию и вот влачит за собою всю свою жизнь эти страшные призраки.

Это сказочное происшествие приобретает полную правдоподобность благодаря бесчисленным намекам, которые мы находим в его стихотворениях. Так, например, с величайшей жестокостью раскрывая свои душевные муки, он применяет к себе историю одного спартанского царя, которая сводится примерно к следующему: лакедемонский полководец Павзаний был увенчан славой за одержанную им крупную победу при Платее, но уже вскоре лишился любви греков из-за надменного упрямства, грубости и жестокости своего поведения, а затем утратил и доверие своих соотечественников за тайные сношения с врагом. Но этого мало, он взваливает на себя еще и тяжкую, кровавую вину, которая его преследует вплоть до позорной смерти. Командуя в Черном море союзным греческим флотом, он воспламеняется бешеной страстью к прекрасной византийской девушке. После долгой борьбы ему наконец удается насильственно отнять ее у родителей; она должна прийти к нему ночью. Девушка стыдливо просит слуг погасить свет; они повинуются, и она, ощупью пробираясь в темноте, опрокидывает светильник. Павзаний просыпается. Коварный и подозрительный, он думает, что к нему забрался убийца, хватается за меч и убивает возлюбленную.

Ужасное воспоминание об этой сцене не покидает его никогда, призрак убитой преследует его повсюду, и тщетно он обращается за помощью к богам и жрецам — заклинателям духов.

Каким истерзанным сердцем должен обладать поэт, который отыскивает такое сказание в глуби веков, усваивает его и им отягчает свой собственный трагический образ. Воспроизведенный ниже монолог, проникнутый разочарованием и негодованием, становится понятным лишь после сделанных нами разъяснений; мы рекомендуем его для замечательных упражнений всем любителям декламационного искусства. Это монолог Гамлета, значительно усиленный. Надо обладать немалым искусством, чтобы подчеркнуть все заключающееся в нем и в то же время сохранить ясность и последовательность связного целого. Впрочем, нетрудно будет заметить и то, что для выражения этой внутренней силы поэта требуется известная пылкость, даже эксцентричность исполнения.

М а н ф р е д

(один)

Игрушка Времени и Страха мы:
Приходят дни, уходят; мы живем,
Кляня здесь жизнь и умереть боясь.
Среди всех дней, когда влачим ярмо.—
Под игом роковым больное сердце
То в скорби падает, то бьется в муке.
Иль в радости, где агония — цель, —
Среди всех дней, и прошлых и грядущих
(Нет в жизни настоящих), мало есть —
И меньше меры малой — дней, когда
Душа не жаждет смерти… и дрожит
Пред ней, как пред водой студеной,  — пусть
Та дрожь — на миг. Мне по моей науке
Осталось вызвать мертвых, их спросить.

В чем то, чем мы боимся быть,  — ответ
Суровейший: Могила,  — так ничтожен.
А если не ответят… Но ответ
Волшебнице Ендора дал Пророк
Умерший: и Спартанскому царю
В ответ дух бдящий Византийской девы
Судьбу предрек… он ту убил, не зная,
Кого любил, и умер непрощенный,
Хотя взывал он к Фриксию-Зевесу,
И даже Психагогов аркадийских
В Фигалии заставил умолять
Тень грозную, чтобы смягчила гнев
Иль месть определила… Был ответ
Невнятен, но пророчество сбылось.

О, не живи я, та, кого люблю,
Теперь жила бы; не люби я, та,
Кого люблю, была б теперь прекрасна,
Была бы счастлива… дарила счастье…
Что с нею… за мои грехи страдает…
Иль то, о чем не смею мыслить… иль —
Ничто. — Час близок, явится на зов…
Но здесь, сейчас страшусь дерзанья…
Я не боялся духов созерцать,
Ни злых, ни добрых… а теперь дрожу,
И странный холод — в сердце. Но свершу
И то, что ужасает,  — поборов
Страх человечий. — Скоро ночь наступит.

1820

«DON JUAN»[23] БАЙРОНА

Герой мне нужен. Странная нужда.
Коль, что ни год, то новый из тумана,
Пока, насытив гласность без стыда,
Не низлагается, как самозванный.
С такими мне не знаться никогда.
Я им предпочитаю Дон Жуана.
Мы все его видали в пантомиме,
Где он до срока гибнет в адском дыме.

Вернон, Гау, Ульф, Гок, Камберленд-мясник,
Принц Фернанд, Гренби, Бергойн, Кеппель, мода
Была на всех, о всех был поднят крик,
И всем, как ныне Вельсли, пели оды.
Но каждый пожран модой, чуть возник,
Все «девять поросят» ее приплода.
«Курьер» французский может к их семье
Причислить Бонапарта с Дюмурье.

Барнав, Бриссо, Петьон и Кондорсе,
Клод, Мирабо, Дантон с Маратом были
Французами, но нам известны все.
Да мало ли забытых есть фамилий?
Жубер, Гош, Лани, Моро, Марсо, Дессэ,
Таких имен военных изобилье.
Любой отмечен временем своим,
Но все ж для рифм моих неприменим.

Наш бог войны был Нельсон по сю пору,
И был бы им, когда б не новый дух.
Про Трафальгар умолкли разговоры,
Луч этой славы вместе с ним потух.
Теперь в фаворе армия, и скоро
О моряках замрет в народе слух.
Принц отдал пальму первенства пехоте,
И Денкан, Нельсон, Джервис не в почете.

И до Агамемнона были люди,
И после отличался человек.
Но кто певцом не избран был в орудье,
Забыт, как неизвестный имярек.
Я никому не набиваюсь в судьи,
Но вглядываясь в настоящий век,
Как я сказал и повторять устану,
Достойным нахожу лишь Дон Жуана.

Если мы до этого не решились привести цитату из вполне, как думается, поддающегося переводу «Графа Карманьола», а вот сейчас делаем дерзкую попытку перевести непереводимого «Дон Жуана», то в этом легко можно усмотреть известную непоследовательность; поэтому-то мы и считаем своим долгом указать на имеющуюся здесь разницу. Господин Мандзони у нас еще очень мало известен, а потому надо сперва ознакомиться с его достоинствами во всей их полноте, что возможно сделать, лишь обратившись к оригиналу; и только после этого будет вполне уместно появление перевода его произведений, сделанного одним из наших молодых друзей. Талант лорда Байрона нам достаточно известен; и наш перевод не принесет ему ни вреда, ни пользы: ведь оригинал находится в руках всех образованных людей.