Генри Мортон - Шотландские замки. От Эдинбурга до Инвернесса

• Название: Шотландские замки. От Эдинбурга до Инвернесса
• Автор: Генри Мортон
• Издательство: Эксмо, Мидгард
• Жанр: Руководства
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-40531-2

В Шотландии мало что изменилось со времен Роберта Бернса и Вальтера Скотта: высится на скале ничуть не изменившийся Эдинбург, сторожит истоки реки Форт замок Стерлинг, плодоносит «Пояс» — как называют местные жители территорию между Эдинбургом и горными районами — и, разумеется, привлекает и подчиняет своей неоспоримой магии знаменитый Хайленд.

Пусть килты, боннеты и отороченные мехом кошели превратились в приманку для туристов — шотландцы по-прежнему верны себе и своему прошлому.

---

При посещении сталелитейного завода вы и сами вынуждены постоянно смотреть в оба и проявлять пыл (да простится мне этот невольный каламбур). В какой-то момент вас окатывает волной горячего воздуха: приближается нечто опасно горячее. Вы оглядываетесь по сторонам — ничего! Однако жар нарастает. Инстинкт самосохранения заставляет вас взглянуть вверх, и вы видите, как над вашей головой проносится раскаленная добела 20-тонная болванка — она зажата в клешне подъемного крана, и по всей поверхности металла ежесекундно рождаются и умирают крохотные огненные саламандры! Вы непроизвольно пригибаетесь и лишь затем замечаете дьявола в синих очках: он сидит в кабине подъемного крана в пятидесяти ярдах от вас и насмешливо ухмыляется, склонившись над рычагами. Описав плавную дугу, раскаленная болванка опускается на прокатный стан — движение легкое и нежное, будто девичий вздох!

Болванка лежит — невинная, укрощенная, кажется, что вы могли бы наклониться и погладить ее. Однако попробуйте приблизиться к ней на ярд, и гарантирую — вы отскочите в сторону, как ужаленный. В этом куске металла ощущается адский жар, способный в одно мгновение испепелить плоть.

— Поторопитесь! — говорит мой гид, бросая взгляд на наручные часы. — Сейчас будут открывать заслонку!

Мы отправляемся в другой конец плавильного цеха, чтобы стать свидетелями самого впечатляющего зрелища в этом производственном спектакле. С минуты на минуту произойдет ежедневное чудо: шестьдесят тонн бурлящей жидкой стали выльются из жерла печи и потекут по наклонному желобу в 90-тонный литейный ковш. Возле заслонки стоят рабочие с железными прутьями, они осторожно подбираются к тонкой жаропрочной перегородке, которая разделяет нас и огнедышащий ад. Несколько движений — и в воздухе возникает двадцатифутовый фонтан огненных брызг, которые падают в радиусе тридцати ярдов. Сталь пошла!

Невозможно смотреть на нее незащищенными глазами. Даже сквозь темно-синие стекла жар расплавленного металла обжигает слизистую. Поток бежит густой маслянистой струей в просторный котел и там гудит и булькает, моргая вулканическими глазами, образую белую пленку на поверхности… Сталь! Но разве возможно думать о ней как о стали? Кто может представить эту субстанцию застывающей в болванки и пластины? Шестьдесят тонн жидкой стали больше всего напоминают огромную ванну жидкого белого крема!

Я стоял в безопасном удалении от фонтана искр и наблюдал за людьми, которые производят сталь. Это шотландцы, которые расхаживают в своих кожаных фартуках, с серьезными, угрюмыми лицами опираются на железные шесты. Шотландцы, которые внимательно вглядываются в фонтаны искр сквозь защитные стекла подъемных кранов, — ожидая мига, когда возможно будет наполнить гигантские ковши кипящим стальным варевом, вытекающим из открытых дверей печей. Я считаю, что каждый ребенок должен в процессе своего образования посетить сталелитейное производство. Это очень поучительное зрелище, которое прекрасно иллюстрирует матрицу современного мира. Лестница цивилизации сделана из металла. Человек двигался по ней от камня к бронзе, затем к железу и вот теперь — к стали. При помощи этих металлов он шаг за шагом прокладывал себе путь от болот к современным джунглям…

Покинув цех, я наткнулся во дворе на огромную кучу старого железа. Там были железные дверцы от домашних печек, проржавевшие кастрюли и чайники, ярды железных труб, а также неопознанные кусочки железа, некогда игравшие важную роль в жизни и в конце концов попавшие в руки человека, который бродит по дворам со своей тележкой и скупает железный лом. Расковыряв носком ботинка кучу высотою в фут, я откопал железный бюстик мистера Микобера!

Да уж, в самом ближайшем времени ему наверняка «что-нибудь да подвернется»[53]. В разбитой и искореженной компании бюсту предстоит отправиться в огненное чистилище.

Все старые, изрядно потрепанные временем формы будут стерты огнем, индивидуальность каждой вещи бесследно сгинет, растворится в кипящем котле. Их смешают с веществами, которые помогут обрести им новые достоинства, присущие стали. И в таком виде — возрожденные, но неузнаваемые — старые железяки снова вернутся в наш мир.

Я попытался угадать, в каком обличье — в виде железнодорожных рельсов, бойлерных листов, локомотива или лайнера — начнет свое новое анонимное существование эта маленькая забавная вещица, которая некогда была мистером Микобером.

В химической лаборатории происходило тестирование произведенной стали. Люди в халатах склонялись над тонкими стеклянными трубочками, всматривались сквозь стекла очков, фиксируя изменение цвета, табулировали, взвешивали, подсчитывали содержание углерода, фосфора и серы.

И наконец, финальная сцена: в комнате находятся трое мужчин, они стоят с книжечками перед огромной машиной. Опытный образец закладывается в крепления, и машина начинает со страшной силой растягивать стальную полоску. По окончании испытания она выплевывает образец вместе с соответствующим приговором.

— Сорок два! — зачитывает вслух один из проверяющих и делает запись в книжечке.

Новая полоска стали поступает на испытание. И вновь слышится громкий щелчок и голос:

— Сорок два!

Таким образом метрологи измеряют предел прочности стали при растяжении и фиксируют его в терминах, не поддающихся моему пониманию. Звучит это примерно так: «Сила растяжения 38 тире 42 тонны на квадратный дюйм; при этом предел пропорциональности не менее шестнадцати тонн на квадратный дюйм» (надеюсь, хотя бы в «Ллойде» понимают, что это означает).

В управлении завода мне любезно предоставили статистические данные. Нет, меня буквально по самые уши завалили статистикой, и все это — со снисходительной улыбкой специалиста, который видит перед собой полного профана. Я и вправду не сильно продвинулся в металлургии, но одно теперь знаю точно: там, в Мотеруэлле, держат грозный вулкан под полным контролем.

2

В нескольких милях от Глазго стоит городок под названием Гамильтон, здесь же располагаются угольные шахты, по которым сэр Гарри Лаудер в свое время «бродил в подземных сумерках» с шахтерской лампой в руке. Вдалеке над живописными изгибами Клайда высятся мрачные трубы сталелитейного производства Мотеруэлла — они похожи на черные пальцы, устремленные в небо. И ровно посередине находится самый печальный дом в Шотландии. Я имею в виду наследственное поместье семейства Гамильтонов, старинный дворец первых герцогов Шотландии, герцогов Брэндона и Шательро во Франции. Сегодня это строение принадлежит эдинбургскому подрядчику, который потихоньку растаскивает его на камни. Хотел бы я знать, что чувствует человек, подрубающий корни шотландской истории…

Дворец Гамильтонов был, пожалуй, самым великолепным и величественным зданием во всей Великобритании. Рассказывают, будто король Эдуард — а он останавливался здесь в 1878 году, еще в бытность принцем Уэльским — признавался хозяину: «У моей матушки чертовски много отличных дворцов, но ни один из них и в подметки не годится вашему!»

Я услышал эту историю из уст старика-шотландца, который в те годы служил у Гамильтонов помощником конюха. Не берусь утверждать, будто принц изъяснялся именно такими словами, однако смысл высказывания сохранился, а стиль… Да кто я такой в конце концов, чтобы приглаживать вербальную традицию шотландского народа?

В пору расцвета дворец Гамильтонов, наверное, выглядел как старший брат Букингемского дворца. Величественное здание в георгианском стиле стояло посреди парка. Коринфские колонны поддерживали огромный портик, рядом находились превосходные конюшни, при которых работала школа верховой езды, и добротные надворные постройки.

Парадная лестница из черного голуэйского мрамора не менее знаменита, чем хрустальная лестница старого Девонширского дворца; она вела в тронный зал, где некогда восседали герцоги, представители древнейшего рода, породнившегося с шотландской короной. Роль трона играло великолепное посольское кресло, вывезенное из Санкт-Петербурга Александром Гамильтоном, десятым герцогом, который служил послом в России. Теперь дворец лежит в руинах. Небо заменяет ему крышу, а звезды — канделябры. Отсыревшие кусочки позолоченного карниза отваливаются и падают вниз, собираясь на полу просторного вестибюля у ног двух гигантских кариатид, выполненных французским литейщиком Луи Сойером.

Я не ведаю более драматического конфликта (по крайней мере в пределах Великобритании) между старым миром и новым. Дворец Гамильтонов, несомненно, принадлежит прошлой эпохе, как и окрестные леса, где еще нет-нет да и вспорхнет фазан или мелькнет заячий хвостик. Но дымовые трубы с каждым годом подбираются все ближе и ближе к прекрасному строению, а угольные шахты уже проходят непосредственно под дворцом. Если присмотреться, то в полях можно заметить полосу более светлой травы — она вдвое шире, чем прогулочная аллея в парке Сент-Джеймс, и тянется, прямая, как стрела, меж двумя рядами деревьев. Это все, что осталось от парадных подъездных путей к дворцу, по которым в прошлом пронеслась не одна блестящая кавалькада, а то и карета с королевским гербом…