Генри Мортон - Шотландские замки. От Эдинбурга до Инвернесса

• Название: Шотландские замки. От Эдинбурга до Инвернесса
• Автор: Генри Мортон
• Издательство: Эксмо, Мидгард
• Жанр: Руководства
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-40531-2

В Шотландии мало что изменилось со времен Роберта Бернса и Вальтера Скотта: высится на скале ничуть не изменившийся Эдинбург, сторожит истоки реки Форт замок Стерлинг, плодоносит «Пояс» — как называют местные жители территорию между Эдинбургом и горными районами — и, разумеется, привлекает и подчиняет своей неоспоримой магии знаменитый Хайленд.

Пусть килты, боннеты и отороченные мехом кошели превратились в приманку для туристов — шотландцы по-прежнему верны себе и своему прошлому.

---

Если какие-то английские города планируют возвести у себя военные мемориалы, то я бы посоветовал им поучиться у Галашилса. Пусть члены распорядительного комитета приедут и посмотрят на здешний памятник — самый прекрасный и вдохновляющий из всех, что я когда-либо видел.

И хотя я еще плохо знаю Шотландию (мое знакомство с ней только началось), но почему-то мне кажется, что эта страна питает отвращение к второразрядным военным мемориалам — вроде железнодорожного обелиска сэра Эдвина Лютьенса в Норке или непонятного кенотафа в Манчестере. И, слава богу, пока мне не встречалось здесь памятников, которые с известной долей снисходительности можно описать как «девяносто девять процентов чувства, один процент мастерства».

Шотландцы обладают врожденным вкусом и чувством меры, так что даже самые скромные мемориалы становятся высокохудожественными произведениями. Если какая-нибудь деревня не может позволить себе грандиозный памятник, то она ограничится скромной мемориальной табличкой, но это будет заслуживающее внимание зрелище.

Если же говорить о Галашилсе, то здесь шотландцы превзошли сами себя. Если бы на Британских островах объявили конкурс на самый удачный военный мемориал, то я, не задумываясь, отдал бы пальму первенства Галашилсу. Его композиция — пограничная башня и памятник всаднику — просто великолепны! И мне видится несправедливым, что этот маленький городок отмечают лишь за его мельницы. Пора исправить досадное упущение и отвести Галашилсу достойное место на туристической карте страны — так, чтобы ни один автомобилист, пересекающий границу, не проехал мимо. И поверьте моему опыту, друзья, вы не пожалеете о потраченном времени, особенно, если будете осматривать памятник ночью, как это сделал я. Именно в такое время он выглядит наиболее эффектно!

Я все думаю, как хорошо, что местные мастера не пошли по легкому пути, проторенному традициями южноафриканских войн. Ведь легко могло случиться, что на пьедестале стояла бы фигура в железном шлеме и с винтовкой в руках. Но нет, они создали абсолютно свой памятник, достойный той призрачной вереницы шотландцев, которые встали на защиту родного дома и сгинули на широких просторах Приграничья.

За поздней трапезой я познакомился с интересным человеком. В прошлом этот немолодой эдинбуржец служил в армии, сейчас же подвизался в роли коммивояжера. Ему тоже довелось побывать в Галашилсе, и он восторженно отзывался о тамошнем мемориале. После этого разговор естественным образом перешел на воспоминания военных лет.

— Шотландцы очень держатся друг за друга, — заявил мой собеседник. — Такой уж мы народ, привыкли жить кланами… Задень одного шотландца и будешь иметь дело со всеми. Вот, помнится…

И он поведал мне одну из своих фронтовых историй. Его речь — простая и образная, местами грубая, пересыпанная армейским сленгом — оказалась прекрасным инструментом для воссоздания картины сражения на гряде Вими[10] сырой весной 1916 года. Будто воочию увидел я грязные окопы и заграждения из колючей проволоки; услышал разговоры саперов, ставивших мины перед вражескими укреплениями; почувствовал зловоние отбросов, которые немцы выбрасывали из своих окопов, норовя закинуть к канадцам.

— А я, понимаете ли, состоял в разведслужбе при канадцах, — рассказывал он. — Ну, типа бесплатного приложения, которое никому на фиг не нужно! Они, гады, даже на довольствие меня не поставили. Ох, и набедовался я тогда! Поверите ли: чтоб не сдохнуть с голоду, вынужден был воровать еду в окопах. Да уж, страшно вспомнить… Короче, три месяца я терпел, а потом плюнул на все и решил идти в Обиньи. У них там, понимаете ли, штаб-квартира располагалась… у канадцев этих. Ну а я-то был старый кавалерист и тертый калач. Знал: где склады, там всегда в интендантах шотландец ходит. Глядишь, и поможет земляку. Видок у меня был еще тот — на ногах резиновые сапоги, и оба левые. Я их увидел в грязи на бруствере, ну и прихватил, конечно. Один, помнится, еле-еле выдрал из глины… ну да ладно, не о том речь.

Идти я уже не мог — ноги стерты до мяса, да и отощал я вконец на такой кормежке. Приходилось ползком ползти. Ползу я, значит, а сам по сторонам поглядываю: как бы мне кавалерийскую часть не пропустить. Там, глядишь, по старой памяти перекусить дадут и попонку какую-нибудь завалящую… Я-то под дождем вымок — зуб на зуб не попадает. Одежда в грязи, так к телу и липнет. Да еще вши донимают, будь они неладны! Короче, выполз я к бивуаку. Вокруг ночь, а впереди палатка стоит освещенная. Я глянул внутрь, а там огромный такой детина-канадец варит себе на спиртовке какао. Мать моя женщина! Что за запах! Верите ли, приятель, мне этот запах до конца жизни сниться будет. Я уж настолько ослабел, что и на ногах не держался. Просовываю, значит, голову в палатку и начинаю канючить: не найдется ли одеяла какого старого или попонки там ненужной? А канадец этот здоровенный смотрит на меня так и спрашивает:

— Откуда будешь, парень?

— Из Эдинбурга! — говорю. — А ты-то сам откуда?

— А я из Галашилса, — отвечает. А затем протягивает мне свою банку с какао и говорит: — Давай, Джок[11], входи, попей горяченького.

Я ушам своим не поверил! Ввалился в палатку, отогрелся чуток, разговорились. Оказывается, в Галашилсе он не был с тех пор, как эмигрировал. Чуть не прослезился… и все повторял, что это совсем рядом с Эдинбургом. И что думаете? Этот парень мало того, что меня накормил, так еще и раздобыл для меня четыре попоны. Я потом все думал: интересно, а что бы он сделал, если б я сказал, что тоже из Галашилса? Небось, спер бы и лошадь, и орудийную повозку… Вот я и говорю: шотландец за шотландца завсегда постоит.

Я видел, что сидевший за соседним столиком мужчина прислушивался к нашей беседе, но до поры до времени старался не выказывать интерес. Однако здесь он не выдержал и подошел к нам.

— Вы, ребята, извините, что вмешиваюсь, — начал он с улыбкой, — но у меня тоже есть на этот счет хорошая история. Я однажды вляпался в переделку с австралийцами. Мы тогда служили во Франции и были вроде как на отдыхе. Ну, и вы сами знаете, как это бывает… Пили, не просыхая, во всяком случае трезвенниками нас никто не назвал бы. Ну вот, и как-то в одной забегаловке я повстречался с чертовой кучей этих придурков. Один из них прошелся по моему поводу: сказал что-то такое, чего ни один уважающий себя мужчина не потерпит. Я-то, конечно, сразу возбух — даром что боец из меня никакой, да и ростом, как видите, не вышел. В общем, я подскочил и врезал ему от души, чуть челюсть не своротил. А потом огляделся — батюшки-светы! Вокруг меня не меньше десятка проклятых осси, и все они поднимаются со своих мест и направляются в нашу сторону. Ну, все, подумал я, теперь мне крышка! И что вы думаете, пятеро из них обступают меня плотным кольцом и кричат: «Давай, Джок, не дрейфь! Мы тебя в обиду не дадим!» И ну махаться с остальными парнями! Да, доложу я вам… это была славная драка, другой такой и не припомню. Потом уж мне в голову пришло: я, должно быть, когда врезал тому придурку, крикнул что-то такое, что выдало мою национальность. И все австралийцы, которые из шотландцев, тут же пришли мне на помощь!

— Это к тому, насколько мы дружный народ! — завершил он свой рассказ. — Стоит только подать голос, и откуда ни возьмись появится наш брат-шотландец…

Позднее я не раз вспоминал памятник на галашилской площади. Отправляйтесь туда и посмотрите на него. Всадник стоит, как символ идеального стража и защитника всех приграничный жителей. Он воплощает в себе лучшие черты шотландского характера — беззаветную преданность родному дому, сумасшедшую гордость и отвагу — все то, что, покидая родину, многие сотни парней из Приграничья прихватили с собой и принесли в далекую Долину смерти.

Глава вторая Эдинбург

Я исследую Эдинбург, узнаю кое-что новое о доме Джона Нокса, посещаю Холируд, размышляю над судьбой «поэта» и в безмолвном восхищении стою перед святилищем самого лучшего в мире Военного музея.

1

К вечеру поднялся сильный ветер, разыгралась настоящая буря. Укладываясь спать в номере эдинбургской гостиницы, я прислушивался к завыванию ветра в трубе — если мне где и приходилось слышать подобные звуки, то лишь на море во время шторма. Однако за ночь непогода улеглась, и когда я проснулся, стояло тихое осеннее утро.

Я вышел на Принсес-стрит и подумал, что недаром эта улица считается красивейшей в королевстве. У нее любопытная планировка: магазины расположены лишь с одной стороны улицы, а другая круто обрывается в глубокую ложбину, густо заросшую садами. Над их зелеными кронами возвышается Замковая скала с черепичными крышами Старого города. Этим утром ложбину заполнял плотный туман, своей серой непроницаемостью напоминавший тучи, которые порой нагоняет с Атлантики в районе мыса Лэндс-Энд. Туман курился на дне впадины, поднимался на Принсес-стрит и почти вплотную подступал к витринам магазинов. Выглядело это странно и тревожно. Несведущий человек вполне мог бы подумать, будто ночью случился страшный оползень и вся южная сторона улицы обрушилась в серую бездну.