Георгий Раевский - Одинокий прохожий

• Название: Одинокий прохожий
• Автор: Георгий Раевский
• Издательство: «Мнемозина»
• Жанр: Поэзия
• Год: 2010

Георгий Раевский (наст, имя и фам. Георгий Авдеевич Оцуп; 1897/1898-1963) — поэт первой волны русской эмиграции, один из активных участников близкой к В. Ходасевичу литературной группы «Перекресток».

Выпустил в Париже три сборника стихотворений, которые в полном объеме вошли в настоящее издание. Дополнительно приводятся многочисленные отзывы о творчестве Г. Раевского его современников.

Примечание: раздел «Стихотворения разных лет» в бумажном варианте отсутствует.

---

«Так выступает на меди…»

Так выступает на меди
Штрих за штрихом, иглой холодной:
Пастух и овцы позади,
Иль женский профиль благородный,

Иль дерево: под ним старик
Сидит в раздумии глубоком…
— Что делать, если ты отвык
Глядеть спокойным зорким оком?

Что делать, если всем почти
Невнятен холод расстоянья? —
Мысль, перешедшую в молчанье,
Молчаньем бережным почти.

И знай, что каждый ясный штрих
Такой ценой добыт, быть может,
Что обошелся он дороже
Иных тревог и слез иных.

«Числа». Париж. 1933. № 9

«Из распахнувшегося яркого окна…»

Из распахнувшегося яркого окна —
Обрывки музыки, и снова: тишина
И редких капель гулкое паденье…

Так горького письма: «Мой бедный, бедный друг…», —
Не в силах удержать внезапной дрожи рук, —
Приостанавливаешь чтенье.

«Современные записки». Париж. 1934, № 56.

«По краю неба проползла…»

По краю неба проползла,
Гремя, блистая бесполезно,
И на востоке залегла
Грядою иссиня-железной.

Еще там бегают огни
Еще недоброе творится,
Как в лихорадочные дни,
Когда готова разразиться

Над миром буря новых бед:
Восстания, пожары, войны…
Лишь здесь — холодный звездный свет,
Холодный, пристальный, спокойный.

«Современные записки». Париж. 1934, № 56.

«Под легким ветром задрожавший лист…»

Под легким ветром задрожавший лист,
Ночной звезды пустынное паденье,
Удар волны, ее обратный плеск,
И беззащитный голос человека…

И если даже ни одна душа
Тебя не слышит, — я тебя услышал
Задолго до того, как ты сказал:
«Я одинок!..»

«Современные записки». Париж. 1934, № 56.

«Так, голову на милое плечо…»

Так, голову на милое плечо, —
И грусть, и боль, и горе, и усталость, —
Все отойдет — и многое еще…
Так постепенно заменяет жалость

Всё, что когда-то страстью мы звали.
Во сколько раз она благословенней!..
Тому подняться легче от земли.
Кто может опуститься на колени.

Как сердцем мы становимся мудрей,
Любимой спящей тихое дыханье
Как бережем, как благодарны ей
За самое ее существованье.

«Числа». Париж. 1934. № 10

«Сентябрь и май смешались: тонкий…»

Сентябрь и май смешались: тонкий,
Полупрозрачный воздух пьем.
Пронесся дождь. Струею звонкой
Вода сбегает в водоем.
И, наклоняясь над водою,
В прохладном золоте струи
Я вижу небо голубое
И прямо в нем — черты твои:
Твой лоб, девически округлый,
И волосы в узлах тугих,
И тонкий крест на шее смуглой,
И синие глаза, — а в них —
В озерах чистых и огромных —
Всё вместе: осень и весна,
И облаков полет бездомных.
В них лучезарного вина
Струя звездящаяся блещет
И, ясный затемняя день,
В них страсти будущей трепещет
Едва разбуженная тень.

Альманах «Круг». Кн. 1. Берлин: Парабола, 1936.

«Открываю глаза — синева…»

Открываю глаза — синева,
Закрываю глаза — тишина,
Одиночество, ты надо мной
Как орел поднебесный паришь.

Но как слабая птица, во мне
Содрогается вера, когда
Твой печальный, торжественный крик
Разлетается в небе пустом.

Альманах «Якорь». Петрополис, 1936

«Холодный, светлый круг на мостовой…»

Холодный, светлый круг на мостовой
И фонаря негромкое гуденье…
Чудак печальный улицей пустой
Бредет и разговаривает с тенью.

Что ж делать человеку одному?
Так легче, все-таки. Протянешь руку:
Внизу другая — длинная — во тьму
Протянется; прислушаешься к звуку

Своих шагов: глянь, кончился квартал.
А там уж парк: огромные каштаны,
Их куполов торжественный овал
На темном фоне, звездном и туманном.

Альманах «Круг». Кн. 2. Берлин: Парабола, 1937

«Смотри, смотри: над серыми домами…»

Смотри, смотри: над серыми домами,
Над уличной убогой пестротой,
В просвете неба, как в огромной раме,
Перекликаясь звонко меж собой,

Проносится стремительная стая.
Ты слышишь: крылья сильные шумят…
В листве блеснула осень золотая,
Дохнул сентябрь, — и вот они летят.

За ними!.. Нет: их подлинной свободы
Не заменить искусственным крылом.
Что зимний холод северной природы,
Озера, реки, скованные льдом!

Его взломает по весне — и пенье
Бегущих вод окрестность огласит.
— Есть север сердца. Есть оцепененье,
Когда оно сожмется и молчит…

Скорей, скорей, пока еще не поздно,
Спеши согреться светом и теплом.
Скорей — чтоб не упасть во мгле морозной
На белый снег беспомощным комком.

Альманах «Круг». Кн. 3. Париж: «Дом Книги», 1938

«Хотя теснее лилии садовой…»

Хотя теснее лилии садовой,
Чем полевой, — но и она цветет,
Но и над нею сборщицы медовой
С утра певучий слышится полет.

Неделями потоки солнца льются
На белые большие лепестки,
День изо дня, — пока не раздадутся
Садовника тяжелые шаги.

Но даже срезанная, даже в вазе,
В прозрачно-синем, длинном хрустале,
— Она напоминает о рассказе
Про лилии долины, о земле,

Дыханьем южного сожженной лета,
О кипарисе с тонкою главой,
О водах синего Генисарета,
О чайке за притихшею кормой.

Альманах «Круг». Кн. 3. Париж: «Дом Книги», 1938

«На отдаленном небосклоне…»

На отдаленном небосклоне
— О, только погляди туда! —
На синем, на державном фоне
Зеленоватая звезда

Слезою крупной и печальной
Дрожит — и чудится: вот-вот
Она во мрак первоначальный
В молчаньи полном потечет.

Откуда эта безутешность
Там, где, казалось бы, — одна
Ненарушимая безгрешность
И царственная тишина?

«Современные записки». Париж. 1938, № 65.

«Есть подвиг радости. Он многих…»

Есть подвиг радости. Он многих
И трудных подвигов трудней.
Средь будней темных и убогих,
Среди недобрых дел и дней,

Как не отчаяться, как страстно
Не повторить печальных слов,
Тяжелых слов Экклезиаста!..
Как океан без берегов,

Где волны ходят на просторе,
И ветер пену в клочья рвет, —
Людская мгла и скорбь и горе…
В поспешный времени полет,

В его мельканье и круженье
Стремительно вовлечены, —
О царственном происхожденье
Уже не в силах помнить мы.

Не в силах помнить… Но стихийно,
Порой наперекор всему,
Внезапно радости молнийной
Огонь прорезывает тьму.

О, если бы мы дали клятву
В сердцах хранить ее, друзья:
Какую дух собрал бы жатву
На бедной ниве бытия!

«Новоселье». Париж — Нью-Йорк. 1947. № 33–34.

«Здесь, в мире темном и большом…»

Здесь, в мире темном и большом,
Угрюмом и тревожном,
Как хорошо быть чудаком
Бесхитростно-несложным.

Глядит чудак на облака
И думает: как чудно
Их тень проносится слегка
Над полем изумрудным.

На человека он глядит
И думает: как чудно
И ходит он, и говорит,
Его любить не трудно.

Но если он увидит мрак,
И зло, и равнодушье —
Страдает бедный мой чудак,
Как будто от удушья.

Он говорит: «Не может быть,
Ведь мир не так устроен.
Все люди в нем могли бы жить
В согласье и покое.

Друзья, здесь что-нибудь не так,
Подумайте немного!..»
И вот взволнованный чудак
Им говорит про Бога.

«Новоселье». Париж — Нью-Йорк. 1949. № 39–41.

«Мгла и ветер в океане…»