Александр Богданов - Перед рассветом

• Название: Перед рассветом
• Автор: Александр Богданов
• Жанр: Короткие истории

«Щаповаловский сход волнуется… Разгоряченные крики, наполняющие душную сборную избу, все растут и сливаются в упорный гул. Даже бородатые старики, всегда молчавшие, теперь жмутся плотной стеной к столу, протискиваются вперед плечами и локтями и с надсадой, уходя всем своим нутром в каждое слово, кричат:

– Незачем выделять!.. На што ему земля?.. Все равно – пахать сам не станет, а Игошину продаст!..»

---

– Не-т… Если уж так, – кричит Тартыга, натуживаясь, чтоб освободиться, – я и в Государственную думу до демократов дойду…

Земский чувствует, как нелепость его положения увеличивается… Он подает уряднику знак и идет в правление. Кучер тихо трогает лошадей. Урядник бросает борьбу с Тартыгой и спешит за земским. На ходу он приказывает мужикам, кивая головой на Тартыгу:

– Задержите его!..

Наум, ближе всех стоящий к уряднику, враждебно ухмыляется в черную бороду и отвечает грубо:

– Держи, коль тебе надобно… На то вам, бузукам, и жалованье платят…

Урядник ощетинивает жесткие подрезанные над губами усы.

– Поговоришь ты у меня!

Наум неожиданно и непонятно смелеет; дерзость Тартыги заразительно волнует его и крепким пьянящим хмелем ударяет в голову… Он поворачивается неприязненно к уряднику и нацеливается в него глазами так же, как незадолго перед тем нацеливался в Тартыгу во время их спора:

– А што же мне не говорить?.. Рот у меня не замазан!.. Привыкли, бузуковы дети, каждому в морду пхать!..

Урядник молча глотает колкость…

Тучная фигура земского уже колышется на крыльце… Тартыга приводит себя в порядок, поднимает гармонику, поправляет сбитый картуз и кричит вдогонку земскому:

– Гля-ди-ка, братцы… Хо-хо-хо!.. За-ад-то какой их благородие наели!..

Мужики с удовольствием пожимаются в широких рубахах и залатанных зипунах. Никто ничего не говорит, но каждый втайне с нетерпением ждет, что еще сделает Тартыга.

Земский со свитой спешит скрыться за дверью, и уход его похож на бегство, чтоб покончить скорей с этой досадной и унизительной историей.

Тартыга идет к бревнам и останавливается в кучке мужиков… Лучи доброжелательных, восхищенных глаз устремлены на него со всех сторон. Тартыга сразу вырастает… Он у всех на виду, просветлевший на ласковом деревенском солнце, и уже не прежний, ненужный, чужой, а весь новый, понятный и близкий всем, потому что поднял со дна душ у всех родную, деревенскую, накопленную годами обиду. И все забывают, что еще вчера смотрели на него как на врага, что столько мутной злобы и раздражения поднялось вокруг него и он бродил здесь ненужным и отверженным. Наум теснится с прочими к Тартыге и слушает, что говорят.

– Увертлив ты, парень, – одобрительно замечает «конопатый», раздвигая улыбкой рябое и скуластое лицо…

– А ты думал, что я морду подставлю? На, мол, бей! – отвечает Тартыга. – Эти фасоны, брат, пора из моды вывести…

– А кабы не увернулся ты, здорово бы он тебя угадал… – высказывает вслух свои предположения «конопатый».

Тартыга с торжествующим выражением отвечает:

– Ни-ичего, растакую его мать… Придет время, мы почище угадаем…

Наум бережно ловит все, что происходит кругом, ласково близится к Тартыге и примирительно добавляет:

– Вот-вот… Придет время – все Васьки Василь Иванычами будут!.. Тебя как кликают?.. Тартыгой?

– Тартыгой…

– Ну, будут Григорием Петровым Тартыгиным величать… Пойдем-ка, Григорий, от беды подальше со мной…

Тартыга взволнован. Мелко и часто движутся мускулы его лица, он дышит неровно и глубоко… Особенно трогает его участливость Наума… Он пододвигается к нему и задушевным, срывающимся голосом восклицает:

– Э-эх, друг ты мой!.. Так, ведь если што, нешто мне себя жалко?.. Нешто же я такой, как говоришь ты?.. Нешто ради чего хорошего уже и постоять не могу?.. А?..

Большой висячий замок арестантской не запирается: ключ куда-то затерян, и железная дужка над пробоем завязывается веревочкой.

Арестантская на задворках волостного правления… В пазах бревенчатых стен – щели, и пакля висит рыжими жидкими косицами…

В углу печь… А на земляном полу ворох соломы, где Тартыга спит ночью. Он арестован за оскорбление земского.

Теперь он сидит на скамье и прислушивается к тому, как живет деревня.

Погромыхали бубенцами ямские – старшина уехал из правления… Стадо прогнали с выгона, – долго в воздухе разноголосо несется коровий рев и блеяние овец. Ребятишки загомонили на площади.

Кашляет надрывно Потапыч.

Вечереет. Над деревенскими буднями проходит ночь…

Вверху арестантской маленькое окно с прозеленевшими стеклами. Днем солнечные лучи, проходящие через него, зелено-желтые и мутные, как будто они здесь заплесневели. Ночью квадратный вырез окна чернеет неясно и жутко.

Тартыге слышится за дверью голос Василисы.

Он поднимается со скамьи и прикладывается ухом к скважине между косяком и дверью.

Журчит на площади женский голос… Василиса убеждает в чем-то Потапыча…

– Я только на одну минуточку, дедушка… Вот, право слово, только на одну минуточку…

Тартыга оживляется… Приятное чувство щекочет его внутри… «Василиса – это хорошо», – радостно думает он.

Дребезжит древний, знающий цену своим годам, голос Потапыча:

– Нешто же это можно? Што удумала, курва тебя залягай! Нешто порядок, чтобы к арештанту чужого человека допустить, да ешшо девку?..

Василиса не сдается и настойчиво просит:

– Кому же какая убыль, дедушка, от того?.. Ну, приду я к нему на часочек, посижу, а потом и уйду!..

Спорит Потапыч:

– Теперь уже на часочек захотелось?.. Ах ты, Сидорова коза-дерюза, драть тебя некому!.. Вот погоди, хрестному скажу, – задаст он тебе утреню с перезвоном…

Слышно, как Василиса смеется. Шуршит ее новый ситцевый навощенный платок; для Тартыги она обрядилась в лучшее, что имела.

– Што ж мне хрестный?.. Нешто страннего человека уж и пожалеть нельзя?.. Мне, дедушка, в узелке пирога бы ему передать!..

– Пирожок, што ж, пирожок можно…

– А самой нельзя?

– Нельзя… Ну, давай пирожок, курва тебя залягай!..

Тартыга приставляет ко рту руку трубочкой и кричит в скважину:

– Василиса!

Василиса уныло стоит на месте… Потапыч смягчается и говорит:

– Подь, сходи на минутку… Только смотри – с задов обойди, штоб не встретил никто.

Оба ищут щели, через которую могли бы переговорить. Тартыга вытаскивает из паза кусок пакли, припадает к образовавшемуся отверстию глазом и шепчет:

– Василиса…

Другой глаз снаружи припадает к той же щели… Василиса обрадованно шепчет:

– Здравствуй, Григорий!..

– Здравствуй! Спасибо, что пришла…

– Не по што!.. Пирог тебе принесла с капустой…

– С капустой… Это хорошо… А что же вчерась не забегала?..

– Хотела забежать, да матушка не пустила…

– Та-ак, – протяжно говорит Тартыга…

Свидание в необычной обстановке придает чувству обоих особую жуткую и заманчивую прелесть…

– Ты бы табачку расстаралась, – говорит Тартыга. – Курить смерть хочется. Почитай с самого утра не курил…

– Принесу, – отвечает Василиса.

Ей жалко Тартыгу… В узкую щелочку она всматривается одним глазом в него, невидного ей и непонятного… Участливо спрашивает:

– Скушно сидеть?

Тартыга подбадривается и уверенно говорит:

– Пустое!.. Отсижу еще сутки, а потом… Попомнят они Тартыгу…

Василиса вздрагивает… Тьма обступает ее кругом, и в этой тьме Тартыга представляется таким таинственным и сильным, как в сказках.

– Ты чего, Григорий, удумал?..

– Ничего… Коли оказия подвернется, – спуску тоже не дам… – загадочно произносит Тартыга.

Разные мысли кружат в его голове. И ему самому начинает казаться, что его угроза не пустые слова и что он способен сделать что-нибудь необычное и большое…

Василиса глубоко вздыхает.

– Григорий…

– Что?

– Поп про тебя спрашивал… Мужики надысь говорили…

– Чего говорили?

– А разное… Говорили – правда ли, нет ли, – будто ты земского боровом обозвал… А потом будто земский осерчал и хотел тебя вдарить… А ты взял вот так ево за руку да и вывихнулся… Правда ли, нет ли?

– Брешут мужики, – отвечает Тартыга. Но ему приятно, что о нем идет прикрашенная народная молва. Он приосанивается и придвигается ближе к щели.

– Ну, а еще что говорили?

– А еще говорили, что грозил ты земскому… «Я, говорил, у князя младшим дворником служил, и князь меня так любил, што по десять рублев на чай давал… Ничего для меня князь не пожалеет… Я и на вас, говорит, суд найду… А то так и без суда…» Это значит красного петуха под крышу али ещо што…

Лицо Тартыги остро и любопытно вытягивается…

– Н-н-у-у? Так и говорили?..

– Так и говорили… Засудят они тебя, Григорий… Убьют вот здесь, как летось одного страннего так-то убили… Убьют, скроют – и концов не найтить…

– Не бойсь, не убьют.

– Теперь по селу такая галдеж… Только и разговоров, што о тебе.

– Ну-у!

– Право слово!.. Еще говорили, что попа на дороге ты встретил, палкой хотел вдарить…

Тартыга удивляется и вытягивает шею… Так занятны все эти новости, рассказы о том, чего не было.

– За што же попа-то? – спрашивает он.

– А это тебя знает, за што…

– Ну, а поп што?..

– Поп поднял, слышь, рясу да в проулок бегтить…

– Бегтить?..

– Бегтить…

– Так ему и надо, – удовлетворенно говорит Тартыга, как будто все, о чем рассказывает Василиса, происходило на самом деле и участником этого был не Тартыга, а кто-нибудь другой.