Антон Дубинин - История моей смерти

• Название: История моей смерти
• Автор: Антон Дубинин
• Жанр: Историческая проза

Действие происходит в том же королевстве, что и в маленькой сказочке «Родная кровь».

---

— Тебя, что ли, тоже господин новый барон обидел?

Точнее не скажешь, чем этот паренек! Только интересно, почему тоже? Многих ли, кроме меня, успел здесь обидеть Этельред?

Я согласно кивнул, но не пытался приблизиться к малышу, чтобы его не спугнуть. Все-таки он был моей единственной связью с миром людей.

— А ты не принесешь мне водички? Пожалуйста… Ради Христа, — я просил, а сам поражался, словно со стороны, до чего же я дошел. Выпрашивать милостыню у собственных вилланов! Знал бы мой отец… Знал бы кто угодно! Знал бы я сам, выезжая на поединок чести…

Мальчик, все сидя на корточках, посопел носом. Потом вскочил на ноги и, не говоря ни слова, умчался прочь. Он был без штанов, в одной рубашке до колен, как носят деревенские дети, и на подоле краснели пятна от земляники.

Я в задумчивости съел несколько ягод, до которых дотянулся рукой, и решил было встать и потихоньку двинуться (если пройти через деревню, там есть колодцы… Можно добыть водички… И — к монастырю…) Но тут вернулся храбрый охотник на землянику. Он в самом деле принес мне воды — в большом металлическом ковше. Поставив ковшик на землю, как будто я был заразный или мог укусить, он отошел на несколько шагов и смотрел, как я пью. Давно я не был никому так благодарен.

Я выпил почти все до дна, а остатки плеснул себе в лицо. У ковшика оказалось плоское дно, и в металлическом зеркале я увидел себя. Бог ты мой… Мальчик был отважен, как лев, что не убежал сразу при виде такого страшилища.

Я, конечно, знал и так, что оброс бородой — это определялось на ощупь. Но теперь я увидел эту… жалкую желтоватую растительность, покрывавшую подбородок клочками. То ли неровный ковшик так искажал видимость, то ли у меня под глазами в самом деле висели багрово-синие здоровенные мешки. Весь в пятнах, почему-то в мелких морщинках, ранний старик, а вместо волос — сальные космы. Внезапно я почувствовал великое почтение к вилланам: они не моются по полгода — и выглядят так пристойно! А я-то раньше думал, что они по большей части нехороши собой. Сам я был в десять раз хуже, хотя и провалялся на ложе болезни всего-то… интересно, сколько всего?

— Спасибо, — сказал я и поставил ковшик на землю. Мальчик бочком-бочком приблизился и подхватил его.

— Не за что, — важно ответил он. — Папка говорит, ради Христа всегда надо подавать, если ты христианин. Мой папка — медник. Он очень умный.

Медник, подумал я. Надо запомнить. Если я еще когда-нибудь… буду кем-нибудь… Надо запомнить, что сын медника подал мне воды, когда я помирал от жажды.

Я не знал, как спросить у мальчика, какой сегодня день. Наверняка он не знает.

— А скоро Пасха? — спросил я осторожно. Малыш вытаращил на меня ярко-синие глаза.

— Так Пасха была уже, дяденька! Давно, давно! Все уже даже праздновать кончили!

Давно, давно, тупо подумал я. Это насколько? Неделя? Месяц? Что такое для этого парнишки — давно? И хотелось бы еще знать, что я делал на Пасху. Смотрел в окно на повешенных? Валялся в подвале?

Господи, ну за что же Ты меня так, взмолился я в который отчаянный раз. И в который раз не получил ответа.

Тем более все было не так уж плохо. Мальчик, то и дело оглядываясь на страшненького дяденьку (так меня еще никогда не называли!), вывел меня на дорогу. Я попросил ничего не говорить обо мне отцу, но по глазам голоногого вилланчика понял, что он непременно скажет. И, возможно, получит за помощь подозрительным «дяденькам» свою долю розог. Ну и ладно, будь что будет. Я подобрал себе в лесу сухую палку — сломать свежую не хватило сил — и поковылял, черпая сапогами желтоватую пыль. Хорошо хоть, путь до монастыря простой — вперед и вперед по дороге. Чувствовал я себя несравненно лучше, чем вчера. Я мог идти!

Уж не знаю, как там разобрался со всеми Гаспар — но до самого вечера никто меня не тревожил. Хотя я в ожидании погони то и дело оглядывался и шарахался в кусты от всякого путника, никаких злобных егерей не появлялось. Один раз я встретил пару нищих — старичка и старушку. Он был слепой, у нее — все руки в красных язвах. Ровно таких уродов мы с братом, будучи в дурном настроении, отгоняли от церковных ступеней плеткой.

Они ради Христа угостили меня жидким пивом из фляжки — как раз таким, какое я ненавидел (раньше, когда был лордом Эриком) — зато дали отхлебнуть, не гнушаясь, прямо из горлышка. Еще мне подарили крутое яйцо, полуобглоданную куриную ножку и кусок подгнившей капусты. Все это я жадно съел, усевшись у дороги, и мне еще немного полегчало. Но нищие не стали меня ждать — они шли гораздо быстрее, и я продолжал путь в одиночку, повторяя про себя, что старичка зовут Годвин, а старушку — Берта. Я хотел запомнить всех, всех — вне зависимости от того, скоро ли помру.

Впрочем, кажется, я не умирал. Мысль о том, чтобы умереть, добравшись до монастыря и не раньше, сменилась другой, неожиданной и благоуханной, непривычно смелой: а что, если я вообще пока не умру? Просто отболею свое… А потом… потом… выздоровею. И буду жить.

Потому что это было так… здорово. Так здорово идти по земле, хоть и спотыкаясь, и чувствовать кожей тепло солнца, и видеть зеленые ветки и траву, и все эти запахи… У меня очень обострилось чутье — я вдыхал одновременно запах медовой жимолости, теплого песка, далекой пресной воды, сухого мха на камнях. И прошедших здесь людей. И собственной пересохшей кожи. И небесного ветра, уже почти что летнего. Запахи жизни. Столь отличные от ничем не пахнущей темноты, в которую я недавно падал. Больше всего я хотел жить — независимо от того, где и как. Хоть последним служкой в монастыре… Хоть нищим, вроде этих моих старичков. Как же можно злиться на Господа за недостаток даров, думал я, если ты еще жив. Ведь жить так… здорово. Ни о чем не думая, кроме того, что есть ты и есть Господь, и все идет как должно, и ты можешь дышать, Боже мой, дышать…

Вы не поверите, но я, ковыляя с палкой по жаркой дороге, в самом деле был… почти счастлив.

К вечеру счастье мое кончилось. Силы совсем оставили меня, а ведь я не прошел еще и трети пути! Можно было бы лечь и уснуть прямо на дороге, но у меня хватило разума задуматься о ночлеге в лесу. Я медленно брел по обочине, выглядывая, где бы удобнее зайти в чащу; вдоль дороги в этом месте деревья росли особенно густо, и кусты топорщились жесткими ветвями — не продерешься! И тут сзади послышался стук подков. Дробный и частый, и явно скакало больше одной лошади.

Хорошо еще, я находился сразу за поворотом! Больше не раздумывая, я нырнул в самшитовые заросли, как в воду; жесткие кусты переплелись с чем-то еще, колючим — наверное, с шиповником. Кубарем прокатившись сквозь заросли, я порвал одежду и исцарапал лицо в кровь. Бежать глубже в лес было нельзя — поднялся бы треск, лучшая приманка для охотника, и я просто вжался в землю у корней развесистой елки и затаился, вслушиваясь.

Стук копыт стал медленнее, перешел на шаг — и вовсе замер как раз напротив меня. Я не видел никого из-за лиственной ограды, но слышал шумное дыхание коней. Всадники молчали — наверное, тоже вслушивались. Наконец один голос — мужской, незнакомый — негромко спросил:

— Может, зверь какой?

— Может, — отозвался второй, пониже и погрубей. — Т-с-с…

Они снова помолчали, жадно слушая. Я старался сдерживать дыхание и громкое биение сердца.

— Да ну, поехали, — предложил первый. — Нету тут никого. Это заяц какой-нибудь прыгнул.

— Тебе не нужно десять золотых? — ехидно спросил его соратник. Тот неопределенно хмыкнул, должно быть, опровергая подобную клевету.

— Вот так-то, — победно сообщил низкий голос. — Давай-ка, парень, прочешем лес вдоль дороги. Если это он, далеко уйти не мог. Небось засел в двух шагах и трясется от страха.

Изумительно близкое к истине утверждение! Я закусил губу, лихорадочно молясь. И молитва моя в кои-то веки исполнилась.

— Да здесь бурелом еще тот! — возмутился молодой. — Я шкуру обдирать не хочу! Из-за какого-то зайца… Сам лезь, раз такой умный.

Но рано я обрадовался.

— Погоди-ка, погоди, — голос старшего зазвучал так, будто он наклоняется с седла. — Это что такое? Смотри, в кустах дырка, как будто кто-то крупный сиганул… Какой там заяц. Тут пахнет человечком. Эй, как тебя там, беглый! Давай, вылезай добром. Иначе за ноги вытащим.

Он тронул коня вперед, и я внутренне застонал. Бежать я не мог и не собирался — поздно было бежать. Я только еще плотнее прижался спиной к стволу ели, таращась сквозь резные ветви на свою приближающуюся смерть. Рука нащупала в торбе короткий нож. Раз уж все так, хотя бы не дам себя забрать, как кролика из силка.

Затрещали кусты, ветки шиповника зачиркали, впиваясь в лошадиную шкуру. Голова и грудь большого коня выплыли из темноты и нависли прямо надо мной. Широкие ноздри зверя раздувались.

Тот, кто сидел на нем, не желал спешиваться; он просто низко склонился с седла и всматривался в темноту. У него была короткая борода и толстый нос картошкой. Я видел, как в лунном свете блестят его глаза. Я зачарованно смотрел ему в лицо, не в силах зажмуриться, и думал, что у этого человека, наверное, есть жена и дети. Или братья и сестры. Или старые родители в деревне. И, возможно, именно ради них он старается заработать свои десять золотых, охотясь на загнанного человека.