Виктор Карпенко - Брат на брата. Окаянный XIII век

• Название: Брат на брата. Окаянный XIII век
• Автор: Виктор Карпенко
• Жанр: Историческая проза

Начало XIII века от Рождества Христова. Белая Русь по-прежнему одно из сильнейших государств Европы, но бесконечные княжеские раздоры подтачивают корни Русского Мира. Пока брат идет на брата и Рюриковичи льют родную кровь в междоусобных войнах, разоряя русские города хуже степняков, на Востоке собирается монгольская гроза, которая сметет их дружины с лица земли, обратив былое величие в прах и пепел…

От кончины Всеволода Большое Гнездо до братоубийственной сечи на Липице, где полегли 20 тысяч русских воинов, и от разгрома на Калке до Батыева нашествия – эта историческая эпопея отпевает великую, героическую и трагическую эпоху, ставшую ОКАЯННЫМ ВЕКОМ Русской Земли.

---

Сегодня в Новгороде с самого утра сумятица.

Бухнул кто-то в вечевой, и повалил народ на Ярославово дворище, на площадь.

– С чего сполох-то подняли? – на ходу вытирая черные от смолы руки, поинтересовался Лука Меньшой у проходившего мимо скорняка Фрола. Тот, недовольный, что оторвали от дела, сердито бросил:

– Кабы знал, в чем тут дело, не пошел.

– И то верно, – согласился Лука, прибавляя в шаге. – А я надумал бочку смолить. Токмо начал, а тут сполошный загудел.

– Погодь, мужики, – догоняя Фрола с Лукой, выкрикнул Пантелеймон, седобородый, сухонький, припадающий на левую ногу старик. Шел ему восьмой десяток, но был он подвижен, жилист и задирист неимоверно. – Я тож с вами.

– Сидел бы уж дома на печи, пень трухлявый! Не то затолкут в толпе-то. Народу вон сколь прет, – посоветовал Фрол.

– А ты, сосед, за меня не пекись, я и сам кого хочешь затопчу, – воинственно потряс кулаком дед Пантелеймон. – В прошлый раз, когда за князем Святославом посылали, кто народ вразумил, что надоть на стол сажать сына Всеволодова? Я!

– Не ты один…

– Так что с того, что не один. И ныне послужу Новгороду.

– А почто в колокол бьют? – подал голос Лука Меньшой.

Дед Пантелеймон вскинул мохнатую бровь и важно ответил:

– Князя звать нового!

– А как же Святослав?

– Неугоден! В шею его!

Народ, заполняя площадь, многоголосо гомонел. Родичи и знакомцы при встрече обнимались, радостно похлопывая друг друга по спинам и плечам. Вроде бы и в одном городе живут, а за делами видятся нечасто. Тут же случай привел: вече [41] . Несмотря на мартовскую хлябь под ногами и холодный ветер с Волхова, дышалось легко, радостно: весь Великий Новгород на площади, силища-то какая! И каждый пришедший на вече ощущал себя частичкой этой силы.

Но вот появились бояре новгородские, посадник Твердислав, в окружении священников архиепископ Митрофан.

Лука Меньшой, раздвигая плечами толпу, пробирался ближе к каменной степени [42] и все тянул шею, высматривая князя Святослава. Не найдя того, обернулся с вопросом к поспешавшему за ним Фролу:

– Слышь-ко, сосед, а князя-то малолетнего не видать.

– И то верно, – согласился Фрол. – Дружины его тож не видно, да и бояр володимирских один Лазарь. Вона стоит возле владыки, – указал он перстом.

– А тот, что слева, в синем плаще и высокой меховой шапке? Кто он?

Фрол пристально вгляделся и, всплеснув руками, воскликнул:

– Так знаю я его! Видел года два тому в Смоленске. То воевода торопецкого князя Мстислава боярин Любич. Вот принесла нелегкая! Должно быть, прав был дед Пантелеймон: бояре Мстислава звать надумали. Жили себе тихо, так нет же! Теперь закрутится…

Между тем архиепископ Митрофан осенил вече крестным знамением, и на возвышение поднялся посадник новгородский.

– Здрав будь, Господин Великий Новгород! – поклонился Твердислав народу поясно. – Князь Мстислав Удалой челом бьет земле новгородской. По воле его приехал к нам воевода, боярин Любич. У него слово Мстиславово.

В полной тишине воевода Любич вышел на край помоста, сняв шапку, перекрестился на кресты Софийского собора, поклонился народу новгородскому и зычно выкрикнул в толпу:

– Князь Мстислав Мстиславович шлет слово свое из Торжка, кои град был взят на копье и освобожден от бояр Святославовых.

Воевода не торопясь достал из-за пояса свиток с посланием князя и принялся читать:

– «Кланяюсь я Святой Софии, гробу отца моего и всей земле новгородской! Ведомо мне, что угнетают вас бояре володимирские, лишили прежних вольностей и живете вы в страхе пред князем Всеволодом. А Новгород есть отчина моя и защитник я вам. Пришел я в землю новгородскую восстановить древние права ваши, а обидчиков наказать. В том крест целую!»

Боярин свернул свиток и, поклонившись народу, отошел в сторону.

– Ишь ты, как поклоны-то бьет. Будто не он, а мы бояре, – ухмыльнулся Фрол, толкая локтем в бок Луку.

Тот, сдвинув шапку на лоб, озадаченно чесал затылок.

– От одного поклона спина у боярина не переломится, а нам-то с приходом Мстислава кабы голов не потерять.

– Не пойму, к чему ты клонишь?

– А к тому, что радости нам от прихода Мстислава ждать не пристало. Всеволод-то володимирский от Новгорода обиды не стерпит. Князю торопецкому что, сел на коня и был таков, а нам от своих дворов не уйти.

– Неужто войне быть?

– Не миновать того, – вздохнул тяжело Лука.

– Бог с тобой! Не надо нам этого.

– Знамо дело, не надо. А ты народ послушай да и мозгами раскинь. Вон боярин Лавр бородой затряс, сейчас народ посмешит.

На помост, с трудом передвигая ноги, проплыл тучный, словно копна, в длиннополой медвежьей шубе боярин Лавр Никитич. Огромный живот не давал ему возможности ни поклониться, ни крест положить как положено, и потому он ограничился кивком.

– Надобно нам князя Мстислава на стол звать, – с трудом, пыхтя и надувая щеки после каждого произнесенного слова, изрек боярин. – Молодший сын Всеволода Юрьевича еще дитя неразумное. Зачем нам такой-то? Нам князь надобен, чтобы заступником был перед ворогом, чтобы вольности новгородские чтил да не перечил боярам… Тьфу ты! – топнул Лавр Никитич от огорчения ногой. – Не о том я. Чтобы народу новгородскому не перечил, – поправился он, но было поздно. Новгородцы уже зашлись хохотом.

И из толпы понеслось:

– А что, князь Святослав не слушает советов боярских?

– Да нет же, у князя свои советчики – володимирские. Вот нашим-то боярам и обидно!

– Лавр Никитич, да ты бы не на нас топал, а на Святослава. Вот напугал бы мальца! – кричали новгородцы, залихватски улюлюкая и свистя.

На помост взошел боярин Роман. С трудом уняв толпу, он, тяжело чеканя каждое слово, прогудел:

– Вам бы только рыготать, – осуждающе покачал головой боярин. – А того не видите, что правит нами не Святослав, а отец его – князь Всеволод. И коли не изгоним мы Святослава с боярами, быть нам под Володимир-градом. Князя же торопецкого мы знаем. Отец его, Мстислав Храбрый, долгие годы был нам опорой, заступником земли новгородской, и Мстислав Удалой послужит нам також!

– Верно!

– Верно говорит боярин! – послышались выкрики из толпы.

– Звать Мстислава на стол! А Святослава – в Волхов!

– И бояр володимирских також с моста!

– Всеволод купцов наших на земле володимирской имал, товаров лишил! А нам что, на его бояр молиться? Не святые, чай! В Волхов их!

– Пожечь дворы бояр володимирских!

Видя, куда клонится народ, вышел на край помоста архиепископ Митрофан. Его рыжая бородища затрепетала на ветру, а голос, будто сполошный колокол, пронесся над вечем:

– Уймись, земля новгородская! Грех то – измышлять супротив дитяти безвинного. Сами позвали вы его на стол новгородский, крест целовали ему. Клятву преступаете!

– А ты шибко-то не шуми, владыка. Нас напужать трудно! А ну, мужики, поможите мне.

Десятки услужливых рук потянулись к Пантелеймону и, подняв его, выкатили на помост. Дед оправился и, подбоченясь, выкрикнул встречь епископу Митрофану:

– И то верно, владыка, звали мы Святослава на стол княжеский, а тебя кто звал? Никто! Ты сам пришел. А самозваных нам не надобно! Тебя над нами князь володимирский поставил, вот и ступай к нему. – И, обращаясь к народу, миролюбиво закончил: – На князя же Святослава мы не в обиде. Пущай поживет у тебя, владыка, на дворе, да и бояре володимирские тож с ним. Не объедят, чай. А приедет в Новгород князь Мстислав, тогда и решим, что с ними делать. Так, мужики?

– Верно!

– Верно говоришь, Пантелеймон! У Всеволода купцы новгородские по порубам сидят, коли что, так Святослава с боярами обменяем на наших-то, – слышались одобрительные выкрики.

Судили и рядили новгородцы до самого вечера. Накричавшись до хрипоты, сошлись в одном: звать на стол новгородский князя Мстислава Мстиславовича. Малолетнего же князя Святослава с его боярами и дружиной заключить в архиерейском доме и держать под стражей. По приходе же Мстислава Удалого в Новгород в знак величайшего доверия и расположения передать ему опальных владимирцев.

Колокольным перезвоном, радостными криками встречали новгородцы князя Мстислава. Тот, в праздничные одежды разодетый, в окружении бояр въезжал в город. За ним следовала дружина.

«Это не Торопец, не Торжок и даже не Смоленск… Господин Великий Новгород! И он у моих ног! – размышлял Мстислав, вглядываясь в ликующие лица горожан. – Супротив Великого и Володимиру не устоять».

– Любо ли тебе, государь, глядеть на все это? – чуть наклонившись вперед, заискивая, спросил у Мстислава боярин Роман. Он и еще несколько бояр новгородских по решению веча выехали в Торжок, дабы сопровождать Мстислава в Великий Новгород. – Ждут тебя новгородцы, и радуются твоему приходу, государь, все лучшие люди у Софии, там состоится целование креста Господня.