Мицос Александропулос - Сцены из жизни Максима Грека

• Название: Сцены из жизни Максима Грека
• Автор: Мицос Александропулос
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1983

Мицос Александропулос — известный греческий писатель, участник антифашистского Сопротивления, автор романа-дилогии «Ночи и рассветы» («Город» и «Горы»), сборников рассказов («К звездам», «Чудеса происходят вовремя»). Ему принадлежит и крупная серия работ по истории русской культуры, в частности трехтомная история русской литературы, романы о Горьком и Чехове.

Двухтомный роман Мицоса Александропулоса «Хлеб и книга» был удостоен в 1981 году Государственной литературной премии Греции. К этой же серии относится роман «Сцены из жизни Максима Грека». Он посвящен греческому мыслителю, литератору и ученому-переводчику, сыгравшему значительную роль в истории русской культуры XVI–XVII вв.

За переводы русской литературы на русский язык и популяризацию ее в Греции Союз писателей СССР присудил Мицосу Александропулосу Международную литературную премию имени А. М. Горького.

---

Естественно, что гуманизм греческого монаха — это гуманизм, освященный церковью. Максим — решительный противник языческих веяний своей эпохи и открыто проповедует неприятие мирского эллинизма. Несмотря на эту четкую позицию, мы видели, однако, что разум его невольно находится под влиянием первичного греческого образования как в области формы, так и в восприятии духа античной философии; этой неизгладимой печатью отмечено все его творчество. Без сомнения, мы можем сказать, что Максим — это типичный христианский гуманист.

…Широта его мышления, а также вдохновляющий его гуманизм были неизвестны в Московии, где любое стремление к духовной независимости воспринималось как ересь На судебных процессах против Максима решалась не только его личная судьба, но и судьба самой гуманистической идеи, воплощением которой он был в России. В этой борьбе с еще затуманенным сознанием народа, поздно вступившего в контакт с западной цивилизацией, «ренессансный» гуманист неизбежно должен был потерпеть поражение. Он не смог пробить плотину предрассудков, не смог одолеть интеллектуальную дремоту, с которой ему пришлось столкнуться, но благодаря его длительному влиянию, по крайней мере, была подготовлена почва для будущего».

Elie Dеnisоff. Maxime le Grec et l'Occident.

Paris — Louvain, 1943, p. 360–386.

«После того, как заговор против ненавистного чужеземца, греческого монаха, увенчался успехом, можно было бы ожидать, что митрополит Даниил не будет уже больше заниматься Максимом. Однако или же потому, что Даниил опасался, как бы протесты невинно осужденного и заступничество его друзей, которые могли доказать князю очевидную несправедливость приговора, не вернули Максиму прежнего расположения государя, отчего пошатнулся бы авторитет собора, а также доверие князя к Даниилу, или же потому, что новые, еще более тяжелые обвинения против Максима и второй по счету приговор привели бы к более верному и окончательному его уничтожению, он решил созвать новый соборный суд для бесповоротного истребления ненавистного врага. И поскольку достичь этого можно было через преследование второго противника в главном для Даниила вопросе монастырской собственности, он сумел убедить князя в виновности Вассиана и получить его согласие на то, чтобы и Вассиан предстал перед собором в связи с предъявленными ему тяжелыми обвинениями. Записи, заменяющие официальный протокол соборного суда 1531 года, свидетельствуют о том, что ненависть Даниила к Максиму была неумолимой и неукротимой. Чему, безусловно, содействовали непрестанные протесты последнего, утверждавшего из своей темницы, что он не виновен в предъявленных ему обвинениях…

Таким образом, уничтоженный враг не только не был унижен, но и своими протестами против несправедливого приговора и утверждением своей невиновности осуждал митрополита и весь судивший его собор.

…Главной же причиной ненависти Даниила служила известная ему позиция Максима в вопросе о монастырской собственности. На соборе 1525 года Даниил не посмел поднять этот вопрос, потому что, как уже было отмечено, обвинение следовало предъявить не только Максиму, но и главному противнику монастырской собственности Вассиану, который, однако, в то время пользовался расположением князя. Теперь же Даниилу удалось, как мы видели, добиться и ареста Вассиана… Таким образом, настал момент для открытого выступления и по этому вопросу…»

Григориос Папамихаил. Максим Грек, первый просветитель русских.

Афины, 1950, с. 303, 311–312.

«Концепция И. Денисова ненаучна и политически тенденциозна. Декларируя задачу своего труда в том, чтобы освободить биографию Максима Грека от легенды, поставить его биографию на прочное основание фактов, И. Денисов приносит старые и новые факты в жертву легенде, творимой им самим…

…Как бы односторонни и тенденциозны ни были выводы И. Денисова, они, однако, не должны служить поводом для другой крайности: отрицания общественно-культурного значения деятельности Михаила Триволиса — Максима Грека. Тем более достойной сожаления является попытка вернуться к той оценке Максима Грека, которую при жизни Максима Грека ему давали его политические враги. Мы имеем в виду статью И. И. Смирнова «К вопросу о суде над Максимом Греком», подвергнутую еще в 1948 году убедительной критике И. У. Будовницем…

Между итальянским и московским периодом жизни Максима Грека, между Михаилом Триволисом и Максимом Греком лежат долгие годы монашества. Этот период недостаточно принят И. Денисовым во внимание. От этой полосы жизни Михаила — Максима остались лишь скудные сведения, но что она значила для него, показывает сопоставление интересов и идеалов Михаила — Максима в итальянский и в русский отрезки его жизни. Это было время самоопределения Максима как православного ортодокса и окончательного крушения гуманистических увлечений Михаила Триволиса, имевших, по-видимому, не очень глубокие корни, ибо уже в Италии, после встречи с Савонаролой, Михаил Триволис пожертвовал гуманистическими интересами ради религиозных. Период гуманистической деятельности Михаила Триволиса не выходит за пределы 1492–1500 годов, то есть составляет, во всяком случае, не более восьми лет. С 1500 года Михаил Триволис захвачен религиозными исканиями, колеблется между католицизмом и православием, пока в 1505 или 1506 году не делает своего решительного выбора в пользу православия.

Как бы Максим, монах Ватопедского монастыря, ни проклинал прежнего Михаила Триволиса, он не мог выбросить 1492–1500 годы из своей биографии, как не мог совершенно уйти от гуманистического образования, приобретенного за эти годы. Но сплава между гуманизмом Михаила и христианством (православием) Максима не получилось.

Марсилио Фичино[178] или Эразм Роттердамский пытались извлечь из христианства то, что могло служить гуманизму. Максим Грек, как показывают написанные им в России сочинения, пытался обратить на пользу христианства ту эрудицию, которую он получил за время своего общения с гуманистами…

В свете этих фактов невозможно говорить о Максиме Греке как первом распространителе гуманистических идеи на Руси. Эти идеи имеют свою историю на Руси задолго до появления в Москве Максима Грека. Они имеют еще гораздо более далекую предысторию…

…Несомненно одно: Максим Грек связал себя с реакционными верхами господствующего класса и церкви. Он «фатально пал», употребляя выражение И. Денисова, не как представитель и поборник новых культурных начал, непонятый, отвергнутый и поверженный русским обществом первой половины XVI века. Он «фатально пал» как всякий деятель, который пытается соединить несоединимое: интересы реакционных верхов невозможно было обосновать и защищать с помощью философских и просветительских идей, хотя бы и умеренных, в той их доле, какая осталась еще у Максима Грека, после того как монах восторжествовал в нем над светским ученым.

Попытка Максима Грека сочетать гуманность с признанием инквизиции, жизнеутверждение с монашеской аскезой,[179] Платона и Аристотеля со злонамеренным обскурантизмом церкви, независимость мысли с борьбой против передовых идей была утопической и могла лишь вызвать подозрительность руководящих феодальных верхов. Именно этим и объясняются те превратности, которые пришлось испытать Максиму Греку».

А. И. Клибанов.

Ķ изучению биографии и литературного наследия Максима Грека. —

«Византийский временник», т. XIV. М., 1958, с. 157–163.

«В начале XVI века, в 1505 году, по приглашению великого князя Василия в Москву прибыл и обосновался там Максим, известный в русской истории как Максим Грек. Максим жил и работал в России целых тридцать лет (1505–1535), и деятельность его ознаменовала значительный этап в истории русской культуры. Максим был монахом и ученым, получившим широкое классическое образование. Он учился на Западе и был полиглотом, причем среди многих иностранных языков, которыми он владел, был и славянский. Поэтому его и пригласили в Москву, чтобы он привел в порядок находившиеся там греческие книги и лучшие из них перевел на славянский язык. Библиотека московских князей была столь богата греческими книгами, что, увидев ее, Максим в восхищении воскликнул: «Ни в Греции нет такого сокровища, ни в Италии, где многие сочинения, спасенные моими единоверцами от варваров-магометан, были сожжены». Василий с гордостью выслушал слова Максима и поручил ему управление библиотекой. Максим переписал все греческие книги и многие из них перевел на славянский язык. Параллельно с переводами он написал ряд своих сочинений. В библиотеке Троицко-Сергиевской лавры хранятся рукописи следующих сочинений Максима: 1) «Послание к великому государю Василию Иоанновичу», 2) «Слово к великому царю и князю Иоанну Васильевичу памятное»; 3) «Слово к отрицающим постановление на митрополию от греческого патриарха, как находящегося во власти безбожных турок» и другие.