Эдгар По - Эврика. Поэма в прозе (Опыт о вещественной и духовной Вселенной)

• Название: Эврика. Поэма в прозе (Опыт о вещественной и духовной Вселенной)
• Автор: Эдгар По
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Философия
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-27298-3

«Эврика» — последняя книга Эдгара По (1809–1849), вышедшая при жизни писателя. В этом сочинении, не менее парадоксальном и удивительном, чем его художественные произведения, Эдгар По, опираясь на одну лишь «чистую» интуицию, предвосхитил открытие «черных дыр» и предложил первое правдоподобное объяснение парадоксу Олберса (почему ночью небо не освещено равномерно, в то время как равномерно распределение звезд во Вселенной). Свою книгу Э. По называл поэмой и произведением искусства, а не науки, но при этом считал ее величайшим откровением, которое когда-либо слышало человечество.

---

Но теперь смертельный страх меня гнетет; ибо я слишком ясно вижу, что эти возражения — такие неосновательные — такие пустые. Я дрожу при мысли, не служат ли они лишь к тому, чтобы замаскировать другие, более действительные, и которые вы колеблетесь, — может быть, из сострадания — сообщить мне.

Увы! Я слишком ясно вижу, кроме того, что ни разу еще, ни при каком случае, вы не позволили себе сказать, что вы любите меня. Вы знаете, нежная Елена, что с моей стороны есть непобедимое основание, возбраняющее мне настаивать на моей любви к вам. Если бы я не был беден, — если б мои недавние ошибки и безудержные излишества не принизили меня справедливо в уважении благих — если бы я был богат или мог предложить вам светские почести — о, тогда — тогда — с какой гордостью стал бы я упорствовать — вести тяжбу с вами из-за вашей любви…

О, Елена! Моя душа! — Что говорил я вам? — К какому безумию понуждал я вас? — Я, который ничто для вас, вы, у которой есть мать и сестра, чтобы озарять их вашей жизнью и любовью. Но — о, любимая! — если я кажусь себялюбивым, поверьте же, что я истинно, истинно люблю вас, и что это самая духовная любовь, о которой я говорю, если даже я говорю о ней из глубин самого страстного сердца. Подумайте — о, подумайте обо мне, Елена, и о самой себе…

Я бы стал заботиться о вас — нежить вас — убаюкивать. Вы бы отдохнули от заботы — от всех мирских треволнений. Вы бы стали поправляться и вы были бы в конце совсем здоровы. А если бы нет, Елена, — если б вы умерли, — тогда, по крайней мере, я сжал бы ваши милые руки в смерти, и охотно — о, радостно, — радостно снизошел бы с вами в ночь могилы.

Напишите мне скоро — скоро — о, скоро! — но немного. Не утомляйтесь и не волнуйтесь из-за меня. Скажите мне эти желанные слова, которые обратят Землю в Небо.

[Подписи нет]

ЭДГАР ПО К ЕЛЕНЕ УИТМАН

18 октября 1848

Вы не любите меня, иначе вы бы ощущали слишком полно в сочувствии с впечатлительностью моей природы, чтобы так ранить меня этими страшными строками вашего письма: «Как часто я слышала, что о вас говорили: "Он имеет большую умственную силу, но у него нет принципов — нет морального чувства"».

Возможно ли, чтобы такие выражения, как эти, могли быть повторены мне — мне — тою, кого я любил — о, кого я люблю!…

Именем Бога, что царит на Небесах, я клянусь вам, что душа моя не способна на бесчестие, что за исключением случайных безумий и излишеств, о которых я горько сожалею, но в которые я был вброшен нестерпимою скорбью, и которые каждый час совершаются другими, не привлекая ничьего внимания — я не могу вспомнить ни одного поступка в моей жизни, который вызвал бы краску на моих щеках — или на ваших. Если я заблуждался вообще в этом отношении, это было на той стороне, что зовется людьми дон-кихотским чувством чести — рыцарства. Предаваться этому чувству было истинной усладой моей жизни. Во имя такого-то роскошества, в ранней юности я сознательно отбросил от себя большое состояние, только б не снести пустой обиды. О, как глубока моя любовь к вам, раз она меня понуждает к этим разговорам о самом себе, за которые вы неизбежно будете презирать меня!..

Почти целых три года я был болен, беден, жил вне людского общества; и это таким-то образом, как с мучением я вижу теперь, я дал повод моим врагам клеветать на меня келейно, без моего ведения об этом, то есть безнаказанно. Хотя многое могло (и, как я теперь вижу, должно было) быть сказано в мое осуждение во время моей отъединенности, те немногие, однако же, которые, зная меня хорошо, были неизменно моими друзьями, не позволили, чтобы что-нибудь из этого достигло моих ушей, — кроме одного случая, такого свойства, что я мог воззвать к суду для восстановления справедливости.

Я ответил на обвинение сполна в печатном органе — начав потом преследование журнала Mirror, Зеркало (где появилась эта клевета), получил приговор в мою пользу и нагромоздил такое количество пеней, что на время совсем прекратил этот журнал. И вы спрашиваете меня, почему люди так дурно судят обо мне — почему у меня есть враги. Если ваше знание моего характера и моего жизненного поприща не дает вам ответа на вопрос, по крайней мере, мне не надлежит внушать ответ. Да будет довольно сказать, что у меня была смелость остаться бедным, дабы я мог сохранить мою независимость; что, несмотря на это, в литературе, до известной степени и в других отношениях, я «имел успех» — что я был критиком — без оговорок, честным, и несомненно, во многих случаях, суровым — что я единообразно нападал — когда я нападал вообще — на тех, которые стояли наиболее высоко во власти и влиянии, и что — в литературе ли, или в обществе — я редко воздерживался от выражения, прямо или косвенно, полного презрения, которое внушают мне притязания невежества, наглости, и глупости. И вы, зная все это, — вы спрашиваете меня, почему у меня есть враги. О, у меня есть сто друзей на каждого отдельного врага, но никогда не приходило вам в голову, что вы не живете среди моих друзей?

Если бы вы читали мои критические статьи вообще, вы бы увидели, почему все те, кого вы знаете наилучше, знают меня наименьше, и суть мои враги. Не помните ли вы, с каким глубоким вздохом я сказал вам… «Тяжело мое сердце, потому что я вижу, что ваши друзья не мои»?..

Но жестокая фраза в вашем письме не ранила бы, не могла бы так глубоко меня ранить, если бы душа моя была сперва сделана сильной теми уверениями в вашей любви, о которых так безумно — так напрасно — и я чувствую теперь, так притязательно — я умолял. Что наши души суть одно — каждая строчка, которую вы когда-нибудь написали, это утверждает, — но наши сердца не бьются в согласии.

То, что разные люди в вашем присутствии объявили, что у меня нет чести, взывает неудержимо к одному инстинкту моей природы — к инстинкту, который, я чувствую, есть честь, предоставить бесчестным говорить, что они могут, и запрещает мне, при таких обстоятельствах, оскорблять вас моей любовью…

Простите меня, любимая и единственно любимая Елена, если есть горечь в моем тоне. По отношению к вам в душе моей нет места ни для какого другого чувства, кроме поклонения. Я только Судьбу виню. Это моя собственная несчастная природа…

[Подписи нет]

ЭДГАР ПО К ЕЛЕНЕ УИТМАН

[Без даты]

Милая — милая Елена, — я никуда не приглушен, но очень нездоровится — настолько, что должен, если возможно, отправиться домой, — но если вы скажете: «Останьтесь», — я попытаюсь и сделаю так. Если вы не можете меня видеть — напишите мне одно слово, чтобы сказать, что вы любите меня, и что при всяких обстоятельствах вы будете моей.

Вспомните, что этих желанных слов вы никогда еще не сказали, — и, несмотря на это, я не упрекал вас. Если вы можете меня увидать, хотя бы на несколько мгновений, сделайте так; если же нет — напишите, или пошлите какую-нибудь весточку, которая обрадует меня.

[Подписи нет]

ЭДГАР ПО К ЕЛЕНЕ УИТМАН

Ноября 14-го, 1848

Моя милая — милая Елена, — такая добрая, такая правдивая, такая великодушная — так невзволнованная всем тем, что взволновало бы любого, кто менее, чем ангел; возлюбленная моего сердца, моего воображения, моего разума — жизнь моей жизни — душа моей души, — милая — о, милая, милая Елена, как отблагодарить, как когда-нибудь отблагодарю я вас!

Я тих и спокоен, и если бы не странная тень подходящего зла, которое привидением встает во мне, я был бы счастлив. То, что я не верховно счастлив, даже когда я чувствую вашу милую любовь в моем сердце, пугает меня. Что может это значить?

Быть может, однако, это лишь необходимая опрокинутость после таких страшных возбуждений.

Сейчас пять часов и лодка только что пристала к набережной. Я уеду с поездом, который в 7 часов уходит из Нью-Йорка в Фордхем. Я пишу это, чтобы показать вам, что я не посмел нарушить обещание, данное вам. А теперь, дорогая, милая — милая Елена, будьте верны мне…

[Подписи нет]

ЭДГАР ПО К ЕЛЕНЕ УИТМАН

[Без даты]

Не очень хорошо понимая почему, я вообразил себе, что вы честолюбивы…. Это тогда только тогда, как я думал о вас, — я с ликованием стал размышлять о том, что я чувствовал, я мог бы свершить в Литературе и в Литературном влиянии — на самом широком и благородном поле человеческого честолюбия… Когда я увидал вас, однако, — когда я коснулся вашей нежной руки — когда я услышал ваш мягкий голос и понял, как дурно я истолковывал вашу женскую природу, — эти торжествующие видения нежно растаяли в солнечном свете неизреченной любви, и я предоставил моему воображению, блуждая, идти с вами и с немногими, которые любят нас обоих, к берегам какой-нибудь тихой реки в какую-нибудь ласковую долину нашего края.