Вардгес Петросян - Письма с полустанков детства

• Название: Письма с полустанков детства
• Автор: Вардгес Петросян
• Жанр: Прочая детская литература

---

Петросян Вардгес Письма с полустанков детства

Вардгес Петросян

Письма с полустанков детства

Сказочка, которая может послужить

прологом к этим рассказам

- Где теперь мой прошлый год? - спросил меня однажды сынишка. - Давай сходим к нему в гости.

Он только что разбил самое любимое зеркало своей мамы (вообще-то у нее было четыре самых любимых зеркала, но это так, между прочим), а я ему долго и нудно объяснял, что он уже взрослый парень, вот если б в прошлом году разбил зеркало, это ладно, куда ни шло, ведь в прошлом году он был еще маленьким, не соображал, что творит...

Черные глазищи сынишки стали при таких словах еще больше. Он подумал-подумал, да и задал свой удивительный вопрос: "А где теперь мой прошлый год?"

И мне пришлось сочинить сказку о прожитых человеком, канувших в минувшее годах.

"Значит, так. Жизнь человека - как поезд. Видал разноцветные вагончики на детской железной дороге? Вот и она такая. И бежит тот поезд по горе наподобие Арарата. Первые сорок лет на гору, а другие сорок лет - под гору. В первый год жизни человека весь поезд-то всего один вагончик. И въезжает тот вагончик в белый свет. А как исполнится человеку год и пойдет второй, он пересаживается в другой вагон, чуть побольше, а первый оставляет на дороге. Так потихоньку поезд человеческой жизни вкатывается на гору, на самую вершину, оставляя на дороге, в цветах и шипах, вагоны ушедших лет. По одному вагону на каждой станции".

- А мне сколько лет? - спросил сынишка.

- Четыре, - ответил я. - В феврале исполнится.

- Я хочу в мой прошлогодний вагончик. Где он сейчас?

- Далеко-далеко, - сказал я и вдруг подумал, что сказку-то эту я рассказал себе самому, ведь мне так хочется вернуться на далекие полустанки собственного детства. А рассказы мои - всего лишь письма с полустанков детства, на которых я один за другим оставлял свои годы. Теперь поезд моей жизни катится под гору. Оборачиваюсь - ничего не видно. Смотрю в себя, оглядываюсь на себя былого, но все подернуто голубой дымкой. Кое-что утеряно, кое-что забыто - нужно заново сочинять.

Так и родились эти рассказы, эти письма с полустанков детства. Я писал их себе самому. Мой сын, которому сейчас четыре года, может быть, прочтет их когда-нибудь, а скорее всего не прочтет - другой поезд у его детства, другие цветы и шипы на его дороге, другие полустанки...

Из костра прожитых лет, говорят, нужно брать искры, а не золу. Я пытался оживить искры собственного детства, скрывшиеся в пепелище лет. Не знаю, удалось ли мне это...

Моя учительница

- Завтрака не получите!

Наша учительница Арпик Поладян наказала в тот день троих - Арама, Каро и меня.

Мы должны были дома тридцать раз переписать предложение, которое нацарапали на прошлом уроке, как курица лапой, насажали клякс, понаделали ошибок. У меня духу на четыре раза хватило - дома холод гулял, старший брат дров не раздобыл, а предложение, как назло, было длинным и непонятным... Каро переписал его шесть раз, а Арам счел за благо позабыть тетрадь...

Товарищ Поладян повелела нам остаться после уроков и переписать то предложение тридцать семь раз (не пойму, почему не сорок) и вдобавок лишила нас завтрака - горячего пирожка с мясом. А я утром только выпил стакан чая с урюком.

- Завтрака вы не получите! - еще раз повторила учительница свою обычную фразу и, поскольку звонок уже прозвенел, раздала пирожки - горячие, мясные...

Мы трое в коридор вышли. Посвистываем себе с Арамом - мол, подумаешь, велика беда. А Каро хмуро в окно уставился - смотрит на снежные хлопья, а видит, наверное, горячие пирожки.

Арпик Поладян преподавала армянский, сама же не была армянкой, а из Полиса* (много лет прошло, прежде чем я понял, что полисцы - так у нас окрестили всех беженцев - те же армяне, такие же, как и мы). Товарищ Поладян была сухонькая, с горсточку. В школу ходила все в одном и том же платье, на голове зимой и летом что-то вроде берета. Строгая - случалось, поколачивала нас, потому что учиться нам, прямо скажем, было неохота. Какое там учиться, когда немцы добрались уже до Кавказского хребта! Холодно, голодно, а она упрямо вколачивает нам в башку местоимения, наречия, склонения. Лишь у семерых моих одноклассников отцы еще оставались в живых, а она била нас по пальцам узкой линейкой, чтобы мы писали покрасивее, не забывая о волосяных линиях - они ей особенно нравились. А я не желал писать красиво - я есть хотел, и дома у нас гулял холод. Если мне что и было по душе - так это книжки читать, вроде "Манон Леско" и "Квентина Дорварда". В этих книжках было тепло, их населяли красивые девушки в златотканых нарядах, кони, сладости...

______________

* Полис - Константинополь.

О, до чего ж я ненавидел товарищ Поладян!

- У меня агандз* есть, - сказал Каро и поделил пшеницу между нами по зернышку.

______________

* Агандз - жареная пшеница.

Слоняясь по школьному двору, мы пережевывали зернышки долго, тщательно и нарочно опоздали на следующий урок - пусть с завтраком будет покончено...

Наши пирожки учительница отдала Асмик, Рубену и Серобу. Только вошли мы в класс - Сероб скривил лоснящиеся губы, стал рожи строить. Асмик же сидела, опустив голову, - она была моей соседкой по парте. На перемене мы Серобу, конечно, всыпали, но желудки наши, понятное дело, сытыми не стали. Пшеница, которой угостил нас Каро, только разожгла наш аппетит - ей не удалось обмануть наши бедные пустые желудки.

В тот день мы строили коварные планы - как отомстить товарищ Поладян, которая таки заставила нас после уроков переписать тридцать семь раз длинное непонятное предложение: "Когда разверзнутся врата надежды и хлад покинет земную твердь..." А я написал так: "Когда откроются ворота надежды и хлад покинет землю..." Я ведь верно написал и потому победоносно взирал на учительницу, на эту злючку из Полиса. Товарищ Поладян буковка за буковкой прочла все тридцать семь строк, а потом мягко сказала: "И так можно. Только, уж если ты на современный язык перевел, следовало написать холод, а не хлад... А пишешь неаккуратно".

Товарищ Поладян никто никогда не видел улыбающейся, никто не видел ее за едой. А в первой четверти, когда она нас только-только начинала лишать завтраков, я, грешным делом, думал, что она сама поедает конфискованные пирожки. Но вскоре выяснилось, что они - награда отличившимся в тот день, тем, кто урок как следует выучил. В тот день, стало быть, фортуна избрала Асмик, Рубена и Сероба.

"Подкинем ей в чернильницу кусочек карбида, - предложил Арам. - Или галоши к полу прибьем". Она обычно оставляла галоши в классе, в углу, - из учительской их однажды свистнули. Так ей и надо! "А для чего прибивать?" мрачно поинтересовался Каро. "Станет надевать, и как шмякнется!" И ясно представили себе, если незаметненько, не сдвигая с места галош, прибить их гвоздями, она - шмяк! - как растянется!.. Но у меня возникло предложение поинтереснее: притаиться вечером в ее подъезде, а как только она появится, завыть, замяукать, залаять. У Арама лай здорово выходит - она насмерть перетрусит. Мое предложение поддержали - в те годы, наверное, по всей земле светомаскировка была, удобно. Помяукаем, полаем - и наутек. Только надо узнать, где она живет...

На другой день добавочный пирожок достался Каро. Товарищ Поладян спросила у Вачагана слово в родительном падеже с окончанием "а", а он, башка садовая, возьми и ляпни: "справа". Товарищ Поладян рассердилась и говорит: "Подумай хорошенько". Вачаган и выдал: "права". Товарищ Поладян улыбнулась: "По ошибке верно получилось. В следующий раз все падежи мне ответишь, а сегодня... завтрака не получишь".

Была большая перемена. Мы втроем - Арам, Каро и я - сидели на ступеньках с четырьмя пирожками, но пирожки не ели. "Разделим его на три части", - предложил Каро. "Сам ешь, - неуверенно возразили мы, - тебе ведь причитается".

Пирожки были еще горячие. Но Каро вдруг поднялся. "Обождите", говорит. Взял один пирожок и пошел в класс. Мы с Арамом удивленно переглянулись. А Каро чуть погодя возвратился - правда, уже без пирожка. "Ну, давайте есть, - говорит. - Каждому по штуке". И мы стали есть молча, как заговорщики, но тут Арам не стерпел: "А тот куда дел?" - "Вагану отдал", - холодно ответил Каро.

Мы переглянулись. И долго друг на друга смотрели.

А тогда этого и не заметили... Шел тысяча девятьсот сорок третий год, нам троим вместе было тридцать шесть лет. И я только теперь понимаю, что в ту пору, когда нам троим было тридцать шесть - и не порознь тридцать шесть, а всем вместе - в ту пору мы были хорошими ребятами, даже очень хорошими...

А война продолжалась, и товарищ Поладян продолжала вбивать в наши дурные головы, что деепричастные обороты выделяются в предложении запятыми, что нужно писать Киликия, а не Киликья, что Аракс - не только имя нашего одноклассника Аракса Магакяна, но и название самой крупной в Армении реки и что приличный почерк человеку не мешает иметь даже в военную пору.