Борис Никитин - Чайковский. Старое и новое

• Название: Чайковский. Старое и новое
• Автор: Борис Никитин
• Издательство: Знание
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1990
• ISBN: 5-07-000670-3

Книга о Петре Ильиче Чайковском освещает некоторые новые исследования и взгляды на его жизнь и творчество. Автор привлекает биографические материалы, почерпнутые из зарубежных источников, из бесед с родственниками композитора, стремится дать портрет Чайковского-человека, описывая его окружение на фоне исторических и социальных событий культурной жизни России второй половины прошлого века.

Автор, инженер-кораблестроитель по образованию, всю жизнь занимается изучением творчества великого русского композитора, 150 лет со дня рождения которого отмечается в 1990 году.

---

Петр Ильич, как мы уже знаем, не был так жесток. Перед ним живым укором стояла сцена Татьяны и Онегина. Это он и сам не постеснялся признать. И каким бы странным ни казалось такое признание тридцатисемилетнего композитора, уже испытавшего разные сюрпризы жизни, нельзя усомниться в том, что пушкинские герои действительно оказали на него свое влияние. Косвенным образом это подтвердила и Антонина Ивановна, которая много лет спустя уже после смерти Чайковского, рассказывая о его опере, характеризовала ее следующим образом:

"Она хороша, потому что написана под влиянием любви. Она прямо написана на нас. Онегин — он сам, а Татьяна — я. Прежде и после написанные оперы, не согретые любовью, холодны и отрывисты. Нет цельности в них. Эта одна хороша с начала до конца" 7а.

Похоже на то, что Петр Ильич рассказал Антонине Ивановне о своих сомнениях и чувствах относительно Онегина и Татьяны.

Антонина Ивановна в том же письме, которое мы только что упоминали, угрожала, что покончит с собой, и взывала к Чайковскому: "Так дайте же мне посмотреть на Вас и поцеловать Вас так, чтобы и на том свете помнить этот поцелуй".

Антонина Ивановна жила скромно, у нее была всего одна комната, и визит к ней Петра Ильича не мог остаться незамеченным. О том, каков был настрой этого первого свидания, можно судить по рассказу самого Петра Ильича и отчасти по отрывочным воспоминаниям Антонины Ивановны. Чайковский, волнуясь и смущаясь, стал сбивчиво объяснять влюбленной девушке, что ничего, кроме симпатии и благодарности за ее любовь, к ней не питает. Антонина Ивановна была настолько рада этому свиданию, которого она, вероятно, и не ожидала, что была согласна на все, даже только на братскую любовь, лишь бы быть подле Чайковского и заботиться о нем. Этим Петр Ильич был весьма удовлетворен: ему казалось, что решаются все его проблемы. Разумеется, "только братская" любовь совершенно не устраивала Антонину Ивановну, но она была вполне уверена в своей неотразимости и в том, что, как и бывает в большинстве совершавшихся в те времена браков, та любовь, которую она ожидала, неизбежно придет сама собой. Заверив Петра Ильича в ответ на его онегинские наставления в своих глубоких чувствах, она мельком заметила ему, как это неловко выглядит, что к девушке приезжает мужчина, из-за чего могут пойти разговоры. Чайковский еще раз напомнил ей, что не любит ее, но если она принимает это во внимание и готова мириться со всеми недостатками его характера, о которых он ей поведал, то он делает ей предложение. Этим все неловкости были сразу устранены, и Петр Ильич стал, таким образом, женихом, а Антонина Ивановна — невестой. В своих воспоминаниях она так передает слова Петра Ильича, которыми он высказал свое отношение к ее чувствам и сделал предложение:

"Я никогда в жизни не любил ни одной женщины, и я чувствую себя уже слишком немолодым для пылкой любви. Ее у меня ни к кому не будет. Но вы первая женщина, которая сильно нравится мне. Если вы удовольствуетесь тихой спокойной любовью брата, то я вам делаю предложение" 77.

Антонина Ивановна если и погрешила здесь против правды, то лишь свойственным ей наивным стилем рассказа. Саму же суть слов Чайковского она передала верно, ибо это совпадает с тем, что рассказывал он сам. Можно ли ей поставить в вину, что, выслушав предупреждение Петра Ильича насчет братской любви, которое он не один раз и очень настойчиво подчеркнул, она не посчиталась с этим предупреждением да еще применила некоторые хитрости с целью окончательно привязать к себе приехавшего гостя моральными обязательствами? Если и можно, то в очень малой степени. Антонине Ивановне было уже двадцать девять лет. В ее чувства к Чайковскому можно вполне верить: его очень многие девушки любили. Ее тогдашние надежды на устранение всех препятствий к нормальной супружеской жизни, несмотря на предупреждения Чайковского, не подлежат сомнению. Принимая во внимание среду, в которой выросла Антонина Ивановна, ее семью, где происходили постоянные распри отца с матерью, раздоры между родственниками, влияние обстановки женского пансиона, где она воспитывалась, мы не можем обвинить Антонину Ивановну даже в тех "злых деяниях", которыми она мучила Петра Ильича почти на протяжении всей его жизни, постоянно преследуя его, вплоть до того, что в марте 1879 года, приехав в Петербург, поселилась в том же доме, где жил Чайковский, который с удивлением и ужасом встретился с ней, когда она прогуливалась на улице Около дома, вероятно, специально поджидая его появления. Настроения и чувства ее колебались в очень широком диапазоне, о чем свидетельствуют ее письма к Петру Ильичу. В мае 1879 года, получив предложение Чайковского о разводе с выплатой ей единовременного пособия в сумме десять тысяч рублей (деньги эти были предложены Петру Ильичу Надеждой Филаретовной), Антонина Ивановна с суровой справедливостью упрекала его в эгоизме, в поисках свободы только для самого себя, в отсутствии понимания ее положения:

"Ты просишь развода, — писала она, — но я не понимаю, почему же непременно требовать его судом. Ты пишешь, что принимаешь вину на себя — тут нет ничего удивительного… Неужели тебе мало того горя, которое ты заставил меня перенести с октября, бросив меня безжалостно на посмеяние и поругание всем, и теперь еще требуешь, чтобы я на тебя же подавала прошение, приискивая не-существовавшие причины для развода… Ты предлагаешь мне в обеспечение 10 000 рублей серебром с тем, чтобы их выдать до окончания дела. Да, теперь я вполне могу считать себя вправе на это…"

"Ты пишешь, что никакие силы не могут заставить давать мне. Но ведь я ни к кому и не собиралась обращаться. Полагалась только на твою совесть, и верь, что, писав эти строки, я руководствуюсь не корыстолюбием, но при той тяжелой последующей жизни, которая мне предстоит, все-таки будет легче, если я буду избавлена от лишений и недостатков. В тебе есть твоя гениальность, которая тебя навсегда обеспечила в материальном отношении, меня же природа не одарила ничем выходящим из обыкновенного…" 78 Весьма обоснованное с моральной и деловой точки зрения письмо, с доводами которого трудно не согласиться. Но в марте 1879 года тон Антонины Ивановны неузнаваем: "Дорогой мой Петичка! Что с тобой, что ни тебя, ни какой весточки от тебя нет? Уж не нездоров ли ты… Приходи же, мой хороший, навести меня. Мне, впрочем, было бы очень грустно, если бы ты пришел только для того, чтобы отделаться от меня, сделав бы как будто церемонный визит. Я знаю, что ты меня не любишь, что меня мучает и терзает и не дает покоя никогда. Так ты по крайней мере убедись твердо в том, что ты для меня составляешь все в мире" .

Письмо это пришло к Петру Ильичу как раз в тот период, когда Антонина Ивановна поселилась в его петербургском доме, сняв там квартиру. Через две недели она настигла его в Москве, где Петр Ильич отразил новые излияния любви, и с ее стороны разговор пошел только о денежном обеспечении. Она запросила пятнадцать тысяч, объяснив, что хочет уехать за границу и предаться музыке. Потом, поняв, что требует невозможного, она прислала записочку с просьбой дать ей пятьдесят рублей. Через год она вернулась к совершенно деловому тону с формальным обращением на "Вы", и в июне 1880 года Петр Ильич читал:

"Между нами все кончено, и потому попрошу Вас, милостивый государь, не вдаваться в длинные переписки, а касаться только этого дела". В этом тоне Антонина Ивановна соглашалась на развод и на получение единовременной суммы. Ее мать тут же прислала Петру Ильичу другое предложение во избежание издержек на скандальное бракоразводное дело выдать жене постоянный паспорт и единовременное пособие. За это Антонина Ивановна должна была навсегда оставить Москву и ничем не напоминать о себе. Мать заверяла Петра Ильича, что им дорого его доброе имя и что они никогда не наложат на него пятна, намекая на то, что известные им особенности его конституции ни при каких обстоятельствах не будут преданы огласке.

То, что происходило дальше, хотя и не красит Антонину Ивановну, но все-таки не заслуживает тех поистине болезненных упреков и чрезвычайно нелестных эпитетов, которые высказывал в ее адрес Чайковский. Антонина Ивановна, что бы там ни говорили о ее уме и характере, была жестоко обижена, и порой ее посещали злобные чувства, которые она нисколько не пыталась скрывать.

Петр Ильич, вполне сознавая свою вину перед ней, о чем он говорил и ей, и своим родным, и близким друзьям, пытался облегчить ее жизнь и вместе с тем предотвратить, как он полагал, возможные злые намерения с ее стороны. Все это тревожило и раздражало его. Наступил период, когда он поручил вести все дела с женой своему издателю П. И. Юргенсону и убедительно просил его по возможности не присылать ему никаких писем от нее и не напоминать о ней. Однако же и эта мера не избавила его от постоянной тревоги, что Антонина Ивановна может совершить какую-нибудь подлость. Дело с разводом так и не получилось. Антонина Ивановна упрямо заявила, что перед судом она лгать не будет, хотя Петр Ильич соглашался на суде взвалить на себя любую вину, которая юридически могла бы обоснбвать необходимость развода. Он все время посылал ей деньги, чтобы она могла жить, не работая, время от времени намекая, что можно было бы ей и заняться чем-нибудь. Затем он назначил ей постоянную пенсию. Вначале Антонина Ивановна ограничивалась пятьюдесятью рублями в месяц (это столько, сколько Петр Ильич получал в самом начале своей деятельности в должности преподавателя Московской консерватории). Она была благодарна ему. Затем эта сумма была увеличена до ста рублей. В 1889 году этого ей показалось мало, и она обратилась к нему с просьбой об увеличении денежной помощи. К этому времени Петр Ильич уже был удостоен царской пожизненной пенсии три тысячи рублей в год, и Антонине Ивановне, конечно, было известно об этом. Петр Ильич имел все основания ей отказать, ибо он уже давно знал, что она вступила в связь с каким-то человеком и имела от него троих детей, которых отдала в воспитательный дом. Последнее особенно возмутило Чайковского. Но он все же пошел ей навстречу и увеличил пенсию до ста пятидесяти рублей. Злые намерения, может, и были у Антонины Ивановны, но она их осуществлять не собиралась, и Петр Ильич, видимо, напрасно их опасался. В декабре 1889 года Антонина Ивановна, правда, напугала его намеком, но тут же и заверила в том, что с ее стороны ему никогда не будет причинено зло. "Какое право имею я судить Вас", — закончила она свое письмо.