Мэри Брэддон - Проигравший из-за любви

• Название: Проигравший из-за любви
• Автор: Мэри Брэддон
• Издательство: Курск
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-7277-0089-2

Роман «Проигравший из-за любви» — это интригующий рассказ о запоздалой любви солидного, всеми уважаемого человека, который, прожив уже немало лет, даже не подозревал, на что способно настоящее чувство. Думал ли когда-нибудь он, чья профессия и долг — возвращать людям жизнь, что решится на такое из-за любви к женщине…

Убийство, шантаж, личная драма — таков его тернистый путь к безоблачному счастью.

---

Доктор мерил шагами свой кабинет в конце рабочего дня, размышляя над всем этим, так же, как он делал что каждый день после своих обходов.

«После всего это, пожалуй, будет лучший вариант для меня. Если она выйдет замуж при жизни отца, то не захочет иметь другого покровителя, кроме своего мужа. Что же тогда я буду делать как опекун этой славной девушки? Конечно, моя мать будет помогать мне, но ответственность-то будет лежать на мне. И если она выйдет замуж за этого бродягу позже, то для меня будет хуже, чем если она сделает это сейчас».

Размышления в таком свете привели доктора Олливента к некоторому более сдержанному отношению к мистеру Лейбэну, но тем не менее дружеских чувств у него к нему не возникло, пока он шел от Вимпоул-стрит к Фитсрой-сквер. Был тихий ясный вечер, и даже несмотря на ноябрь Лондон не казался мрачным.

Доктор нашел героя своих мысленных монологов стоявшим у камина и разговаривающим с Флорой так, как будто они были родными братом и сестрой, связанными в жизни общими воспоминаниями и интересами. Уолтер Лейбэн повернул к нему свое лицо, на котором играла приветливая улыбка, когда мистер Чемни представлял мужчин друг другу. Доктор должен был сознаться себе, что лицо художника было весьма привлекательным и даже красивым. Но, к сожалению, как много негодяев имеют симпатичные лица. Это даже почти атрибут такого рода людей. Однако, негодяев с шестьюдесятью тысячами фунтов не так уж и много.

Возможно, что-то даже нравилось доктору Олливенту в манерах молодого человека, несмотря даже на его предубежденность к нему, или это только со стороны казалось, что Гуттберт хорошо относится к художнику. Во всяком случае он был вежлив с Уолтером Лейбэном и тем самым понравился Флоре. Доктор увидел эту перемену в девушке и догадался, с чем она связана.

«Чтобы завоевать ее расположение, я должен быть почтительным к этому молодому человеку, — подумал про себя доктор, — жалкая награда для меня».

Маленький обед получился на славу. Доктор Олливент не позволял говорить одному мистеру Лейбэну, поддерживал своей речью каждого, кто начинал высказываться о чем-либо, и делал это весьма успешно и с явным превосходством, превосходством в возрасте, в знаниях, говорил даже об искусстве, показывая, что и здесь он сведущ в тонкостях критики.

— Я не знала, что вы интересуетесь картинами, — сказала Флора так, как будто она увидела его неожиданно в новом свете, даже немного удивляясь тому, что он мог вообще быть человеком, способным разбираться в живописи, музыке, цветах или других удивительных вещах.

— Да, — сказал он, — мне действительно нравятся хорошие картины. Они иногда бывают на ежегодных выставках и некоторые из них я хотел бы иметь у себя дома.

— Какая жалость для всех других, — проговорил Уолтер, задетый тем, что доктор совсем не имеет в виду его.

— А я не видел каких-либо картин на Вимпоул-стрит, — сказал мистер Чемни.

— Нет, обстановка на Вимпоул-стрит — дело вкуса моей матери. Всю мебель она привезла из Лонг-Саттона, громоздкую, но обладающую фамильной ценностью. Трудно было увезти маму из Девоншира, поэтому пришлось кое-что перевезти из старого дома. Ну, а я просто не слишком привередлив к обстановке.

— Полагаю, это говорит о том, что ты закоренелый холостяк, — сказал Чемни, добродушно рассмеявшись.

— Я тоже так считаю, Думаю, что вполне понятно: если мужчина не женился до тридцати лет, то значит он закоренелый холостяк. Конечно, существуют примеры сильной любовной страсти и в более позднем возрасте, но, может быть, история и ошибается.

— Марк Антоний и Клеопатра, например, — воскликнул Уолтер, вспомнив, что эти люди имеют самое непосредственное отношение к искусству.

Обед удался. Доктор Олливент выступил в новой роли, не как рассудительный и спокойный врач с темными задумчивыми глазами и тягой к тишине, но как человек, способный рассказывать так, что казалось, его слова имеют цвет и блеск подобно граненому бриллианту, в них есть сила и энергия. И, кроме всего прочего, он был так вежлив с Уолтером Лейбэном. Флора была покорена, удивлена Тем, что вообще в миро может существовать такой умный человек, как будто это было что-то очень уж необычное. Но для девушки совсем не имело значения то, что он имеет прекрасную практику и имя в научных кругах в свои тридцать пять лет. Была какая-то горечь в блестящей речи доктора, необъяснимая печаль, которая тронула девичью натуру. Ей даже стало немного жалко его как человека, выросшего в тяжелом, нудном труде этой профессии и живущего одинокой безрадостной жизнью и своем мрачноватом доме, несмотря на царивший в нем порядок.

Затем Флора взглянула на Уолтера Лейбэна, казавшегося воплощением молодости и надежды и чего-то еще такого радужного, чья натура, казалось, была пропитана радостью и беззаботностью, подобно стакану шипящего вина, в котором тысячи маленьких пузырьков подпрыгивают к поверхности, как будто желая сказать: «Мы символ преходящего веселья, посмотрите, как быстро мы исчезаем». Да, контраст между рабом науки и учеником искусства сильно тронул ее. Поэтому Флора говорила с доктором самым мягким тоном, по-видимому, жалея его.

После обеда все вместе поднялись в гостиную, где девушка все время разговаривала с доктором Олливентом, пока разливала чай, а мистер Чемни и художник по-домашнему яростно спорили на политические темы. Мистер Лейбэн был радикал, основывался на принципах Шелли и Ханта и был немного удивлен, когда узнал в споре, что его любимые теории ничуть не лучше, чем идеи давно разбитых парк-рейлингов и профсоюзов. Мистер Чемни был консерватор и вкладывал свои деньги в государственные бумаги.

— Ни один человек, которому не безразлична судьба страны, не имеет права быть радикалом, — говорил он. — Тот, кто хочет что-либо сохранить, обязан быть консерватором. Я был убежденным «рэдом» до того, как попал в Мельбурн, но день, когда, я стал копить деньги, стал днем моего перехода в оппозицию. Не говорите мне о революции в исламе. То, что я видел вокруг нас — это революция портных, лудильщиков и булочников, — революция, неизбежным результатом которой будет уничтожение людей состоятельных классов.

Пока они обсуждали этот тезис, доктор Олливент восстанавливал свои отношения с Флорой Чемни. Это оказалось для него очень приятным занятием — примирение было так ново для него. Сидеть за освещенным столом и наблюдать за ее прекрасными руками, двигающимися с такой грацией среди чашек, за ее по-женски озабоченным лицом, за мягким взглядом глаз, застенчиво смотрящих на него время от времени, когда его слова особенно привлекали ее внимание — было для доктора высшим наслаждением. У него появилось чувство, как будто он вдруг стал властелином мира.

— Я боюсь, что вы были очень сердиты на меня прошлым вечером? — спросил он с легкой улыбкой, давая понять Флоре, что он вспоминает вспышку ее недовольства с некоторым чувством юмора, как будто это был гнев избалованного ребенка.

— Я думала, что вы жестокий и несправедливый, — ответила она.

— И все из-за того, что я осмелился высказать сомнение по поводу вашего гения, даже не увидев его; да я помню это, но сегодня меня просто очаровали его прекрасные манеры.

— Это звучит так, как будто вы смеетесь над ним. Но теперь вы можете сами видеть его и, надеюсь, будете думать о нем чуточку лучше.

— Я считаю его очень приятным молодым человеком по сравнению со всеми другими молодыми людьми. По все-таки не могу примириться с его присутствием здесь на таком привилегированном положении, которое он занимает до тех пор, пока Ваш отец так мало знает его.

— По мы ведь знаем, что он племянник старого папиного компаньона.

— Я не могу считать это гарантией его честности и искренности. Джордж Барнвелл тоже был племянник. Однако я не скажу ничего больше, поскольку он так нравится вам.

— Он мне нравится потому, что добр ко мне, — ответила Флора, немного покраснев, но по-прежнему говоря со свойственной ей искренностью. — Он учит меня рисовать и к тому же восхитительно поет.

Она сказала бы об этом более откровенно, но сдержала себя, боясь вызвать насмешки со стороны доктора Олливента.

— Что! Он и поет? Кажется, он гениален во всем, — что было сказано с некоторым сожалением, что даже заставило Флору проникнуться жалостью к доктору.

— Но он не такой умный, как вы, — сказала девушка, пытаясь хоть как-то утешить его, — он не может дать надежды слабому или вылечить больного, не может рассказывать так, как вы. Прежде я думала, что он лучший собеседник в мире, но лишь до сегодняшнего вечера.

Доктор задумчиво улыбнулся. Было ли это возможно, чтобы его мысли и знания могли произвести впечатление даже на эту беззаботную, веселую девушку, что ома сможет открыть в нем то, чем все-таки не обладает ее новый приятель?