Валерий Шубинский - Владислав Ходасевич. Чающий и говорящий

• Название: Владислав Ходасевич. Чающий и говорящий
• Автор: Валерий Шубинский
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-235-03479-2

Поэзия Владислава Ходасевича (1886–1939) — одна из бесспорных вершин XX века. Как всякий большой поэт, автор ее сложен и противоречив. Трагическая устремленность к инобытию, полное гордыни стремление «выпорхнуть туда, за синеву» — и горькая привязанность к бедным вещам и чувствам земной юдоли, аттическая ясность мысли, выверенность лирического чувства, отчетливость зрения. Казавшийся современникам почти архаистом, через полвека после ухода он был прочитан как новатор. Жестко язвительный в быту, сам был, как многие поэты, болезненно уязвим. Принявший революцию, позднее оказался в лагере ее противников. Мастер жизнеописания и литературного портрета, автор знаменитой книги «Державин» и не менее знаменитого «Некрополя», где увековечены писатели-современники, сторонник биографического метода в пушкинистике, сам Ходасевич долгое время не удостаивался биографии. Валерий Шубинский, поэт, критик, историк литературы, автор биографий Ломоносова, Гумилёва, Хармса, представляет на суд читателей первую попытку полного жизнеописания Владислава Ходасевича. Как всякая первая попытка, книга неизбежно вызовет не только интерес, но и споры.

---

Шубинский В. И. Владислав Ходасевич: Чающий и говорящий

НЕСКОЛЬКО ВСТУПИТЕЛЬНЫХ СЛОВ

Посмертная судьба Владислава Ходасевича парадоксальна. С одной стороны, он давно и прочно признан одним из великих русских поэтов XX века. Горячий интерес вызывают и его проза (мемуарная и биографическая), и историко-литературные труды, и критические статьи. Всего за последние два десятилетия произведения Ходасевича переиздавались более пятидесяти раз общим тиражом в несколько сотен тысяч экземпляров. Причем многие из этих изданий отличаются высоким научным качеством, обстоятельно и дельно прокомментированы. Правда, значительная часть наследия поэта (в основном поздние газетные статьи, а также письма) все еще остается несобранной или даже неопубликованной.

В то же время в сравнении с другими первостепенными поэтами Серебряного века литература о Ходасевиче довольно ограничена. Три монографии, посвященные творчеству Ходасевича в целом, написаны на английском языке (Дэвид Бетеа), немецком (Франк Гёблер) и французском (Эммануэль Демадр)[1]; на русском ни одной работы такого рода не существует. Крупные, авторитетные ученые, такие как И. П. Андреева, Николай Богомолов, Сергей Бочаров, Олег Лекманов, Джон Малмстад, Ирина Сурат, Роберт Хьюз, Рашит Янгиров, Андрей Зорин, осветили в своих научных работах (в основном — статьях) многие частные вопросы биографии и творчества поэта. Но конференций, чтений, семинаров, научных сборников, посвященных Ходасевичу, к сожалению, до сих пор не было.

Что же до биографий в прямом смысле слова, то настоящая книга — первый опыт в этой области. Помимо опубликованных материалов автору в момент работы над книгой были доступны московские и петербургские архивы.

При работе над биографией Ходасевича невольно вспоминаются его собственные книги и статьи, посвященные судьбам поэтов — предшественников и современников. С одной стороны — «Державин», который заслуженно считается блестящим образцом героизированного, очищенного от случайных (а иногда и неслучайных) пятен и теней жизнеописания поэта-классика. С другой — столь же замечательные мемуарные эссе из «Некрополя», в которых основное внимание уделено именно пятнам и теням.

По какому пути идти биографу самого Ходасевича? Видимо, ни по первому, ни по второму. Сокрытие человеческой и жизненной изнанки, сглаживание углов лишь оскорбляют память художника. Но изображая живого человека в его слабости и несовершенстве, мы не должны ни на минуту забывать о его силе и величии, которые проявляются прежде всего в творчестве.

Удалось ли автору выполнить эту задачу — судить читателю.

* * *

В книге используются следующие сокращения:

ГЛМ — Государственный Литературный музей;

ГМП — Государственный музей А. С. Пушкина;

ГРМ — Государственный Русский музей;

ГТГ — Государственная Третьяковская галерея;

ИМЛИ — Институт мировой литературы им. А. М. Горького;

ИРЛИ — Институт русской литературы (Пушкинский Дом);

МГИА — Московский государственный исторический архив;

РГАЛИ — Российский государственный архив литературы и искусства;

РГБ — Российская государственная библиотека;

ЦГИА — Центральный государственный исторический архив;

ЦИАМ — Центральный исторический архив Москвы.

Глава первая ИСТОКИ

1

Владислав Ходасевич родился в Москве, в сердце «коренной России», но в семье католического вероисповедания, говорившей дома частью по-русски (причем московским выговором, без акцента), частью по-польски. Корни его — в сотнях километров к западу от места рождения, в современных Литве и Белоруссии.

О предках по отцу известно немногое — да и то лишь со слов самого поэта и его близких.

Вот что вспоминает Анна Ивановна Ходасевич, урожденная Чулкова, вторая жена Ходасевича:

«Отец его, Фелициан Иванович, был из литовской обедневшей дворянской семьи. <…> Я видела документы деда, носившего фамилию Масла-Ходасевич, с дворянским гербом, на котором был изображен лев, стрелы и еще какие-то атрибуты — все ярко-синее с золотом»[2].

Анна Ивановна разделила с Ходасевичем десять лет жизни; столько же прожил он с Ниной Берберовой. В некрологе Владиславу Фелициановичу Берберова писала:

«Отец его был сыном польского дворянина, одной геральдической ветви с Мицкевичем, бегавшего „до лясу“ во время восстания 1833 года. Дворянство у него было отнято, земли и имущество тоже»[3].

А вот строки самого поэта — из стихотворения «Дактили» (1928):

Был мой отец шестипалым. По ткани, натянутой туго,
       Бруни его обучал мягкою кистью водить.
Там, где фиванские сфинксы друг другу в глаза загляделись,
       В летнем пальтишке зимой перебегал он Неву.
А на Литву возвратясь, веселый и нищий художник,
       Много он там расписал польских и русских церквей.

Что из этих семейных легенд соответствует действительности, что нет? Видимо, для ответа на этот вопрос требуются дополнительные изыскания. На сегодня можно сказать следующее: дворянский род Ходасевичей (Масла-Ходасевичей) существовал, причем именно в исторической Литве (включавшей часть современной Белоруссии). В XIX веке Ходасевичи числились в дворянских книгах Минской губернии. Кроме того, существовали виленская и трокская ветви рода. Судя по описанному Анной Ивановной гербу, ее свекор происходил из трокской ветви. Древнейший известный Масла-Ходасевич, Ермак (Ермолай), жил примерно в XVI веке. О более отдаленных предках можно лишь догадываться. Как известно, западные русские княжества в самом начале XIV века вошли в состав Великого княжества Литовского, Русского и Жмудского, которое позднее вступило в унию с Польским королевством и было им постепенно поглощено. Масла-Ходасевичи, как и Рымвиды-Мицкевичи, происходили, возможно, от местных бояр или дружинников, сперва смешавшихся с литовскими воинами-язычниками, а потом перешедших в католицизм и постепенно ополячившихся. Но отдаленные потомки их вновь оказались в России, и один из них стал великим русским поэтом: круг замкнулся.

Как же польские шляхтичи стали русскими разночинцами? Польского восстания в 1833 году не было. Дед Владислава Ходасевича мог участвовать в восстании 1831-го или 1863 года. (Художница Валентина Михайловна Ходасевич, племянница поэта, приводит вторую дату.) Фелициан Иванович родился предположительно в 1834 (или 1835-м, или 1836-м) году. Либо семья утратила состояние и дворянское достоинство за несколько лет до его рождения, либо почти до тридцатилетнего возраста отец поэта был «шляхтичем» и землевладельцем… либо утрата Ходасевичами дворянства и имений не имела никакого отношения к польским восстаниям, и перед нами — всего лишь красивая семейная легенда. В Российском государственном историческом архиве документов о лишении Ходасевичей дворянства найти не удалось[4].

Еще сложнее — с обучением в Академии художеств. В архивах академии нет никаких материалов о студенте Фелициане Ходасевиче или Масла-Ходасевиче. Скорее всего, Фелициан Иванович посещал рисовальные классы академии в качестве вольнослушателя. Не исключено, что по возвращении в Литву Фелициан Иванович действительно расписывал церкви. Но и дарование его, и уровень профессионализма были, видимо, невелики.

В «Дактилях» отречение отца от живописи описывается как жертва, принесенная ради семьи:

Мир созерцает художник — и судит, и дерзкою волей,
         Демонской волей творца — свой созидает, иной.
Он же очи смежил, муштабель и кисти оставил.
        Не созидал, не судил… Трудный и сладкий удел!

Противопоставление «художника» и «человека» — один из главных мотивов поэзии (и автобиографической прозы) Ходасевича. Эти два пути были для него на самом глубинном уровне несовместимы, а какой путь выше и достойнее — на этот вопрос он каждый раз отвечал по-разному. На самом деле Фелициан Ходасевич, скорее всего, и не смог бы состояться как художник. По словам Валентины Ходасевич, ее дед «талантом не блистал, любил живопись, но плохо в ней разбирался. У него не было чувства цвета и тона»[5]. Далеко не сразу смирился он с этой жизненной неудачей, и обида его выплескивалась на близких. Как вспоминает Валентина Михайловна, «в тяжелые времена дед заметил у старшего сына (моего отца) любовь и способности к рисованию. Он стремился пресечь это, боясь, что сын будет влачить такое же жалкое существование, как и он сам. Мой отец рассказывал, как нещадно он бывал бит, когда дед обнаруживал, что его учебники и тетради испещрены рисунками. После порки ремнем дед гнал сына по лестнице на чердак, бросал ему веревку и говорил: „Иди и там удавись — я не хочу пачкать руки!“ Попав на чердак, отец падал на пол, — у него было ощущение, что он летит куда-то, терял сознание. Впоследствии выяснилось, что это были припадки эпилепсии, которыми отец страдал потом всю жизнь»[6]. «Незлобивая душа» отца, о которой пишет Владислав Фелицианович, — это, видимо, уж позднее, под старость.