Жан-Пьер Шаброль - Гиблая слобода

• Название: Гиблая слобода
• Автор: Жан-Пьер Шаброль
• Издательство: Издательство иностранной литературы
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1957

---

— Вы, верно, скажете, что, пока канителишься, зажигаешь ее, хоть не травишь себя дымом…

Бурвиль встал и принялся расхаживать по комнате.

— Кстати, этот парень ждет меня на улице, он хотел бы получить работу…

— Ладно! Согласен! — бросил Бурвиль.

— А потом, — продолжал Ла Суре, — я ведь не один, У нас два делегата. Есть еще и Баро.

— Я сейчас его вызову.

Бурвиль открыл дверь и споткнулся. Ланьель, пронзительно взвизгнув, с воем бросился прочь.

— Опять эта проклятая собака, — проворчал Бурвиль. — Теперь она уже вынюхивает у дверей! Но у меня ведь не столовая. Что, спрашивается, ей здесь нужно?

— Немного тепла, — ответил Ла Суре, шедший за ним.

Бурвиль заметил бывшего парашютиста.

— А это что за человек?

— Это тот парень… которого вы приняли на работу.

Пока начальник строительства посылал рабочего за

Баро, Ла Суре успел шепнуть парашютисту:

— Приходи завтра утром в семь часов да захвати котелок с едой.

— Есть такое дело! Золото ты, а не человек!

Ла Суре вошел обратно в кабинет. Почти тут же вернулся и Бурвиль.

Он тщательно закрыл за собою дверь.

— Брр… Стоит на минутку оставить дверь открытой — и холодище в комнате становится такой же, как на улице.

Бурвиль вынул из пачки сигарету, сунул ее в рот, наклонился над печкой, приподняв кочергой среднюю конфорку, и хотел было прикурить, но его обдало густым черным дымом. Он поспешно опустил конфорку.

— Что за чертовщина, никак не разгорается!

Он подошел к Ла Сурсу.

— У вас случайно огонька не найдется?

— А как же! Как же!

И делегат гордо потряс в воздухе своей зажигалкой.

* * *

По вечерам на станции Антони Жако уже больше не раздумывал, в какой вагон сесть. Никого не высматривал. Он прямо шел к головному вагону «для курящих», зная, что найдет там Милу. Сжатые со всех сторон толпой рабочих, усталые и мрачные, они почти не разговаривали.

Однажды вечером Милу заявил весело: «Я опять на мели, знаешь». Он слишком много времени проводил за кулисами. В Шатле за сценой такие запутанные ходы — настоящий лабиринт, и парень заплутался там. Но окончательно сгубило его карьеру «Обозрение ста миллионов» в Фоли — Бержер. Милу пришлось несколько раз доставлять туда парики, а кроме париков, на актрисах почти ничего не было. Это называется «артистические ню». А Милу всегда чувствовал, что у него артистический темперамент.

Жако вновь попробовал убедить друга, чтобы он обратился за работой на Новостройку. Уж теперь, если Милу не возьмут, он, Жако, «наделает бед, факт!» Но у Милу всегда была в запасе какая‑нибудь профессия, где его поджидали новые злоключения.

— Жаль, — недовольно сказал Жако. — Хотелось бы мне посмотреть, что бы они ответили, на Новостройке. Им все равно пришлось бы тебя взять!

В голосе Жако было столько злобы, что Милу не выдержал и сказал ему об этом.

— Да, — прошептал Жако после минутного раздумья, — я становлюсь злым.

За всю дорогу они не проронили больше ни слова. На станции контролер, отбиравший билеты, то и дело дул себе на пальцы, чтобы хоть немного согреть их. Милу и Жако подхватил людской поток, устремившийся в узкую улицу Сороки — Воровки. Было темно, люди шли осторожно, стараясь не угодить в покрытую льдом канавку, и недовольный гул голосов напоминал шум реки во время половодья.

— Я все думаю, кто это тогда позвонил от Марио Мануэло. Наверно, какой‑нибудь лакей. Но главное, мне хотелось бы знать, сам ли он это придумал или хозяин ему приказал…

— Может, никто ему и не приказывал, — пробурчал Жако. — Доносы теперь вошли в привычку. Если бы мы не подставляли друг другу ножку, хозяева не могли бы так измываться над нами. Честное слово, в тот день, когда мы будем держаться друг за друга, в тот день, когда мы все поднимемся, как только затронут интересы одного из нас, честное слово, в тот день…

* * *

Жако приподнял створку двери, чтобы получше ее закрыть. С удовольствием вдохнул запах овощного супа.

— Как дела, Жако?

Мать украдкой наблюдала за ним, накрывая на стол.

— Ничего.

— Я согрела тебе воды в лохани, помоешься. Чистую рубашку возьмешь в шкафу.

Он стал подниматься по лестнице, стараясь не слишком стучать своими подбитыми гвоздями ботинками, и вдруг вспомнил, что малыша уже нет дома.

— Ты ходила к Лулу в больницу?

— Да, он все еще кашляет. Его даже кладут в кислородную палатку, чтобы легче было дышать.

Мадам Эсперандье, сидя у плиты, вышивала простыню Она даже не подняла глаз от работы, когда муж заорал:

— Ежели тебе это не по вкусу, можешь убираться!

Эсперандье стоял посреди кухни, засунув большие пальцы за пояс. Он насмешливо пропел:

Воздух чист, дорога широка!

Полэн был бледен.

— Ладно, — сказал он.

Он пересек огромную кухню и подошел к раковине, где Розетта мыла посуду. Молодая женщина была поглощена работой: низко опустив голову, она погружала суповую миску в сальную горячую воду.

— Идем! — сказал Полэн.

Она жалобно пролепетала:

— Полно тебе, Полэн, полно.

Стоя посреди кухни, Эсперандье наблюдал за ними.

— Полюбуйся‑ка на эту парочку! — сказал он жене.

Но мадам Эсперандье вышивала сложный рисунок и ни на секунду не могла оторваться от работы.

— Ну, идем же!

— Полно тебе, Полэн! — повторила Розетта еще более жалобно.

Полэн резко схватил ее за руку, белая фаянсовая миска выскользнула из раковины и разбилась, ударившись о плитки пола. Наступила зловещая тишина. Мадам Эсперандье вскочила со стула, и тонкая вышитая простыня упала к ее ногам. Эсперандье с трудом переводил дух.

Розетта судорожно всхлипнула, но Полэн увлек ее за собой. Когда дверь за ними с шумом захлопнулась, они услышали грозный рев Эсперандье.

Сборы заняли всего несколько минут, все вещи были сложены в мешок из‑под муки, который Полэн взвалил себе на плечи.

Закутав младенца в одеяло, Розетта прижала его к груди.

Проходя мимо конюшни, они услышали, как заржала лошадь, звякнуло ведро с овсом, поставленное на каменный пол.

— Твой брат кормит скотину, — прошептала Розетта.

Но Полэн не остановился.

— Надо бы предупредить Проспера, — сказала Розетта.

— Завтра видно будет.

Розетта глубоко вздохнула.

— Скажи, Полэн, куда мы идем?

Полэн не ответил, только ускорил шаг и переложил мешок на другое плечо.

— Скажи мне, Полэн, — умоляла Розетта, — скажи мне, куда мы идем? Ведь нам некуда идти!

Вода в лужах замерзла, и под ногами трещал лед. Полэн с Розеттой углубились в ночь. Ребенок спал.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ ГРАНДИОЗНОЕ СОСТЯЗАНИЕ

а камине комнатушки, расположенной под самой крышей, почетное место занимала скульптурная группа — из тех, что устроители ярмарочных лотерей называют «произведением искусства», — два желтоватых неуклюжих боксера застыли в вымученной позе: один наносил плохой прямой удар, а другой так же плохо отбивал его. Рей дорожил статуэткой — этот приз он получил за свою первую победу в те времена, когда был еще любителем. По бокам скульптуры стояли два кубка; стена над ними была увешана снимками, вырезанными из газет и спортивных журналов. Пара старых перчаток и эспандер лежали рядом с небольшого размера гантелями. На ночном столике можно было найти гигроскопическую вату, липкий пластырь, масло для массажа, порошки аспирина и мемуары Тео Медина «Мои четыреста двадцать один удара», заложенные пригласительным билетом на коктейль с представителями прессы. Над кроватью висела огромная фотография Марселя Сердана, верхний левый угол ее был перевит траурной лентой.

Рей проверил, все ли положил в чемодан. Осмотрел белые шелковые трусы с черной полосой и заметил на них три кровяных пятна. Он бросил трусы под кровать, вынул другие из ящика комода и хотел закрыть чемодан. Но, спохватившись, взял с ночного столика вату, масло для массажа и засунул их между мохнатым полотенцем и халатом.

Конечно, комната как была, так и осталась мансардой, но, чтобы отделать ее и обставить, денег не пожалели. Стены были выкрашены кремовой масляной краской самого лучшего качества. К широкому вполне современному умывальнику, стоявшему в углу, провели воду. Найлоновая занавеска на кольцах, скользящих по никелированному металлическому пруту, придавала этой части комнаты вид артистической уборной. Даже место под самым скатом крыши и то было использовано: отгородив его раздвижными дверцами, создали нечто вроде длинного стенного шкафа. Угол у входа отделили и оборудовали под гардеробную.

Рей приподнял найлоновую занавеску и зажег над зеркалом лампу. Он поправил галстук, затем почти вплотную приблизил лицо к зеркалу и стал тщательно себя осматривать. Раздвинул двумя пальцами веки и исследовал один за другим оба глаза, поворачивая голову то вправо, то влево. Затем поднял голову, раздул ноздри, закрыл рот и сделал глубокий вдох и выдох. Прислушался к шуму воздуха, проходящему через нос и горло в легкие, и несколько раз повторил это упражнение. Потом он осмотрел десны, отодвинув верхнюю и нижнюю губу. Сжал губы и стал двигать ртом, словно собирался чистить зубы. Взглянув в последний раз на свое изображение, он потушил лампу, но тотчас же опять зажег ее. Приблизил к зеркалу, почти касаясь его, левый висок. Сжал между пальцами еще свежий рубец над бровью, чтобы проверить, не откроется ли он. Белая полоска слегка порозовела. На лице Рея отразилась досада. Он взял небольшой пузырек, откупорил его, зажав горлышко большим пальцем, и перевернул. Провел влажным пальцем по рубцу, оставив на коже блестящий след, словно покрыл ее целлофаном.